Не мог себе Сережа позволить девушку красивую и умную. Он от таких особ всегда подальше держался. Только смотрел на них украдкой и грустил о несбыточном.
А объяснение простое данному факту имелось: росту Сережа был невысокого, телосложения субтильного и пугливый характером. Проживал с мамой. И оклад имел в сорок тысяч рублей после индексации. И шансы свои на любовь красоток оценивал трезво: ноль целых и ноль десятых.
А потому отношения заводил с девушками средненькими. Чтобы внешность неприметная у особы была. И оклад хоть на рубль, но пониже Сережиного. И не умничала чтобы эта девушка, а лучше несла прекрасную чушь.
А если женщина красивая поблизости мелькала, умища у нее там палата или денег достаточно - то Сережа пугался сильно и не отсвечивал. Хотя эти женщины к нему интереса не показывали. Шли себе мимо, будто не Сережа на них таращится, а головешка с глазами.
Средненькие девушки изредка на Сережино общество соглашались. “Пусть, - думали они, - может, человек он хороший”.
Или одиночеством страдали отчаянно. И мечтали себе отыскать хоть завалящего спутника. Тогда и Сережа - хлебушек.
"Ура, - Сережа этим редким девушкам радовался, - хоть какая-то особа согласилась со мной быть".
А потом он женился. Может, и не женился бы никогда. Но Оленька, девушка его, беременная оказалась. И все на него давить начали - и Оленька, и мама Сережина, и общественная мораль. “Тридцать пять тебе, - мама говорила, - а все как кизяк в проруби болтаешься. Попалась девка хорошая - так и женись. Характер у девки легкий. И хозяйственная. Слезай уж с моих рук”.
И что тут сделаешь? Поженились и живут. Ребеночек родился.
А у Сережи вдруг неудовольствие к Оленьке проявляться начало сильное. Все ему в жене не так и не эдак сделалось. И выглядит она скучно: и поправилась, и овал лица поплыл. Еще и дома засела с младенцем - нарядов не носит никаких. То в майке с пятном на груди Сережа ее дома видит, то в пижаме с котятами.
- Хоть бы раз, - намекал, - ты, Оля, надела платье и каблуки к моему приходу. Волосы бы как-то распустила соблазнительно. Макияж сделала. Постаралась бы для мужа. Мы, мужчины, глазами женщин терпим.
- А мне, - жена отвечала, - делать больше нечего. Только дома платья носить и макияжи рисовать. У Веры то зубик лезет, то еще чего. И сам ты на себя посмотри - в трико ходишь и майке растянутой. Пузо арбузом. Тоже не Ален Делон. А у меня декрет. Имею право натуральную красоту не портить макияжами.
Потом уж и декрет закончился. А жена не сильно изменилась, хоть и на работу пошла. Как была мышонком блеклым, так и осталась. Только все время говорит, что она работница и мать. И устает. А отдыхает от усталости приземленно: книжки развлекательные читает и сериалы смотрит про живых мертвецов или вампиров с оскалами зверскими.
Так вот и жили. Вера в школу пошла. Жена блеклая на кухне вечерами суетится. Сережа на диване грустит о несбыточном.
А на работе у него женщина новая появилась в коллективе. Тоже Олей ее звать. Замужем давно и детей трое. Но эта Оля такая, что глаз от нее отвести невозможно. Росту огромного, весу лишнего не имеет, на лицо симпатичная брюнетка. Очень на царицу Савскую похожа - видел Сережа фильм про нее однажды. В платьях женственных на работу ходит. И макияж на лице. И интеллект страшно высокий: глупости не читает, кино про зомби не глядит. Читает про психологию человека и всякую немецкую философию заумную. Спортом увлекается - то на лыжах бегает, а то и на коньках. Иногда просто ногами бегает - для удовольствия. И путешествует буквально при любой возможности.
И начал Сережа эту Олю рабочую с супругой сравнивать. И во всем Оля домашняя проигрывает. И проигрывает катастрофически. Да так, что и жить с ней дальше невозможно. Не жизнь это получается, а возня в мышиной норке. Даже ноги домой не идут. А идут под окнами коллеги бродить.
“Савская, - себя он утешает под окнами, - замужем давно за каким-то бюрократом. И на меня внимания не обращает. Даже имени моего не помнит, хоть и работает пятый месяц. То Анатолием зовет, то Александром Семеновичем. Крепко ее бюрократ в лапах своих держит. То есть, вариант нам с ней адюльтер сообразить я даже рассматривать не стану. И лучше семью сохранять мне, получается. Тетки за мной, в конце концов, в очередь не построились. И ребенок Вера нуждается в отце. Другим я путем пойду, совершенно другим”.
И решил Сережа из своей жены другого человека вылепить. Где уговорами, где манипуляцией. А где и строгостью.
Пусть супруга его изменится - на Савскую с работы похожая станет. Волосы покрасит в черный цвет. Вес снизит кило на десять-двадцать. Росту так запросто не добавить, конечно. Но читал Сережа в подростковости, если на турнике болтаться по утрам, то можно чуток в длину вытянуться. Значит, обяжет он жену на турнике утрами рост удлинять. А книжки про любовные амуры выбросит он в контейнер мусорный.
- С сегодняшнего дня, - дома Сережа объявил, - будем Оля из тебя человека делать. Кино про зомби я тебе смотреть не позволю больше. Хватит уже, насмотрелась. Не развивает оно в мозгу человеческом совершенно ничего. Книги читай лучше. Развивайся умственно. Но глупости про любовь читать запрещается. Бери книжки в библиотеке по философии. Я тут вот на бумажку выписал - с чего тебе начать просвещение. Список, так сказать, полезной литературы немецких мыслителей прошлого. Кто вот тут у нас записан? Посмотрим-ка. Так, Шопен записан. Надо же! И на скрипке играл он, и философию выдумывал. Вот умище! И Кегель еще какой-то. Бери списочек. И завтра, в перерыв обеденный, в читальню дуй.
А Оля суп с фрикадельками варит. И дочь Веру за прописи с кривыми загогулинами ругает. Сильно к Сереже не прислушивается. Список в ведерко бросила. Вместе с картофельными очистками. И суп пробует - еще соли добавить или достаточно.
А Сережа кипятится сидит. От непохожести жены на коллегу. И от ее вопиющего несовершенства.
А супруге мама звонит. И давай они жарко рецепт варки икры кабачковой обсуждать. И банками с огурцами солеными соревноваться.
Тут Сережа уже не выдержал. Окончилось его терпение. Сколько можно без развития-то?!
- Оля, - кричит, - да хватит уже такой быть! Будь другой! Царицей будь Савской!
А Оля суп пробовать бросила, и огурцами хвастать перестала. Смотрит на Сережу во все глаза.
- Ты не заболел ли, - интересуется, - родной?
И лоб его трогает. Температуру тела проверяет. А Серёжа подскочил.
- Я тебе, - кричит, - лыжи завтра куплю! Кататься будешь! Сентябрь стоит? Так и чего?! Плохому танцору все мешает! И в путешествие поезжай! Хоть к тетке в Башмаково! Сил уже нет смотреть, как ты не развиваешься! Как суп этот варишь и ничего в немецкой философии не смыслишь! Хватит! Довольно! Или меняйся, или я тебя предупреждал!
И убежал из дома. К маме отправился пожить, переварить несовершенство Олино. Мама сыну не сильно, прада, обрадовалась. И тоже лоб ему потрогала. И назад, к жене, его выпихивает.
Пошел тогда Сережа под окнами Савской гулять. Гулял, гулял. И простудился ненароком. А Оля жар ему доступными средствами снижала. Пока дома хворал Сережа - методу по изменению жены в голове прокручивал.
"Может, - думал, - зря я с философией полез этой. Может, лучше с психологии бы ей начать. Книжек по ней, небось, тоже полно написано. И немцами, и нашими, отечественными писателями".