Глава 35
– Наталья Петровна, у Линды ножевые ранения, – произношу негромко. – В том числе порезано горло. Судя по нанесённым травмам, кто-то пытался её убить.
У женщины округляются глаза.
– Убить?! Господи… Она же… поправится? С ней всё будет хорошо?
– Мы обработали и зашили раны. Трубку ввели в горло, чтобы она могла дышать. Теперь всё будет зависеть только от сил её организма.
Женщина, сдерживая слёзы, спрашивает:
– Когда она проснётся? Она же не в коме?
– Нет. Про остальное трудно сказать. Надо ждать.
– Линда с рождения не была в больнице, – начинает рассказывать её мама. – Когда придёт в себя, боюсь, может сильно испугаться.
– Мы переведём её в интенсивную терапию, – сообщаю в ответ. – Там опытный персонал, у нас в штате есть психиатр.
Наталья Петровна некоторое время молчит, потому спрашивает:
– Говорят, на её подругу Диану тоже напали?
– Да.
– Она жива?
– У неё были тяжёлые раны, не совместимые с жизнью Мы не смогли спасти её.
Женщина закрывает лицо рукой.
– Боже, какой ужас…
– У Линды были проблемы во время обучения? Может быть, она с кем-то конфликтовала?
– Нет, – уверенно отвечает мать.
– Может быть, депрессии или признаки психологического расстройства…
– Нет. Почему вы спрашиваете?
– Мы пытаемся понять, что случилось. Это поможет лечению.
– Судя по тому, что вы мне рассказали, кто-то напал на мою дочь и её подругу. Вот и всё, – Наталья Петровна уже не скрывает слёз, самообладание её почти покинуло. – Зачем все эти вопросы? Вы что, следователь?
– Я нет, но полиция спросит с нас подробный отчёт. И мы должны будем его предоставить. Если вы что-то знаете, это может помочь понять картину произошедшего. У Дианы, например, есть следы борьбы на руках. А у вашей дочери – нет.
Наталья Петровна пристально смотрит мне в глаза. Утирает слёзы.
– Нет… так вы что хотите мне сказать: моя дочь напала на подругу? Она этого не делала! – лицо женщины становится жёстким. И себя она тоже не калечила. Это, наверное, какой-нибудь маньяк.
– Линда, конечно, расскажет, когда проснётся, – говорю, стараясь на нарваться на скандал.
– Обязательно. Расскажет. Они с Дианой были лучшими подругами.
Покидаю Наталью Петровну и почти сразу оказываюсь в сфере внимания родителей Вити.
– Состояние мальчика стабильное, – докладываю им после ознакомления. – Мы подключили его к аппарату ИВЛ.
– Он проснётся? – нервно интересуется мама ребёнка.
– Прогресс наступит в течение суток. С вами поговорит социальный работник.
– Зачем нам с ним общаться?
Так они ещё и не понимают, какую глупость совершили! Вот же люди! Разворачиваюсь и молча ухожу. Даже разговаривать с такими противно.
– Погодите, доктор, я всё вам объясню, – меня догоняет отец Вити.
– Не нужно. Я поняла суть.
– Вы, наверное, думаете, что мы два ненормальных, которые решили научить ребёнка нырять в домашних условиях вместо того, чтобы отвести в бассейн и отдать хорошему тренеру? Поверьте, мы не такие ненормальные. Мы усыновили Витю в прошлом году, забрали его из Семёнова – это такой маленький городок в Нижегородской области. Привезли к нам, и этим летом хотели поехать купаться на море, а он сильно испугался. Сказал, что жутко боится воды. Мы попробовали отдать его в плавательную секцию при бассейне, – расплакался и убежал. Вот и стали приучать к воде дома, вдвоём. И так получилось, что в какой-то момент мы заметили, как Витя стал нормально относиться к водным процедурам. Потом попросил научить нырять. Я ему показал, а потом сказал, что дальше сам, ну мы с женой и вышли… Вот и результат.
– Вот всё это социальному работнику и расскажете. А он примет решение, можно вам доверить ребёнка или нет, – говорю, не поддавшись на слова. Мало ли, что наговорит этот гражданин, только бы не оказаться под уголовным делом вместе с женой?
– Да, но…
– Разбирайтесь сами, – отвечаю немного резко. Не хочу помогать этим двоим. Когда я родила Олюшку, то приняла как аксиому одну простую вещь: малыша нельзя оставлять одного. Ни на секунду. Каждый родитель знает: если в комнате тишина – жди беды. У меня тоже такое было. Ушла на кухню, чтобы налить себе кофе. Меня не было в комнате пару минут, но за это время моя чудесная дочь сбросила горшок с цветком на ковёр – потому я не услышала стука – и, усевшись, принялась из земли лепить куличики. Я потом часа полтора потратила на то, чтобы сначала отмыть своё неразумное дитя (ей было полтора годика) и убрать всю грязь.
А эти бросили мальчишку с водобоязнью в ванной!
Меня вызывают к спасателю. Его привезли после того пожара в начальной школе.
– Сознание теряли? – спрашиваю пострадавшего бойца.
– Нет, но покалечился, – отвечает он.
– Анализы по схеме, рентген позвоночника, – назначаю медсестре.
В смотровую входит Елена Севастьянова.
– Школьный пожар? – уточняет.
– Да, очень сильный, – отвечает спасатель.
– У него гематомы и ссадины. Пошевелите пальцами ног.
– Дыхание хорошее, – говорит Елена. – Смотрите на палец, – и водит им перед глазами мужчины. – Вытащили кого-нибудь?
– Одного только не досчитались. Мы его искали. Денисом зовут. Девять лет. Но обвалился потолок.
– Кто это мы?
– Нас шестеро…
– Пульсация на стопах отчётливая, – замечаю вслух.
– …Поднялись на крышу, и упала стена.
– Все целы?
– Троих искали. Гаврилова, Рожкова и Бороду.
– Бороду? – оживляюсь при звуках знакомой фамилии. – Алексея Кондратьевича, полковника?
– Да, он вошёл первым, – говорит пожарный.
У меня в горле образуется нервный ком. Ох, как жалко этого человека! Мы несколько раз оказывались вместе с самых опасных ситуациях, и я всегда отмечала высокий профессионализм этого офицера. Будет огромной потерей для всего Петербурга и Ленинградской области, если с ним случилось что-то непоправимое.
Вскоре меня зовут к ещё одному пострадавшему на пожаре. Это третьеклашка Денис – подвижный мальчишка, которому не сидится на месте. Медсестра мне сообщает, что его нашли на пожаре. Видимых повреждений нет.
– Тебя искало так много людей, – говорю ему. – Где ты был?
– В кафе, – отвечает он, с любопытством рассматривая медоборудование.
– Какой кислород? – спрашиваю медсестру.
– 99%.
– Ты вдыхал дым, Денис?
– Я сказал усатому дяде, что здоровый.
– Какому дяде?
– Усатому. Который меня привёз сюда на машине.
– А где он сам?
– Наверно, поехал домой.
– Он обжёгся?
– Не-а, рассказывал анекдоты про Чебурашку и крокодила Гену.
Иду в регистратуру и прошу Дину Хворову позвонить в пожарную часть и выяснить, все ли бойцы вернулись с происшествия в начальной школе.
– Они, наверное, ещё на пожаре.
– Всё равно позвоните, – произношу более настойчиво.
Вожусь с документами и слышу разговор Рафаэля с Еленой Севастьяновой. Меня они не видят, поскольку стою за колонной.
– Ты не видела доктора Берегового? – спрашивает коллегу испанец.
– Нет, он отпросился на час. А в чём дело?
– Мне нужна помощь с раной ушной раковины.
– Пошли, посмотрим. Где больной?
– В перевязочной. Ой, а это что у тебя в руках?
– Фонарик. Достал из желудка одного типа, – сообщает Рафаэль с усмешкой.
– Зачем он тебе?
– Собираю коллекцию. Вот, смотри, – я не удерживаюсь, выглядываю и вижу, как ординатор показывает Елене маленький лоток, наполненный разными предметами в целлофановых пакетах.
– Всё это ты вытащил из больных? – поражается Севастьянова.
– Безделушки из желудка, – усмехается ординатор.
– Эй, постой-ка. Вот же она! Моя ручка! А я-то её искала, – Елена протягивает руку, достаёт ручку, щёлкает кнопкой. – Надо же, работает. Тоже из желудка?
– Угу, – отвечает Рафаэль, стараясь не рассмеяться. – С другой стороны.
Ручка мгновенно летит обратно в лоток, Елена брезгливо морщится и вытирает руки стерильной салфеткой. Я улыбаюсь.
– Эллина Родионовна, Витя начал двигаться, – сообщает медсестра, спешу в палату.
– Не волнуйся, мама здесь, – рядом стоит его приёмная мать.
– Витя, ты меня слышишь?
Мальчик кивает.
– Сожми мои пальцы.
Выполняет.
– Сила достаточная.
– Приходит в себя, – радостно произносят родители мальчика.
– Проверьте показатели, – говорю медсестре. – Витя, ты не можешь говорить, у тебя трубка. Мы удалим её, когда сможем.
Замечаю, как мальчик поднимает руку и берёт ладонь матери. Женщина смотрит на бригаду и улыбается:
– Смотрите. У нас всё будет хорошо.
– Но сначала нам предстоит непростой разговор. То, что вы сделали, проявление безответственности, – говорит социальный работник. Она вошла следом за мной.
– Радикальные проблемы требуют радикальных решений, – с умным видом замечает отчим Вити. «Тоже мне, нашёлся диванный эксперт!» – думаю о нём саркастично и зло. Терпеть не могу таких умников!
– Расскажете о своих решениях у уполномоченного по правам детей, – жёстко произносит соцработник.
Вечером возвращаюсь в кабинет, как всегда держась на силе воли. Открываю шкаф, а оттуда раздаётся вдруг птичий писк. В изумлении смотрю, а в той шапочке, которую мне дали Надежда и её муж Павел, из трёх яиц вылупились два птенца и теперь отчаянно пищат от голода. Ну, и что мне теперь с ними делать?
Зову Машу. Она умиляется, когда смотрит на малышей.
– Ой, какие миленькие. Можно потрогать?
– Наверно.
– Такие красавчики…
Шлёп! На полу оказывается третье яйцо. Всмятку.
– Ой… – расстроенно смотрит на меня подруга. – Прости.
– Прощу, если уберёшь это и узнаешь, не выписалась ли Надежда, – добавляю фамилию пациентки.
Маша быстренько кладёт птенца обратно, спешно вытирает остатки яйца и уходит.
– Всё. Можем передавать. Так удачно получилось! Её сейчас выписывают из терапии, – говорит подруга, вернувшись через двадцать минут.
Отдаю ей шапочку.
– А что насчёт третьего ей сказать? – спрашивает Маша.
– Правду.
– Ой…
– Ну что теперь поделаешь, – развожу руками и улыбаюсь. – В природе и не такое случается.
Она оставляет меня одну, и сразу после этого заглядывает чуть запыхавшийся Фёдор Иванович:
– Я всё узнал. Все спасатели с того пожара вернулись. Полковник Борода тоже нашёлся. Оказывается, его потеряли в дыму, он выбрался через чёрный ход. Заметил в кафе напротив одинокого мальчишку в школьной форме. Понял, что это из началки. Довёз сюда, а потом его вызвали к командованию. Вот, – Достоевский втянул с шумом воздух, переводя дыхание.
– Спасибо вам большое, – говорю ему, тоже выдыхая с облегчением. Значит, с полковником Бородой всё в порядке, он жив и даже не пострадал. Вот бы так всегда заканчивались все истории, связанные с массовыми происшествиями.
Иду на парковку, хочу сесть в машину, как неожиданно слышу неподалёку:
– Эллина Родионовна!
Вижу, как ко мне спешит Рафаэль. Останавливается рядом, мнётся и явно что-то хочет сказать, но засмущался и не решается.
– Ну что же, – поддразниваю его. – Такой яркий кабальеро, а ведёшь себя, словно воспитанница Смольного.
– Чья, простите? – вскидывает он взгляд.
– Был такой в России институт благородных девиц.
Испанец вспыхивает, но сдерживается. Потом всё-таки решается и говорит:
– Вы не поймите меня неправильно. Я знаю, что вы слышали мой разговор с доктором Севастьяновой…
«Вот же глазастый какой!» – думаю иронично.
– … Но это был лишь… я говорил с ней, как с коллегой. Между нами ничего нет. Понимаете? – бросает на меня взгляд, тут же отводит глаза в сторону.
Мне становится смешно. Так ради этого он меня догнал? Вот же наивный мальчик! Но не показываю, как позабавил его поступок.
– Ты можешь не беспокоиться, Рафаэль. Я так и поняла.
– Поняли… что?
– У вас с доктором Севастьяновой исключительно деловые отношения.
Он едва от радости не подпрыгнул, поняв, что я не ревную. Хотя это невероятно забавно: ощущать себя частью любовного треугольника, который испанец придумал сам, только чтобы его разрушить.
– Я очень рад, Эллина Родионовна. Можно вас проводить? – светится Рафаэль от радости.
– Я на машине.
– Ах, конечно, – испанец с сожалением, словно она виновата в его беде, смотрит на мою машину. – В таком случае хорошего вечера, до свидания, – говорит он так проникновенно, словно я его дама сердца, и он будет глубоко страдать от тоски до следующей нашей встречи.
Прощаюсь и уезжаю. Ну вот, не было печали. У меня образовался поклонник. К тому же, кажется, страстно влюблённый. Если он не будет стараться завладеть моим сердцем, то будем работать, как и прежде. Но что, если ординатор станет оказывать слишком явные знаки внимания? Сегодняшний не в счёт, на парковке никого нет, и мы просто разговаривали.
Мне становится интересно, как на такое поведение Рафаэля отреагирует Никита Гранин.
Кажется, всё-таки любовного треугольника мне не избежать.
