Глава 38
Моя маленькая дочь, кажется, скоро будет любить «дядю Никиту» больше, чем родную мать. Такое ощущение сложилось, стоило нам вернуться домой после посещения парка с аттракционами. Будь я с Олюшкой вдвоём, то в воспитательных целях, безусловно, не стала бы ей разрешать всё. Но Гранин из кожи вон лез, чтобы понравиться ей.
Что же делала эта маленькая хитрюжка? Поняв, что дядя Никита человек очень добрый и безотказный, стала водить его от одного павильона к другому, прося то одно, то другое. Я всё боялась, что ей плохо станет из-за того количества сладостей, который оказались у неё в желудке. Несколько раз подходила к Гранину и говорила, что не надо. Он лишь улыбался в ответ: «Ну Элли! Тебе жалко, что ли? Пусть ребёнок жизни порадуется».
Он и порадовался. Да так, что в какой-то момент устало отложила недоеденную шоколадку, устало вздохнула и печально сказала, еле шевеля перемазанными патокой губами:
– Всё, дядя Никита. Больше не могу. Это тебе, – и протянула сладость Гранину. Тому ничего не оставалось, как съесть её, запивая соком.
Всю обратную дорогу домой Олюшка спала. Причём глазки у неё стали закрываться прямо в парке, мы даже ещё не дошли до ворот. Пришлось Никите взять её на руки, а мне достались несколько пакетов с игрушками. Особенно впечатлил белый медведь размером с саму Олюшку. Предыдущая игрушка-«сплюшка» (длинная, около метра собака, похожая на колбасу), видимо, получит отставку.
Гранин доехал до нашего дома, помог нам подняться в квартиру. Внутрь, как благородный джентльмен, заходить не стал. К тому же я не собиралась его приглашать. «Не форсируй события», – прозвучал в голове совет Маши. Она дала его недавно, когда мы обсуждали поведение обновлённого Никиты. Подруга сказала, что нужно убедиться на сто процентов, что Гранин готов к отцовству, а кроме того, к установлению со мной прочных отношений.
– То есть мне придётся ждать, пока в любви признается? – спросила я немного нетерпеливо.
– А ты хочешь, чтобы у вас всё было, как в прошлый раз, когда ты влюбилась первой и ходила за ним по пятам, а он смотрел на тебя свысока и улыбался? – напомнила Маша, вызвав у меня приступ зубной боли.
Мы расстались на пороге квартиры, и я улыбнулась, закрывая дверь: для Гранина это уже новый прогресс – всё-таки прошлый раз наши пути разошлись возле подъезда. Укладывая Олюшку спать, я на всякий случай приготовила несколько препаратов на случай, если у неё с пищеварением начнутся проблемы. Но этот маленький источник энергии, моя любимая батарейка, переварила всё безо всяких сложностей. Проснулась утром и, как ни в чём ни бывало, попросила завтракать.
Но тут случилось неожиданное с другой стороны.
– Мама, – спросила Олюшка, оглядывая кухню. – А где дядя Никита?
Я замерла с чашкой в руке.
– Он у себя дома.
– Странно, – задумалась дочь. – Я думала, что он теперь будет жить с нами.
У меня пересохло во рту.
– С чего это ты так решила, доченька?
– Ну, вот у нас в садике. Есть Лёша. За ним то мама приходит, то папа. Иногда они вместе. Потом идут все домой. А у нас что? Дядя Никита ушёл.
Я растерялась. Что ей сказать? Вот так прямо признаться, что Гранин её настоящий отец? Но как тогда объяснить, почему он не живёт с нами?
Пришлось вздохнуть и немного слукавить.
– Дядя Никита – мой хороший друг. Мы ещё не решили, стоит нам вместе жить или нет.
– Глупости какие! – с умным видом заявила дочь.
Я подняла брови.
– Если он тебе нравится, зови его к нам. Будем жить вместе. Он классный! – и, довольная, побежала чистить зубки, оставив меня в полном непонимании, как теперь с ней дальше на эту тему общаться. К счастью, Олюшка после утреннего моциона про Гранина забыла, и я смогла спокойно собраться на работу.
Во время обхода обнаружилась проблема. Приехала Линда – та самая юрист, сестра Олега, на которую оформлена генеральная доверенность на любые действия, касаемые здоровья их матери Мадины.
– Я испугался. Тебя не было, я не знал, что делать, – слушаю продолжение их разговора, когда захожу в палату.
– Зато ты прекрасно знал, что мама этого не хотела! – отчитывает старшая сестра.
– Экстубировали? – спрашиваю Петра Звягинцева, вместе с которым мы занимались больной, диагностировав у неё аспирационную пневмонию.
– Вам вообще не следовало это делать! – выговаривает мне Линда.
– Непроходимость есть? – не обращаю внимания на это заявление и продолжаю общаться с Петром.
– Умеренный илеус, – произносит Звягинцев, таким образом давая мне понять, что у больной диагностировано нарушение прохождения пищеварительного содержимого через кишечник.
– Меня это не волнует, – продолжает разоряться старшая дочь Мадины. – У меня права адвоката. Мы забираем мать домой. Удалите катетер. Слышите?
– Он может понадобиться для переливаний, – стараясь оставаться спокойной, объясняю девушке, которая слишком кичится своим юридическим образованием.
– Вы что, не поняли? Она хочет умереть, – злобно произносит Линда. – А вы это не принимаете. Для вас это как поражение. Вот, смотрите! – она достаёт из сумки документ, так называемый «Отказ от реанимации». Мне становится понятно: не знаю, где девушка обучалась, но делала это неудовлетворительно.
– Линда, вы должны знать, – говорю ей. – Подобный документ – фикция. Нет в законах Российской Федерации такого, чтобы человек не желал лечиться, и врачи были вынуждены следовать его воле. Мы будем её лечить в любом случае, понимаете? Хочет она того или нет. В противном случае, если она умрёт, вы первая побежите в суд подавать на нас иск за халатность и предумышленное убийство пациента.
Линда, сжав губы, молча смотрит на меня.
– Вы за это ответите, – фыркает и покидает палату, утягивая за собой младшего брата.
Спустя полчаса её чаяния сбываются. У их мамы останавливается сердце. Мы полчаса пытаемся его завести, потом прекращаем. Зря Линда тратила нервы, пытаясь нас поступить против закона и по воле умирающей. Всё произошло своим чередом.
Потом иду проведать, как там Валерия Бойко, египтолог, о которой муж заявил, что она поражена «проклятием фараона». Правда, всё оказывается намного прозаичнее: у женщины диагностирована аспергиллома. Вспоминаю описание болезни: «опухолеподобное неинвазивное новообразование шаровидной формы, которое состоит в основном из клеток мицелия микроскопического плесневого гриба аспергилла дымящего».
– А вы разве не знали, что некоторые учёные считают аспергиллому «проклятием мумии»? – спрашивает Валерия, когда озвучиваю диагноз. – Мой муж это имел в виду, просто выразился неправильно. На работе это без конца повторяют, да. Интересно, откуда она у меня?
– Аспергиллома возникает в уже имеющейся полости лёгких на фоне сниженного иммунитета и туберкулёза лёгких, – решает блеснуть знаниями Рафаэль. – Вы же ездили на раскопки в Египет. Видимо, туберкулёзом заразились ранее, а плесневой грибок добавился уже во время посещения гробницы Нефертити или подобного места.
– Да, наверное, – вздыхает Валерия.
– Мы переведём вас в пульмонологию, – сообщаю ей.
– Слишком много работала, вот и заболела, – добавляет пациентка.
– Скоро поправитесь, – утешает её Рафаэль.
– Знаете пословицу: что имеем не храним, потерявши плачем? У меня всю жизнь так.
Что ж, работа не волк, в Египет не убежит. Потому надо бы Валерии серьёзно задуматься о том, чтобы подлечиться как следует.
– Я хочу уйти! – внезапно слышу громкий старческий голос. Иду в соседнюю палату и вижу, как две медсестры пытаются удержать на койке Дормедонт.
– Уважаемый, куда это вы собрались в неглиже? – останавливаю его этой фразой, переходя на высокопарный стиль, который он так уважает. – Или вы собираетесь в таком непотребном виде прошествовать до своей помойки? Ближайший городовой отправит вас в участок.
Дормедонт перестаёт сопротивляться.
– К тому же там дождь и мокро.
– При всём нижайшем к вам уважении, Эллина Родионовна, но он закончился четверть часа назад. И я хочу на волю.
– Я тоже. Но вам придётся у нас задержаться на некоторое время.
– В таком случае я снимаю капельницу. Умею! – он тянет руку, успеваю её перехватить.
– Дормедонт! – произношу его имя громко и внушительно. – Прекратить немедленно! Вы сами не сможете за собой ухаживать. У вас есть семья?
– Нет. Никого.
– Позвольте нам вас вылечить.
– Милейшая Эллина Родионовна. Я не люблю больницы. Ненавижу. Что бы ни случилось, пусть это будет на воле. Пожалуйста.
Он смотрит на меня таким пронзительным умоляющим взглядом, что понимаю: Дормедонт из той категории, о которой часто и много писал Горький – это босяки. Они таковы не потому, что лишились всего имущества. А поскольку им нравится такой образ жизни. С этим бороться бесполезно. Потому прошу медсестру оформить выписку.
– Кто-нибудь подойдёт уже к нам или нет? – слышу громкий голос. – Мы здесь уже два часа!
Иду в вестибюль. Вижу мужчину лет тридцати, рядом маленькая белокурая девочка лет восьми. Когда видит меня, спрашивает:
– Это больно, папочка?
Опускаюсь на корточки, чтобы смотреть на неё прямо.
– Что больно?
– Она посещает краеведческий кружок. Какой-то умник придумал показывать им оружие древних славян. Кто разрешает детям играть с острыми предметами? Копьями, например, – возмущается отец девочки.
– Больно, – куксится она.
– Я знаю, буду осторожно, – вижу у ребёнка крупную занозу под большим пальцем правой руки.
– Она не даёт мне притронуться, – поясняет мужчина с виноватой улыбкой.
– Можно посмотреть? – спрашиваю её.
– Не надо уколов.
– Нет-нет, никаких уколов. Обещаю. Давай поиграем. Закрой глаза…
– Хорошо.
– Что ты видишь?
– Небо.
– А в небе?
– Пояс Ориона.
– Ориона?
– Он не смог победить скорпиона и прыгнул в море. Нам такой миф рассказывали.
– Правда?
– Артемида отправила его на небо, там скорпион его не достанет.
– А я и не знала. Ну, вот и всё. Не больно было?
– Уже всё? – изумляется девочка, открывая глазки.
– Да, готово.
Иду в регистратуру, заполняю бумаги. Вдруг слышу:
– Вы любите макароны с сыром? – вопрос звучит из уст Валерия Лебедева. Ему снова неведомым образом удалось выкрутиться после той истории с пациентом, которого едва заживо не вскрыли по милости этого «эскулапа».
– Нет, не люблю, – отвечаю.
– У меня есть только это.
– Что?
– На ужин, – и улыбается, стараясь выглядеть обольстительно.
– Очень жаль, – произношу и иду по своим делам, но Лебедев не унимается и шагает следом.
– Если купить хорошего вина, жалеть будет не о чем.
Останавливаюсь, смотрю ему в лицо:
– Вы мне что, приглашаете на свидание?
Улыбка вместо ответа.
– Нет, благодарю, – заявляю ему и снова ухожу.
– Почему? – упрямец продолжает следовать за мной, сунув руки в карманы штанов.
– Терпеть не могу макароны с сыром.
– Так приготовьте что-нибудь, что вам нравится, – замечает Лебедев.
От такой наглости у меня дыхание перехватывает. Но стараюсь сдерживаться, хотя рука аж зудит, – так сильно хочется влепить ему крепкую плюху.
– Ну уж нет.
– Не умеете? – подначивает Валерий.
– Я не буду вас кормить.
– Я думал, вы сначала поедите, – усмехается подчинённый.
– Сначала? – хмурюсь.
– Перед… физическими упражнениями, – добавляет он.
Пока я соображаю, что ему ответить, дабы это не выглядело, как поток площадной брани, слышу:
– Не говорите, что вы не хотите прийти домой, принять душ, выпить вина, заняться сексом.
Не знаю, что бы сказала. Не знаю, как бы поступила. Но рядом оказывается Рафаэль. Когда он слышит слова Лебедева начиная с момента «сначала поедите», то вижу, как бледнеет его лицо. Ладони сжимаются в кулаки. Понимаю: ещё секунда, и испанец кинется на Валерия, устроив безобразную драку. Потому обращаюсь к нему:
– Рафаэль!
– Да, Эллина Родионовна? – произносит он сквозь зубы, пронзая затылок Лебедева взглядом.
– Мне нужна ваша помощь.
– Да, конечно.
– Ординатор, за мной! – командую громче. Идём к следующему пациенту. Делаю заметку в памяти: ответить Лебедеву на его хамский поступок. Да так, чтобы впредь повадно не было.
На койке, хватаясь то за живот, то за поручень, мечется молодой парень лет 22-х. В грязной одежде, с длинными немытыми волосами. Стонет и приговаривает:
– Вы должны это прекратить!
– Успокойтесь и скажите, что с вами.
– Он у меня в животе, – признаётся странный пациент.
– Вы что-то съели? – уточняет Рафаэль.
– Нет. Мой брат…
– Подождите. Он вам что-то дал?
– Нет, нет. Он во мне! – смотрит парень безумными глазами. Смотрит на свой живот, задрав одежду. – Он пытается выбраться!
– Вы под кайфом? – интересуется испанец.
– Остановите его! Он злится! Боже! Я должен вытащить его! – внезапно парень выхватывает из кармана ветровки нож и пытается воткнуть в себя. Ординатор реагирует мгновенно: бьёт по запястью, железка падает на пол.
– Жёсткие ремни, успокоительное и психиатра, – даю назначение.
– С вами всё хорошо? – спрашивает меня бледный Рафаэль. Так понимаю, данное состояние у него, когда нервничает.
– Да, я в порядке. Занимайся пациентом.
Иду в кабинет и там сижу некоторое время, чтобы перевести дыхание. К такому не привыкнешь.