Тайна ненаписанной книги Евгения Петрова
Летом 1937 года на Колыму прибыл писатель Евгений Петров, совместно с Ильёй Ильфом создавший знаменитые книги "Двенадцать стульев", "Золотой телёнок", "Одноэтажная Америка". Илья Ильф, друг и соавтор Петрова, скончался от туберкулёза в апреле 1937 года. Уже в июле Евгений Петров прибыл на Дальний Восток как спецкор "Правды". "Я исполняю своё давнее и горячее желание и желание моего друга, — рассказал он в Хабаровске корреспонденту газеты "Тихоокеанская звезда". — Мы много слышали и читали об этом замечательном крае, часто мечтали о поездке на Дальний Восток. Теперь мне удалось осуществить эту мечту, но, к сожалению, одному".
На Дальнем Востоке Петров провёл несколько месяцев, отправляя заметки для "Правды" по телеграфу. С марта по июнь 1938 года в журнале "Огонёк" вышло восемь очерков Петрова под названием "Путешествие на Дальний Восток". Из них можно проследить его маршруты: Хабаровск, Амур, Комсомольск-на-Амуре, река Горин, Биробиджан, Владивосток и, наконец, Колыма. Последний очерк носит название "Дорога на Колыму".
Дорога на Колыму: "австрийцы" и "папуасы"
К этому времени трест "Дальстрой" уже несколько лет занимался освоением Северо-Востока и добычей дорогих металлов, главным образом золота. В 1936 году Колыма удивила всех, добыв 33 тонны золота и обойдя даже Калифорнию! Активно развивались поселки Нагаево, Магадан и Марчекан, которые в 1939 году объединились в один новый город — Магадан.
Из Владивостока пароходы Дальстроя регулярно привозили рабочих — как вольнонаёмных, так и заключённых, а также продукты, технику и взрывчатку. "Во владивостокской толпе… постоянно слышны бегло произнесённые слова: Александровск, Оха, Петропавловск, Охотск, Чукотка. Но чаще всего слышатся слова: Колыма и Дальстрой… — писал Петров в названном выше очерке. — Дальстрой пробился на Колыму со стороны Охотского моря, проложив в нечеловечески трудных условиях шоссе от бухты Нагаева. Теперь сообщение с Колымой стало сравнительно простым делом. Этот край бывает оторван от Большой Земли только зимой… С мая по ноябрь между Владивостоком и Нагаево мирно курсируют четыре громадных дальстроевских парохода "Николай Ежов", "Дальстрой", "Джурма" и "Кулу". И хотя они пересекают каждый раз два бурных и коварных моря — Японское и Охотское, — рейсы совершаются с такой же аккуратностью, как между Одессой и Батуми".
Петров прибыл в Нагаево на пароходе, названном в честь Николая Ежова — главы НКВД в 1936-1938 гг. Из впечатлений писателя от морского перехода: "Пассажиры состояли из "договорников", жён "договорников" и детей "договорников". Это — по горизонтали. А по вертикали они делились на старых "договорников" и новых "договорников"… Дальстрой заключает с каждым работником договор на два года. Этот срок он должен прожить на Колыме безвыездно. Зато потом он получает восьмимесячный отпуск и… довольно крупную сумму. Горя желанием как можно скорее её истратить, он устремляется на "материк". Колымчане называют территорию Советского Союза от Владивостока до Ленинграда материком, хотя и живут на этом самом материке… "Договорник" забирает семью и едет на материк, чтобы больше никогда на Колыму не возвращаться.
В конце концов, два года работы в районе вечной мерзлоты — это не шутка. С него хватит шестидесятиградусных морозов, экспедиций с ночёвками в палатке, охоты на медведей и адского колымского преферанса. Он хочет в Москву, в Художественный театр, в Третьяковскую галерею, в хорошие рестораны. Его душа жаждет цивилизации и веселья. Но вот, странное дело, проходит восемь месяцев, и "договорник" снова плывёт на Колыму.
Теперь он с гордостью принимает кличку "папуас". (Так называют на Колыме людей, проживших в краю больше двух лет. Остальные почему-то называются "австрийцами".) Разумеется, возвращаются не все. Но возвращаются многие. И дело тут, конечно, не в так называемом "длинном рубле". Это вульгарное объяснение, и оно не соответствует истине. Я беседовал с очень многими "папуасами". Они говорят просто:
— Понимаете, соскучился. Трудно-то оно, конечно, трудно. А вот как вспомнишь про Колыму, так туда и потянет. Ведь вот ездил я на реку Олу… И там речка есть, приток небольшой такой. И представьте себе, во время хода кеты воды не видно. Одна рыба. То есть просто факт — рыбы больше, чем воды. Просто руками её хватали. Или, скажем, к примеру, — медведи…
Тут "папуаса" удержать невозможно. С медведей он перескакивает на оленей, с оленей на бурундуков, морских львов и нерп… И начинаешь понимать, почему он заключил новый договор и снова помчался на край земли, где медведей больше, чем людей, а рыбы больше, чем воды".
На тех же пароходах, что возили рабочих на Колыму, в те же годы везли и заключённых. В июле 1937 года, когда Петров путешествовал по Дальнему Востоку, его старого друга поэта Владимира Нарбута осудили на пять лет. Именно с ним Петров когда-то переехал из Одессы в Москву. Осенью того же года Нарбута этапировали в Нагаево, а весной 1938 года, во время страшных репрессий, связанных с начальником Севвостлага Степаном Гараниным, его расстреляли. За несколько дней до Петрова, 14 августа 1937 года, в Нагаево на пароходе "Кулу" также прибыл Варлам Шаламов, который позже напишет знаменитые "Колымские рассказы". Через год после этого на Колыму отправится и тесть Петрова — Леонтий Грюнзайд, который вскоре умрёт в ссылке.
В гостях у Берзина: вольные и невольные
28 августа 1937 года о прибытии Петрова в Нагаево сообщила газета "Советская Колыма". В заметке говорилось: "Сейчас он находится в числе пассажиров „Николая Ежова“. По прибытии в Нагаево он выезжает на трассу, где побывает на приисках, в национальных районах, дорожных дистанциях, посёлках и т. д. На Колыме Евгений Петров думает пробыть недолго. По возвращении в Москву Петров будет писать книгу о Дальнем Востоке и Колыме".
По информации историка Александра Козлова, Петров после встречи с важными людьми из Дальстроя, включая директора Эдуарда Берзина и редактора "Советской Колымы" Роберта Апиына, получил разрешение погрузиться в жизнь Колымы. Писателю предоставили "зелёную улицу" — уже 29 августа шофёр Берзина Ян Круминь отвёз его на гидроаэродром в бухте Нагаева. Оттуда Петров вместе с Манушак Отаровой, заместителем начальника Тауйского сельхозкомбината, вылетел в посёлок Балаганное, где и начал знакомиться с главной рабочей силой Дальстроя — заключёнными.
"Среди них было много женщин, которые в Балаганном, а также в соседнем Талоне занимались выращиванием различных сельскохозяйственных культур (открытый и закрытый грунт), работали на свиноферме, молочной ферме, на рыбообработке и т. д. В основном все они находились на "мягком" лагерном режиме, являлись расконвоированными", — сообщает Александр Козлов. По его данным, с арестантами писатель беседовал и в других колымских посёлках, на приисках, дорожных дистанциях, причём представлялся "просто Петровым", чтобы никого не смущать.
Берзинские времена на Колыме позже вспоминали как довольно удачные. Это не случайно: первый директор Дальстроя Эдуард Петрович Берзин оставил хорошее впечатление на Варлама Шаламова, который знал его с Северного Урала, где также работал на строительстве химического завода. "Эдуард Петрович Берзин пытался, и весьма успешно, разрешить проблему колонизации сурового края и одновременно проблемы „перековки“ и изоляции. Зачёты, позволявшие вернуться через два-три года десятилетникам. Отличное питание, одежда, рабочий день зимой 4—6 часов, летом — 10 часов, колоссальные заработки для заключённых, позволяющие им помогать семьям и возвращаться после срока на материк обеспеченными людьми. В перековку блатарей Эдуард Петрович не верил, он слишком хорошо знал этот зыбкий и подлый человеческий материал. На Колыму первых лет ворам было попасть трудно — те, которым удалось туда попасть, — не жалели впоследствии. Тогдашние кладбища заключённых настолько малочисленны, что можно было подумать, что колымчане — бессмертны". В пору "берзинского либерализма" на Колыме широко экспериментировали с вольными поселениями — всё равно бежать некуда, разрешали выписывать семьи… "Колымский ад" начался уже после идеалиста Берзина, когда пришли другие времена и другие люди.
Ненаписанная книга: факты и версии
Козлов, опираясь на воспоминания старых работников Дальстроя, говорит, что писатель Петров задумал книгу под названием "Остров Колыма" и даже начал работать над ней: "Писал он её увлечённо, легко, с юмором".
Теперь мы можем только догадываться, о чём именно хотела быть эта книга. Возможно, это было продолжение чеховского "Острова Сахалина", только в новых условиях. Или же что-то вроде коллективной книги о Беломорканале, задумной Горьким и выпущенной в 1934 году, которая рассказывала о работах с заключёнными и о том, как труд и суровый климат могут изменить человека. Интересно, что Ильф и Петров, хотя и участвовали в писательской группе, не стали авторами этой книги.
Скорее всего, завершить работу над книгой Петрову помешали события, произошедшие позже. В декабре 1937 года арестовали Берзина, а в 1938-м его расстреляли. Также в это время арестовали начальника Севвостлага Филиппова, который умер в тюрьме в 1940 году, и репрессировали редактора "Советской Колымы" Апина. Петров понял, что писать о Колыме сейчас рискованно. Его работа так и не вышла: хотя говорят, что рукопись была почти готова, она могла потеряться или быть сожжённой автором. В итоге, как отмечает Козлов, мы не знаем точно, сколько времени Петров провёл на Колыме, куда ещё ездил и с кем общался.
Летом 1942 года 39-летний военкор Евгений Петров погиб в авиакатастрофе, возвращаясь из осаждённого Севастополя. Единственным известным его текстом, связанным с Колымой, остался цитируемый нами очерк из "Огонька". Завершается он так: "Не у одного "австрийца" сжалось сердце, когда он увидел в первый раз холодные и пустынные берега, до которых три года скачи и не доскачешь, хотя и доплывёшь за шесть суток. А бодрые "папуасы" весело укладывали чемоданы, готовясь сойти на землю, в которую они вложили столько труда. На пристани нас встретили музыкой. На Колыме есть такая традиция. Каждый рейсовый пароход встречают музыкой".
