Егор предупредил Мотю о том, что уезжает на две недели. Она собрала в узелок немного еды, сунула в руки, а сама отвернулась, чтобы муж не заметил её слёз.
- Мотя, не плачь. Начинается новая жизнь, и я верю, что она будет лучше.
На том и распрощались. Мотя даже за дверь не вышла, в окошко не глянула вслед мужу. Стала у двери и закрыла глаза.
Глава 57
В Ахметовской у Моти дела пошли веселее. Материна помощь в виде кувшина молока и помощь Вари помогли ей выбраться из постоянных головных болей. Но больше всего молодую женщину мучила спина. На позвоночнике в том месте, где когда-то был ушиб об угол грубы, образовалась странная ямка.
Понятно, что голову она побила о камни, когда упала в ревущий поток реки. Видно, и спине добавила. Теперь Мотя не могла стирать в корыте, наклонившись. Ей нужно было обязательно стать одной ногой на скамеечку и в таком виде стирать. Сначала у неё для такого случая было брёвнышко, а потом Егор сделал маленькую скамеечку.
Жаловаться Мотя не любила, а от Егора свою боль скрывала. Для неё он был ребёнком. Разве могла она пожаловаться Любе, что болит спина? Да никогда. Она была старше мужа всего на 3 года, но всегда относилась к нему, как к ребёнку, которого нужно жалеть и наставлять на путь истинный.
Мысленно Мотя благодарила мать за помощь, но сходить и помириться с Таисией она даже не думала. Мысли такой в голове не было. А, если и появлялась, Мотя сразу вспоминала, как Таисия, стоя на коленях перед образами, проклинала сестру Таньку. Иногда Мотя думала, что мать молоком старается отмолиться от проклятия.
- Смотри, как расщедрилась, каждый день Фроську посылает в такую даль. Что ей надо? Небось, и меня прокляла, как Таньку. Грех свой молоком замаливает? Что-то в жизни у нас с Жоркой ничего не ладится. Детей утопили, корову волки загрызли, спина у меня болит. Хорошо, что голова болеть перестала. Всё одно к одному. Может, от молока отказаться? Не хочу я от матери никакой помощи.
После долгих размышлений, Мотя решила от молока не отказываться, но расспросить подробности у младшей сестры.
Глава 56 здесь
Начало здесь
- Фрося, как ты меня нашла? – спросила через несколько дней.
- Мама показали, где ты живёшь.
- Мама показали? Она была на нашей улице?
- Мы пришли по берегу Лабы, а назад пошли по улице, чтобы я запомнила дорогу.
- А что ж не зашли?
- Так дома никого не было. Замок висел на двери.
- Странно. Егор всегда дома.
- А в тот день никого не было. Я сама замок видела. Маленький и ржавый. Где ты вчера была? Я молоко принесла, а дома нет никого. Оставила под ведром.
- У Варьки я была. И сейчас к ней пойду. Завтра тоже буду у неё. Пошли, покажу, где она живёт. Будешь молоко сразу к ней заносить. На много ближе и не страшно. Люди там живут почти во всех хатах.
- Ой, хорошо. А то пока до вас добегу, душа в пятки уходит. Хаты стоят все перекошенные и людей нигде не видно. Хорошо хоть собак нет, а то нападали бы.
И на самом деле. В станице стояла полная тишина. Ни собак, ни кошек не было. Даже ворон и тех не было слышно. Голод подобрал всё. Редко у кого сохранились куры. Петушиного крика не было слышно по утрам. Как только солнце пряталось за горы, станица замирала.
Иногда эту страшную тишину разрывали пьяные вопли и песни. Но в голосах людей не было радости. Боль и тоска неслись над станицей. Выжившие так радовались спасению и тосковали о погибших.
***
Фрося обрадовалась, когда увидела, где живёт Варя, сестра Егора. На самом деле ходить было гораздо ближе, и улица была заселена.
- Моть, а можно я зайду, помогу тебе с Любой?
- Завтра зайдёшь, а сегодня беги, а то мама будут ругаться.
Фрося хотела сказать, что матери дома нет и ругаться некому, но промолчала. Впереди был ручей, и можно было в нём поплескаться. Раньше она всегда так и делала. Относила молоко, забирала чистый горшок и шла домой. В небольшой запруде меряла босыми ногами глубину и только потом шла домой. Ни разу ей не попались по дороге дети. Девочка постоянно оглядывалась, но, как назло, детей не было видно. Да и вообще, никого не было видно.
Фрося скучала. Грунька брала Варюшу с собой на поле, мать отправляла Фросю к сестре с молоком, а сама уходила в лес. Целыми днями девочка была предоставлена сама себе. На Таисия не давала ей бездельничать. А каждый день перед уходом давала задание.
- Сегодня воды с Лабы принесёшь. Да смотри, на глубину не лезь.
- Искупнуться можно?
- В реку не лезь. Искупнись в протоке.
- Там мелко и лягушки…
- Ничего, не съедят они тебя. Охлюпнись (искупнись) и домой. Да вёдра с коромыслом не забудь, - строго наказывала Таисия.
Фрося смущённо отворачивалась. Было однажды такое. Было. Пошла поводу, накупалась, замёрзла и бегом домой. О вёдрах и коромысле даже не вспомнила. Утром мать напомнила. Бегом бежала, боялась, что кто-нибудь украдет её маленькие ведёрочки и удобное коромысло. Если бы такое случилось, пришлось бы таскать воду в больших вёдрах. Мать не стала бы беспокоиться о покупке новых ведёрок и коромысла.
Но никто не украл. Всё лежало на том самом месте, где она и оставила. Кроме воды Таисия давала задание дочке замести в хате, помыть миску и ложки, взбить масло, вытереть со стола, собрать и полупать (отделить косточки, разломив сливу пополам) сливы. А сама носила из леса дрова, присматривалась к полянам, где можно было накосить травы. Но далеко не ходила. Боялась людей. Корову привязывала в огороде, выгонять за Лабу не решалась.
***
Неожиданно быстро решился вопрос с созданием золотодобывающей партии.
В один из похожих весенних дней к Егору постучал в окно гонец из Сельского Совета.
- Давай быстро собирайся и в Совет. Там приехали на машине люди из Лабинской. Тебя требуют.
Егор не стал задерживаться. Надел свой праздничный костюм, картуз, сапоги и пошагал в центр.
В Сельском Совете его поджидал Максим Петрович. Был он чисто выбрит, одет в кожаную куртку, в солдатские ботинки.
Увидев Егора, встал со стула и поздоровался со станичником за руку.
- Всё, что нужно, мы привезли. Выгрузили. Машина ушла. Теперь загрузим на телеги и поедем по маршруту.
Любопытные заглядывали в приоткрытую дверь, с интересом рассматривали чужака и Егора.
- Карту изучим потом, - добавил Максим и попытался закрыть дверь. Но люди не дали её закрыть. Любопытных было много.
- Товарищи, освободите помещение, - потребовал председатель. Как только дверь закрылась, сказал:
- Предлагаю вместе разработать маршрут.
Москвич пренебрежительно глянул на председателя Совета и ответил:
- Наш маршрут – тайна для всех. И для тебя, товарищ председатель, тоже. Думаешь, золото – это шутки? Не зря же нам выделили оружие и патроны. Егор Васильевич, ты стрелять умеешь? – обратился к Жорке.
- Умею. Чего там уметь, - уверенно ответил Егор, не державший никогда в руках оружия. Вот как-то не получилось. С красными и белыми не связывался. Жил себе, да и жил. Зато топором владел мастерски. Играючи попадал в тонкий ствол орешника.
- Отлично! Мы пойдём по одному мне известному маршруту. С поисковой партией я уже был. Окрестности приблизительно знаю. Где поставим первый лагерь, тоже знаю. Товарищ председатель, ты должен обеспечить нас транспортом. Продукты и оборудование мы привезли, но их нужно подвезти ближе к горам, чтобы не тащить далеко.
- Яасно, - недовольно проворчал председатель Сельсовета. Задерживать и ставить преграды московскому специалисту он не мог. Тот сразу, как только вошёл в кабинет, вручил бумагу от райкома партии, где чётко говорилось о выделении необходимой помощи руководителю первой старательской партии.
Промедление было подобно самоубийству. Поэтому уже скоро под окнами Сельсовета остановилась колхозная бричка с женщиной на облучке.
- Вот и подвода. Грузите имущество, - махнул рукой председатель.
Максим с Егором вышли. Ещё трое мужчин подошли к ним и погрузка началась.
Егор с удивлением рассматривал дырявые корыта, многочисленные чашки, плошки, большие металлические тазы. Лопаты, кирки, ломы.
- Здесь роба и сапоги, - показал пальцем на большой тюк руководитель. – Зимой тоже будем работать. Чем больше золота намоем, тем больше бонов заработаем. А на боны можно купить всё, что душе угодно.
Егор недоверчиво фыркнул. Подумал, что боны будут, как те трудодни в колхозе. Паши за палочку, а заплатят или не заплатят, видно будет.
Максим Петрович понял и, прищурившись, посмотрел на нового работника.
- Егор Васильевич, скоро сам убедишься, что я говорю правду. Через две недели принесём первое золото и увидишь в приёмном пункте много всего. Чем больше намоем металла, тем лучше сможете отовариться. В других станицах люди уже знают об этом и отовариваются. Ахметовская – последний пункт в списке.
Погрузили оборудование и продукты.
- Иван Кузьмич, бери вожжи, я сяду рядом, буду показывать дорогу. Женщина, отправляйтесь обратно. Лошадок и телегу вернём. Вы трое идите налегке до хутора, что прямо по дороге. Мы вас там, у речки, будем ждать.
- Максим Петрович, мне нужно переодеться и жену предупредить. Я живу там рядом, смущённо сказал Егор.
- Тогда ещё лучше. Садись на облучок, заедем к тебе, а вы идите прямо по дороге и никуда не сворачивайте. Посмотрите, нарисую маршрут. Дойдёте до речки за станицей и будете нас ждать. Ясно?
- Всё ясно, - с улыбкой ответил тот, которого москвич назвал Иваном Кузьмичом.
***
Мотя в этот день была у Вари. У них там уже образовались ясли. К Нине и Любе добавились ещё два мальчика, они были младше Любы. Зато женщины были спокойны за своих детей. Теперь только одну неделю молодые мамы пропускали работу в колхозе, а три недели работали. Они вносили и свои продукты в общий котёл, но Моте ситуация не нравилась. Ей всё время казалось, что её Любу обделяют, и дочка, поэтому худеет.
Егор предупредил Мотю о том, что уезжает на две недели. Она собрала в узелок немного еды, сунула в руки, а сама отвернулась, чтобы муж не заметил её слёз.
- Мотя, не плачь. Начинается новая жизнь, и я верю, что она будет лучше.
На том и распрощались. Мотя даже за дверь не вышла, в окошко не глянула вслед мужу. Стала у двери и закрыла глаза. Хотелось выбежать, повиснуть на шее и никуда не отпускать. Никуда не отпускать, потому что Мотя точно знала, она снова забеременела. Семимесячная Люба не брала грудь. Плевалась и громко плакала.
Продолжение здесь