Клавдия подошла к окну, посмотрела вслед уходящей Капитолине, потом повернулась к снохе.
- Ну слава Богу, ушла. Вроде не сердилась больше. С ней лучше не связываться. Люди говорят, что полюбовник у нее в городе в начальниках ходит. Так она через него может любую пакость сделать. Шепчутся люди, что она ему все про деревенских докладывает. Видно припекли ее сильно в городе из-за нашей Надюшки, раз так разозлилась. Чуть ли не ночью прилупила к нам разбираться. Видишь, в район надо было рожать ехать.
Нина удивилась, откуда в деревне могут люди знать, что там у фельдшерицы в городе. Не рассказывает же она об этом в деревне кому не попадя. Так и спросила у свекрови. Та только рукой махнула.
- Не деревенская ты, где уж тебе понять. Да здесь все про всех знают, не только про наших деревенских, но и из других деревень. Как не скрывай. Правда вот леспромхоз недалече, так с тамошними не больно колхозники знаются. У нас земля, у них лес, видно из за этого. Да уж чего говорить, завидуют наши то им. Там им деньгами платят. В войну нас посылали лес валить туда, так только задорились все. У них карточки, деньги в руках. А нам ничего. Обидно. По одной ведь земле ходим. Председателя спрашивали, почему так. Тот только и ответил, что там промышленность, а у нас сельское хозяйство. Мы сами себя кормить должны.
Нина толком и не поняла, в чем разница. Люди одну работу делают, а отношение разное. Видно уж так все устроено. Одно она знала, еще в городе усвоила, нравится, не нравится тебе, но лучше молчи. Говорить много нельзя. Вспомнилось ей, как шептались мужики в общежитии, что не о такой жизни думали после войны, а оно вон как получилось. Воронки то по ночам раскатываются, людей увозят и с концом. Видно и здесь так же. Ей стало страшно. А ну как узнается, что они со свекровью сделали. Она же сама только что сказала, что все друг про друга все знают. Не сейчас так немного позже все тайное раскрывается. Людей ни за что увозят. А они, как не крути, власть обманули. Подумала про себя, что на всякий случай подальше будет от этой фельдшерицы держаться.
Капитолина же, как вышла из Клавкиного дома, так и думать о них забыла. Свои думушки в голове сидят. Как война началась да немцы начали наступать, сорвалась она из своего города, с работы, где медсестрой работала, уволилась, вещички собрала и поехала, куда подальше от войны. Так и оказалась в этом районном городишке. Работу стала тут искать. Свела судьба ее с одним человеком, который пообещал на хорошее место пристроить, медпунктом в деревне командовать. Работа чистая, считай сама себе хозяйка. Отчитывайся только во время, да показатели выдавай хорошие.
Взамен за такую услугу должна она была доносить ему обо всем, о чем люди говорят, об их настроении, о плохом и хорошем. Сперва она испугалась, как это доносить на всех, хотела отказаться. Потом задумалась, а не хуже ли себе сделает этим отказом. Подумала и согласилась.
Так и направили ее работать в деревню на место Руфиной матери, которая ушла на войну. Колхозникам она не больно понравилась. После обходительной и внимательной медички прислали вечно ругающуюся, да и не очень то жаждущую лечить людей, Капитолину. Но ведь людей то кто спрашивает. Никто из колхозников и подумать не мог, что теперь все их разговоры, все недовольства и даже ругань в семье стали известны в городе.
Наверное, к счастью людей, их недовольства в общей массе недовольных были не так уж и велики, поэтому никто не пострадал, никого не увезли в неизвестном направлении. А вот Капитолине частенько доставалось от своего покровителя. Павел Иванович, так его звали, был не доволен ее работой, как осведомителя. Грозился найти другого.
Потерять, пусть и не большие деньги за такую работу было обидно. Поэтому Капитолина прибегла к своим женским чарам. Она действовала осторожно, приручала чиновника к себе, как дикое животное. Поначалу он сопротивлялся. Как же, партийный работник, жена, дети. А потом не устоял, раз согрешил, другой. И завертелась, закружилась тайная любовь. Теперь уже Капитолина чувствовала себя хозяйкой положения.
Закончилась война. Шел второй год мирной жизни. Но в отношениях этих двоих людей ничего не изменилось. Только вот с Ниной случилась осечка. Не доложила Капитолина во время, посчитала, что это даже внимания не стоит, не рассказала. А Павел Иванович рассердился не на шутку. Случайно совсем услышал он эту историю в перерыве на совещании. Как раз сейчас партия и правительство ставили цели по повышению рождаемости, по снижению детской смертности. И как красиво можно было все преподнести. Роддом не выхаживает таких младенцев, даже не пытается, а тут простая работница при заботе фельдшера, ну и конечно при его непосредственном участии, выходила ребенка. Вот бы утер он нос главному врачу больницы.
Поэтому и получила Капитолина нагоняй от Павла Ивановича. Теперь то уж что, поздно руками махать. Но все равно было приказано ей принять меры и обставить все так, что только ее заботами жива девочка.
Шла Капитолина и думала, как бы выйти из немилости, что бы такого придумать, чтоб Павел Иванович оценил ее труды. Решила, что первым делом надо ехать в роддом, разузнать, что делать в таких случаях, показать себя с лучшей стороны и под шумок выпросить дефицитные лекарства у главного врача. Ну и конечно семью эту не забывать, наведываться почаще. При случае и лекарства нужные дать. Чего уж греха таить. Хоть немного, да обеспечивали медпункт лекарствами. Только у Капитолины они не для всех были. Приберегала для особых случаев.
С утра фельдшерица отправилась к председателю колхоза. Объявила, что в район ей надо ехать. По делам вызывают. Матвей Ильич выслушал медичку. Удивился. С какой это стати здоровую бабу он должен на колхозной лошади в город везти. Свои то все пешком ходят. Он бы понял, если бы кого больного ей надо было увезти в больницу в срочном порядке, там уж никуда не денешься. А тут не барыня, и сама дойдет. У него уборочная, каждая лошадь на счету.
Примерно так и сказал Капитолине. Женщина поджала губы и ушла, хлопнув дверью. Не ожидала она, что получит отказ. Пришлось пешком идти. Дорогой сама с собой разговаривала. Обещала, что припомнит она ему все. Сам не рад будет.
В роддоме все узнала. Как и предполагала она, не выхаживают там таких. У них и приспособлений никаких нет, и персонал обученный для этого не предусмотрен. То, что ребенок жив до сих пор, как там ей сказали, это просто чудо, исключение.
Потом Капитолина к главному врачу отправилась. Попыталась выпросить на свой медпункт дополнительные лекарства. Но и тут ее ждала неудача. Главный объяснил, что все лимиты медпунктом вычерпаны уже, а сверх лимита он ничего не может ей дать.
В полном расстройстве побрела Капитолина к Павлу Ивановичу. На месте того не оказалось. Что, получается совсем зря она в город пришла. В приемной ей сказали, что Павел Иванович будет сегодня. Надо подождать. Чтобы не мозолить глаза людям в этом учереждении, Капитолина вышла на улицу, уселась на скамеечку в тени под развесистой липой.
Ждать пришлось недолго. Из далека она заметила знакомый силуэт. Павел Иванович, увидев свою осведомительницу, подошел к ней, присел рядышком. Что у нее такое случилось. Вчера только нагоняй давал ей за работу, а сегодня опять явилась.
Капитолину как прорвало. Она сходу начала жаловаться на председателя, который ее ни во что не ставит, даже лошадь не дал до города. Пришлось пешком идти. Потом досталось врачам из роддома, которые даже пальцем не шевельнули, чтобы чем то помочь ей. Досталось и главному врачу. Лимиты у него видите ли закончились. И вообще он критиковал существующую систему снабжения лекарственными препаратами. В самом конце своей гневной речи, Капитолина вспомнила, что о главной цели своего визита ничего не сказала.
- Ходила вчера девчонку эту недоношенную смотреть. Окажись она в роддоме, ее бы уж в живых не было. Они таких в тряпочку заворачивают да в коробочку с глаз подальше убирают. Так в роддоме сказали. А у этой колхозницы живехонькая. Лежит на печи. Маленькая, страх смотреть. А Клавка говорит, что выросла девчонка. Завтра пойду взвешивать ее. Клавка безмен припасет.
Павел Иванович вздохнул. Наконец то что то дельное он услышал. С этим уже можно будет выступить. Товарищ Сталин печется о повышении рождаемости и снижении детской смертности, а местным врачам до этого и дела нет. Теперь только необходимо, чтобы с ребенком ничего не случилось. Скорее всего он пока и выступать с этим не будет. Подождет, пусть младенец окрепнет. Вот тогда он и выложит свой козырь против главного врача. Давно уж Павел Иванович на него зуб точил. Может и получится в этот раз сместить неугодного человека. А на его место найдется нужный человечек.
Закончив с деловыми разговорами, Павел Иванович выдохнул, словно груз с плеч сбросил, взглянул на Капитолину совсем другим взглядом, ласковым, полным желания. У Капитолины от сердца отлегло. Не сердится больше. Мир. Только вот летом редко у них получалось остаться наедине. Темнело поздно, а подойти к калитке его дома, когда на улице светло и люди могут увидеть, Капитолина не смела.
Павел Иванович давно уже жил один. Жена жила в областном центре, работала в больнице врачом. Дети там же учились. Жена не хотела жить в этом городишке, все ждала, что мужа в область переведут. А он лелеял надежду, что снимут главного врача района здесь, тогда он похлопочет, чтоб жену на его место поставили. Так и жили который год ожиданиями, каждый своими.
Вот и на этот раз Капитолина с Павлом Ивановичем только взглядами обменялись, да руки на прощание друг другу пожали, как два соратника по партии. На этом и распрощались Пошла Капитолина домой свои версты пешком отмерять, а Павел Иванович вернулся в свой кабинет.