Глава 36
Утро следующего дня началось с вызова к главврачу. Вздохнув и собравшись с внутренними силами, отправилась на административный этаж. Всякий раз, когда еду туда на лифте, ощущение, что это подъём на эшафот, и обратно вернёмся по-отдельности: тело и голова, как это было во времена Великой французской революции, когда гильотина работала, как заведённая.
Захожу в кабинет Вежновца, здороваюсь и вижу незнакомого мужчину. Высок, крепкого телосложения, коротая причёска, очень смуглый. Но не потому, что национальность такая, а просто выглядит так, словно только что с пляжа вернулся, – я заметила на левой руке белую полоску кожи под часовым браслетом. Значит, такой у него сильный загар.
– Доброе утро, Эллина Родионовна, – вежливо, безо всяких подковырок говорит Иван Валерьевич. – Разрешите вам представить. Хирург Борис Денисович Володарский. 32 года, недавно вернулся из очередной длительной командировки в Сирию, где работал гражданским специалистом. Хирург общей практики. Специалист широкого профиля, прошёл через войну. Теперь вот вернулся, решил найти место попроще, где не стреляют и ничего не взрывается.
Мужчина встаёт, протягивает мне руку. Пожимаю её, замечаю ещё одну интересную деталь в его внешности – изумрудно-зелёные, очень насыщенного цвета глаза. Мне даже сперва кажется, это линзы, но думаю, вряд ли. Незачем доктору с ними возиться – в работе помешают. Проще очки или сделать лазерную коррекцию зрения.
– В нашей клинике всякое случается, особенно в моём отделении, – пожимаю его сильную ладонь.
Вежновец заводит разговор о том, что поскольку доктор Соболев отбыл в зону СВО, и освободилась вакансия, то можем рассмотреть кандидатуру доктора Володарского. Меня это удивляет. Надо же! Прежде Вежновец мне «спускал» сотрудников «сверху», нимало не интересуясь моим мнением. Так у нас оказался его племянник, Пётр Андреевич Звягинцев. А теперь вдруг главврач решил поинтересоваться моим мнением? С чего бы?
– Борис Денисович обращался ко мне ранее, а навёл о нём справки. Командование воинской части, при которой он работал, характеризует его наилучшим образом. Есть и награды, кстати – медаль «Участнику военной операции в Сирии», нагрудный знак «Отличник здравоохранения», – Вежновец говорит и пристально, изучающе на меня смотрит. Я не отвожу взгляд, ему первому приходится это делать. Пусть стыдно будет. Мне-то за годы работы одни лишь «благодарственные письма» вручали, никаких почётных грамот и прочего.
Не знаю, догадался ли Вежновец или нет, но потом предлагает принять Володарского в штат.
– С испытательным сроком, разумеется, – добавляет Иван Валерьевич. – Месяц. Полагаю, достаточно. Как думаете?
«Надо же, сколько уважения!» – произношу мысленно и соглашаюсь.
Из кабинета выходим вдвоём. Обсуждаем рабочие моменты, но в груди растёт приятное чувство. Если Борис Денисович на самом деле так хорош, как о нём говорят рекомендации, нашему отделению с ним повезло. Только в лифте до меня доходит, что рядом снова оказывается Борис. Мотаю головой едва заметно, чтобы схлынули неприятные воспоминания. Нет, пусть лучше в памяти останется новый человек, а о том даже думать не буду. Никогда!
Чтобы не тратить время на экскурсию, поручаю этим заняться Даниле Береговому. «Туггут в пролёте», – думаю ехидно. Иначе она ещё наговорит новенькому про меня всякое. Заодно отделение польёт грязью. Со средним и младшим медперсоналом Бориса познакомит Катя Скворцова. Ну, а Матильда Яновна пусть и дальше занимается тем, что получается у неё лучше всего – бездельничает.
Раздумывать некогда. Поступает женщина в тяжёлом состоянии.
– Нина Караваева, 46 лет. Удушье, сильный склероз, – поясняет фельдшер.
– Что с гемодинамикой?
– Не знаю, скоро приедет её сын.
Вскоре мы с Сауле проводим осмотр.
– Не могу ввести иглу, – говорит она, глядя на запястья больной. Кожа у женщины очень тонкая и бледная, кровеносные сосуды тонкие.
– Катетер Фолея, – подсказываю медсестре.
– Дышит? – в палату входит Пётр Звягинцев. Вместе с ним неизвестный парень лет двадцати.
– Хрипы в нижних отделах, – отвечаю.
– Кстати, это Олег, её сын, – представляет коллега.
Представляюсь и спрашиваю:
– Давно ваша мама болеет?
– Месяц назад должна была умереть, – удивлённо глядя на мать, замечает парень. Мне такое отношение кажется странным. С другой стороны, когда человек очень долго болеет, и всё идёт к закономерному финалу, даже у самых любящих людей меняется мнение о нём. На смену «не дай Бог!» приходит «поскорее бы отмучился».
– Её рвало?
– Мы не кормили её через рот.
– Может быть сокращение просветов воздухоносных путей, – замечает Сауле. – Вены спались. Катетер не поставить.
– Олег, у твоей мамы аспирационная пневмония. Ей нужен специальный катетер для антибиотиков, – поясняю парню.
– Надо ждать Линду.
– Кто это?
– Моя сестра. Она юрист. Оформляла бумаги. Генеральную доверенность, – так, кажется. Ну, чтобы решать от имени мамы, – рассказывает сын пациентки.
– Давление падает, – прерывает его медсестра.
– Времени нет. Мы можем дать ей лекарство? – спрашиваю Олега.
– Нет! Надо ждать! – протестует он, а теперь выглядит испуганным.
– Я жду.
Повисает пауза, во время которой яростно пищит кардиомонитор, требуя принять срочные меры по спасению человека. Поскольку парень ничего не говорит, требую подать мне центральный катетер. Мы продолжаем борьбу за жизнь женщины. Зовут её, – смотрю в карточку, – Мадина. Когда её состояние удаётся улучшить и зафиксировать на одном уровне, иду в соседнюю палату.
– Валерия Бойко, египтолог. Потеряла сознание на работе, – рассказывает мне Рафаэль. После вчерашнего он, как и прежде, продолжает взирать на меня с едва скрываемым обожанием.
Рядом с женщиной сидит мужчина, видимо её муж.
– Что в анамнезе? – спрашиваю.
– Проклятие мумии, – не моргнув глазом, отвечает он.
– Что? – удивляюсь.
– Она упала в гробинце Нефертити
– Простите, не совсем понимаю. От нас до Египта…
– Ну, она же не всё время находилась без сознания. Мы поменяли билеты и быстро вернулись домой, – поясняет муж пациентки.
– Раньше не было такого? – опрашиваю её.
– Нет.
Что ж, назначаю необходимые анализы. В этот момент входит администратор и говорит, что поступил мужчина, жалоба на проблему со слухом. Приходится пойти осматривать. Рафаэль, словно хвостик, следует за мной. Что ж, пусть учится дальше. Ну, и параллельно мной любуется, раз уж воздвигнул на пьедестал. Последнее у меня ничего, кроме улыбки, не вызывает, разумеется.
– Этот малолетний балбес бросил мне мяч прямо в голову! – громко говорит мужчина, сидящий на койке в палате.
Провожу осмотр. Замечаю вслух, что крови немного, может быть перфорация барабанной перепонки.
– Порвал перепонку? – интересуется пациент.
– Бывает. Ничего. Дам вам капли.
– Вафли?!
– Капли! – говорю громче и называю медсестре нужный препарат.
Конечно, потребуется ещё осмотр отоларинголога, но сначала гражданину придётся его дождаться. Иду в палату, куда положили Мадину. Вижу её сына, стоящего в коридоре. Он с кем-то раздражённо говорит по телефону.
– Ладно! Хорошо! – почти кричит в трубку. – Приезжай!
– Всё бывает не так просто, как кажется по телефону, – пробую успокоить Олега.
– Сестра права, – вздыхает парень. – Мама хотела умереть в своей постели. Я не должен был вызывать «Скорую помощь».
– Ты же не хотел, чтобы это случилось.
– Это не конец. Я захочу большего, – загадочно произносит сын пациентки.
Могу его понять. Я бы и сама не сумела просто так стоять и смотреть, как кто-то из близких уходит, и ничего не делать при этом, даже если он сам отказался от помощи.
– Эллина Родионовна! Кислород падает!
Спешу в палату, Олег за мной. Ему, правда, придётся остаться снаружи.
– Хирург смотрел? – спрашиваю Петра Звягинцева.
– Он придёт, если будет согласие родственников.
– Давление 70.
Дверь приоткрывается, заглядывает Олег. Понимаю: не может парень просто так стоять в стороне и вслушиваться.
– Что произошло?
– Коллапс лёгкого, – поясняю ему.
– Вы говорили, что всё будет в порядке! – с обидой произносит он.
– Олег, твоя мама не сможет дышать сама. Помочь ей?
– Линда велела ничего не делать, – напоминает парень.
– Её здесь нет. Твоё решение?
– Спасите её!
– Уверен?
– Сделайте всё возможное!
– Быстрая индукция, трубка семь с половиной, ларингоскоп, – сразу начинаю подавать команды.
Звягинцев даёт назначение препаратов. Работаем быстро и слаженно. Ввожу трубку. Снова удаётся вернуть Мадину в более-менее приемлемое состояние. Но полноценной жизнью это, конечно, назвать нельзя. Трудно смотреть на такое. Я за годы практики не научилась до конца. Тяжело. Потому выхожу из палаты, иду к лифту. Пока выдалось время для отдыха, хочу подняться на крышу и подышать свежим воздухом.
Около кабины собирается небольшая группа, человек пять или шесть. Стоим, ждём. Лифт сегодня не в настроении. Где-то мотыляется по верхним этажам, не желая спускаться вниз. Вижу неподалёку каталку, на ней накрытое белой простынёй тело. Понимаю: санитары снова не успели отвезти труп в морг. Собираюсь сделать им внушение, чтобы работали быстрее. Тут же отвлекаюсь, поскольку вижу, как огонёк с номером этажа начинает спускаться. Девять, восемь… замечаю периферическим зрением какое-то шевеление в той стороне, где каталка с покойником. Семь… шесть… Мотаю головой. Кажется, перетрудилась, мерещится же всякое. Пять… четыре… Огонёк всё ниже, ниже… Три… два… один…
Внезапно раздаётся чей-то глубокий, словно человек вынырнул из глубины и всеми силами пытается заглотнуть как можно больше воздуха, вздох. Он такой шумный, такой отчаянный, что все стоящие возле лифта мгновенно смотрят в сторону, откуда слышно.
Поворачиваем головы и видим, как белая простыня неожиданно взлетает вверх, а потом замирает на торчащей руке, вскинутой вертикальной.
– А-а-а-а! – раздаётся чей-то истеричный вопль, и наша группа быстро разбегается в стороны, как тараканы. Только я остаюсь на месте, замерев от цепенящего душу ужаса и вижу, как в том месте, где у покойника грудь, ткань вздымается и опускается. Спустя пару секунд до меня доходит: человек жив! Бросаюсь к нему и кричу:
– Бригаду сюда! Срочно!
Прибегают коллеги, везём «покойника» в смотровую. Оказалось – это гражданин, которого привезли пару часов назад. Его осматривал доктор Лебедев. Не знаю как, но констатировал смерть. Видимо, поскольку пациент оказался очень холодный – его нашли на улице, он был сильно пьян. К тому же Валерий явно пренебрёг своими обязанностями.
Вызываю Лебедева и сообщаю ему, пока занимаюсь с пациентом, что он отстранён от работы, а этот вопиющий случай будет расследовать врачебная комиссия. Ведь человека могли начать вскрывать! От одной мысли по спине бежит холодок. А как вспомню визги медработников, так становится смешно.
Ну и денёк, в самом деле!
На этом, однако, приключения не заканчиваются. Иду в регистратуру и слышу, как Рафаэль просит дать ему какого-нибудь пациента. Мол, всё сделал, хочу ещё. Получите и распишитесь: отправляю к больному, который поступил только что с деликатной проблемой. Во время любовных упражнений сломал себе… тот самый орган.
– Ого, как интересно! – восклицает ординатор, хватает карточку и устремляется к палате.
– Элли, он номера палат перепутал, – с улыбкой говорит Маша.
Замечаю, что да: испанец вместо шестой пошёл в девятую, – в неё отвезли пациента, получившего мячом по голове. Нам становится интересно, что же будет дальше. Идём с подругой следом, оставаясь незамеченными.
– Давайте посмотрим, – говорит Рафаэль, натягивая перчатки, вопросительно смотрит на пациента. Тот сидит спокойно. – Спустите брюки, – добавляет ординатор.
– Брюки?! Что?! – кричит мужчина, поскольку плохо слышит.
Маша фыркает мне в плечо. Грожу ей пальцем.
– Ничего, я врач, – говорит испанец.
– Я жду капли!
– Это не поможет, – усмехается Рафаэль. – Спустите брюки.
Пациент нехотя выполняет команду. На лице замешательство, а мы с Машей, как две шаловливые девчонки, подглядываем через окошко между помещениями. Рафаэль закрыл жалюзи, но осталась щёлочка.
– Это необходимо? – спрашивает больной, пока испанец светит ему фонариком в причинное место.
– Откиньтесь назад… Ай! Осторожно!
– У вас был активный секс?
– Что? Меня ударили по голове! По го-ло-ве, а не по го-лов-ке! По-русски понимаете?!
– Не Бог весть что такое. Бывает и хуже, – произносит ординатор, усердно рассматривая. – Ничего личного.
– У меня болит ухо! – грозно глядя на него сверху вниз, почти кричит пациент.
Рафаэль вскидывает голову, смотрит снизу вверх. Замирает. Кажется, до него только теперь дошло. Хватает карточку.
– Ваша фамилия Загоруйко?
Мужчина хмурится:
– А Шнипельсон! – бросает с гордостью и начинает быстро одеваться.
Мы с Машей, сдавленно хихикая, спешно покидаем место наблюдения. Хоть как-то настроение приподнялось.
