Пролог
Они сидели на телеге и с восторгом смотрели на бушующую внизу реку, на зелёную долину, на высокие снежные вершины на горизонте, на заросли орешника и ежевики. Впереди их ждала новая жизнь. Они очень надеялись, что жизнь будет прекрасной, сытой и радостной. Ведь не зря же они пришли сюда за сотни вёрст из Воронежа.
- Таиска, ты только глянь, - восторженно прошептал Васька.- Я таких гор в жизни не видел.
Возница дёрнул вожжи:
- Тпруу! Стойте, окаянные! – оглянулся на попутчиков и усмехнулся. – Мужичьё вы лапотное! Куда идёте и зачем…
- А ты не лапотный? – спросил Василий.
- Я казак. Мы испокон веку в лаптях не ходили. Сапоги! – мужчина выставил ногу. И тут пассажиры увидели, что нога у казака одна, а вместо второй - деревяшка, подбитая старым войлоком.
Вот так они впервые и услышали это презрительное слово «мужичьё». Мужиками называли в приграничных линиях всех, кто не был по рождению казаком, не относился к переселенцам из разных волостей Малороссии или не служил в приграничных районах.
- Счас будет моя станица. Мне нужны молодые сильные работники. Оставайтесь! Не обижу, - предложил казак.
- Нее. Нас ждут в Ахметке. Там у нас знакомые, - ответил Василий и обнял за плечи Таисию. – Красиво у вас тут. Я таких скал не видел. Белые.
- Ха! Вот дурень! Они снегом и льдом покрытые. А ты думал они сахарные? Меня зовут Гаврило Пушкарь. Если что, всегда приму вас на работу. А шо у вас в ящике?
- То у нас швейная машинка, - сказала молодая женщина. – А мы Кучеровы Василий и Таисия. Вася хороший портной, если надо что-то пошить, он пошьёт.
- Васька портной? Так это же хорошо. Я своим бабам хочу заказать обновки, а у нас тут очередь. Давайте заедем ко мне на недельку. Поживёте, кормить будем тем, шо сами едим, ещё и заплачу. Обошьёте моих.
- А сколько их у Вас? – спросил Василий.
- Мать моя, жинка, три дочки, два сыночка, да я.
- Материя нужна… - задумчиво протянула Таисия.
- Материя давно прикуплена. Эх, и обрадуются мои! Ахметка вон там, - Гаврило ткнул кнутом в синеющие вдалеке горы вверх по течению Лабы. - Нооо!
Лошади медленно потащили телегу по ухабистой каменистой дороге, которую проложили войска генерала Засса ещё в далёком 1840 году. Шёл 1899 год.
Глава 1
Таисия оперлась на грабли и распрямилась. Приставила руку козырьком ко лбу и посмотрела на дальние скалы. Между двух горных вершин клубилось маленькое облачко. Опустила взгляд на покос. Две подросшие дочки, Мотька 14 лет и Танька 12 лет, уверенно переворачивали валки просохшего сена.
Они, как и мать, были одеты в длинные чёрные юбки, в светлые кофты, головы повязаны белыми косынками. Жарко.
Таисия ещё раз посмотрела на облачко между скалами и крикнула:
- Девчата, в мотне замокрело. Дождь будет. Давайте быстрее. Спустимся вниз и домой!
Дочки переглянулись.
- Мама, водички можно попить? – спросила младшая, вытирая лицо подолом юбки.
- Внизу попьём. Поторапливайтесь, - прикрикнула мать и быстрее заработала граблями.
Работа сегодня была лёгкая – перевернуть валки. Вот, когда складывать начнут в копёшки, тогда тяжело. Таисия девчат на такую работу не брала. Складывать сено ходила с мужем Василием и сыном, 17-летним Колькой.
Пока торопилась спуститься вниз с крутого склона поляны, думала о том, что переезд в станицу на границе с карачаевцами из Воронежской губернии не принёс счастья. А ведь какие надежды возлагали на этот переезд.
Там они были холопами, а здесь стали мужиками. Голодранцами и нищими. Вот даже покос приходится держать на карачаевских землях, ближе к станице всё давно разобрано казаками.
Казаки поселились в станице ещё с первыми войсковыми частями 50 лет назад. Построили мазанки, делили поля и поляны между собой. Их-то и было всего 50 семей. Потомки первых поселенцев верховодили в станице. Они кичились своим званием казаки, пришлых унижали и обижали.
Её дочерей, родившихся уже здесь, в этой станице, называли мужичками и дёргали за косы, толкали. Особенно старались казачата. Девчата у неё были красивые. Матрёна в мужа. Светловолосая, коса ниже талии, голубоглазая, статная. Белокожая и чернобровая.
Танька совсем другая. Тоненькая, как тростиночка, черноглазая с длинной чёрной косой. Таисия видела в Татьяне себя в юности. С годами она заматерела, набралась сил и могла работать наравне с мужчинами. А в молодости была слабенькой, часто болела. Внезапно вспомнилась старенькая баушка, мать матери. Она говорила:
- Таська у нас не жилец. Болеет и болеет.
Мать отмахивалась и говорила:
- Господь знает лучше нас.
Нет давно баушки, нет и родителей, а она – Таисия всё живёт. Детей вот народила.
- И-и, - раздался рядом громкий визг. Таисия резко обернулась и успела заметить, что с Танькиных граблей упала, извиваясь, чёрная гадюка.
Двумя прыжками мать оказалась рядом и придавила змею своими граблями к земле. Убивать её не стала, а просто отшвырнула далеко в заросли кустов извивающуюся ядовитую гадину.
- Иди на мой ряд. Я здесь закончу, - приказала перепуганной девочке и снова заторопилась вниз, вороша ряды просохшей травы. Предаваться воспоминаниям стало некогда. Нужно было смотреть под ноги, чтобы не наступить случайно на змею, которых было много. Чёрные были самыми ядовитыми и спастись практически после укуса было невозможно.
Туча между скал разрасталась. Нужно было поторопиться. Предстояло пройти вброд сонную речушку, становившуюся после дождя бурной и своенравной. Если опоздать, то придётся сидеть на берегу сутки или двое, а запасов еды не было никаких. Краюшка хлеба да бутылка молока.
Вот и закончился склон. Таисия помогла Таньке, Мотька справилась сама, спустились в ложбинку к ручью, умылись, попили воды и почти бегом пошли по еле заметной, среди кустов, тропинке к станице.
Заставила девчат переобуться и переобулась сама в лёгкие чувяки, опорки сунула в сидор, болтавшийся за спиной. На сухом склоне да по сену ходить в чувяках было невозможно. Подошва скользила, и можно было искалечиться с первых минут работы. Таисия любила и берегла своих дочек, но работать им приходилось много и тяжело.
Так жили все и не только мужики. У казаков было больше работы. Им же ещё наделы давали, где росла квёлая пшеница, овёс и ячмень. Плодородных земель в станице не было. Пойма реки была каменистой и неурожайной. Казаки расчищали свои наделы от голышей и свозили их на межи. Никто не хотел выносить камни на край поля. Тяжёлая это была работа. Да и вначале освоения окрестных земель, каменные насыпи спасали от пуль горцев. Сейчас никто не воевал, не нападал и не убивал. Горцы давно были покорены и усмирены. Шёл 1917 год.
Таисии исполнилось 47 лет.
Пробежали по лесной дороге и вышли на берег грязной речушки. Где-то вдалеке прогремел гром.
- Девчата, разуваемся, юбки на голову и пошли. Вон там, в тенёчке, посидим, перекусим и пойдём дальше, - сказала и первая вошла в тёплую воду, подняв юбку повыше, чтобы не замочить.
Дочки не отставали. Мотька первая выбралась на противоположный берег и заспешила за матерью. Танька поскользнулась на глинистом дне, не удержалась и упала в воду, запутавшись в длинной юбке.
Таисия оглянулась, увидела барахтающуюся в воде дочку с задранной на голову юбке, побежала обратно. Вытащила младшую и надавала пощёчин.
- Мама, не бейте, - закричала Матрёна. Пришлось и ей сделать внушение звонким хлопком.
Дочки смотрели на мать с ненавистью. Им казалось, что мать их совсем не любит и наказывает незаслуженно. Но открывать рот и жаловаться было непринято. Мать сама знает, как воспитывать дочерей.
Пришлось снимать юбки и отжимать их. Мало того, Танька утопила свои чувяки, и идти домой ей теперь придётся босиком, опорки старые стоптанные и рваные для быстрой ходьбы не годились.
Таисия тяжело вздохнула, села на невысокий взгорок у дороги, достала бутылку молока и зачерствевший хлеб. Разломила на три куска. Себе взяла меньший, положила кусочек в рот и начала жевать. Запила из бутылки молоком. Дочки делали также, все движения повторяли за матерью. Осторожно отламывали хлеб, жевали и запивали молоком. С каждой минутой дождь приближался. Но спешить уже не было смысла. До дождя они успели перейти речушку, это уже хорошо, а добраться до дома и не вымокнуть, не получится. Даже, если бы они всю дорогу бежали, всё равно попали бы под дождь.
Неожиданно из леса на противоположной стороне речушки показалась телега.
В ней лежала свежая трава. Правил лошадьми усатый казак.
У мужиков ни коней, ни телег не было.
Казак лихо махнул длинным кнутом, и лошади вынесли телегу на противоположный берег.
Увидев Таисию с дочками, ездовой притормозил и с ухмылкой крикнул:
- Эй, мужичка, прыгай на ходу, подвезу, - и засмеялся странным смехом.
- Чего ржешь, боров жирный? – спросила Таисия и сжала в руках грабли. – Проезжай! Размахнулась и ударила по крупу холёного коня беззубой стороной граблей. Конь ударил копытами по передку телеги и помчался вперёд, таща за собой кобылу, запряжённую вместе с ним. Казак не ожидал такого и свалился на землю, кувыркнулся несколько раз и замер на дороге.
Полежал, вскочил, погрозил воинственной мужичке, стоявшей, опершись на грабли, и побежал следом за умчавшейся телегой. Таисия рассмеялась и повернулась к дочкам:
- Пошли напрямки. В кошаре дождь переждём.
Кошар было настроено много по безлесным холмам вокруг станицы. Это были большие крытые дёрном сараи, вырытые в мягком глинистом грунте. В них было тепло зимой и волки не могли прорваться внутрь, крыши и ворота были сделаны из брёвен. На лето стада овец перегоняли дальше в горы, на сочные альпийские луга. Поздней осенью чабаны пригоняли овец обратно. Казаки всё лето занимались заготовкой сена. Помогали им пришлые косари.
Вот показалась выпуклая крыша кошары. Таисия с трудом открыла тяжёлые ворота и втолкнула, переминавшихся дочерей под крышу. Зашла сама и только успела закрыть ворота, как налетел сильный порыв ветра, полил дождь. Девчата боялись отходить вглубь сарая. Там стояла кромешная тьма, окон-то не было. Жались к матери. У ворот было немного светлее. Серый призрачный свет пробивался сквозь узкие щели внутрь.
- Мама, я боюсь, - дрожащим голосом сказала младшая.
- Тс, - остановила её старшая. – Молчи, - прошептала на ухо. - А то опять получишь.
Мотька обняла младшую сестру и прижала к себе. Таисия усмехнулась:
- Пусть лучше боятся, чем будут спорить с матерью. Вон с Колькой сладу нет. Только отца и понимает.
Непогода бушевала за широкой щелистой дверью. Хлестали струи дождя, сверкали молнии, грохотал гром. Внутри было тепло и сухо. Вот только непроглядная темень пугала. Таисия делала вид, что ей совсем не страшно. На самом деле она вздрагивала от каждого удара грома и чутко прислушивалась к тишине в кошаре. Много чужих людей появилось последнее время в станице. Кто они и чем занимаются, она не знала. В основном это были молодые мужчины, почти дети Спросить у мужа всё забывала. Как-то дома о новых людях разговор не заходил.
Ваське-то и разглагольствовать долго было некогда.. На всю станицу и прилежащие хутора он был единственным портным. Шил мужскую одежду. Обшивал казаков. Своим детям и ей некогда было шить. Так, урывками. Зимой пошил кофтёнки да юбки всем на вёсну. Вот сегодня они в них на покос ходили. Косынки всем она сделала зимой. Красиво подрубила и даже вышивки маленькие сделала, чтобы девчата за косынки не ругались.
А новые на Пасху надевали, да на Троицу. На покос пришлось надеть, потому что обновки становились быстро маленькими. Росли её девчата. Да и так, на два года хватило. В церковь ходили не хуже других.
Таисия вздохнула. Даже в церкви она чувствовала себя нищей голодранкой. Казаки постоянно оттесняли мужиков к дальней стене, откуда ничего не было видно и слышалось только гнусавое:
- Господи помилуй, Господи помилуй, Гооспоодии Помииилуй!
Сильный удар грома вернул Таисию к действительности. Она вздрогнула всем телом и села на землю.
- Уснула, стоя, - пронеслась мысль в голове. – Встала до света, борща наварила, картошки стушила, молоко поставила томиться. Любит Васька топлёное молоко, чтобы коричневое прямо было и пенка сверху жиирная. Где Колька? Заявится, не посмотрю, что уже больше батьки вымахал, отпорю по первое число.
Болтают о революции в столице, о переменах в жизни. Царя-батюшку скинули. Хорошо, у нас всё по-старому. Семья накормлена, девки растут. Казаки зверствуют, не знают, что делать и как жить дальше. Война продолжается. Ох-хо-хо. Трава в этом году уродилась. Сена уже заготовили много. Спасибо, Господи, за добро твоё! – перекрестилась и прикрыла глаза.
Гроза промчалась, оставив после себя влажную траву и бурлящие по склонам ручейки.
- Вставайте, пошли домой. Тут уже совсем рядом, - сказала Таисия, стараясь подбодрить сидевших рядом с нею дочек. На особые нежности не было ни сил, ни желания. Пойдут замуж, жалеть их никто не будет. Таиска мечтала, чтобы дочки вышли замуж за мастеровых или военных. Были такие люди в станице. Они не относились ни к казакам, ни к мужикам. Они были сами по себе.
Но их было мало и, как назло, у них были одни дочки. Сыновья вообще не рождались. При здравом разумении их с Васькой семья вполне могла относиться к мастеровым. Но записали их в мужики, так и числились они, некогда жители Воронежской губернии, государевы крестьяне, пришедшие в эту пограничную станицу на реке Лабе, за лучшей долей, пришлыми, к казачеству не имевшими никакого отношения.
Таисия усмехнулась:
- Лучшей доли не получилось. Сам переход был невероятно тяжёл, - женщина поёжилась.
продолжение здесь
