Савельич осторожно заглянул в окошко крошечной хижины. Там на полу, окружённая разбросанными книгами, пучками трав, какими-то пузырёчками и прочими непонятными принадлежностями, закрыв лицо руками, горько плакала девчушка лет шестнадцати. Леший вздохнул и, сгорбившись, побрёл в лес. Пару месяцев назад вездесущие белки прискакали к нему в таком возбуждении, что он подумал, было, что начался пожар. Поспешив за рыжими бестиями, он обнаружил на крошечной полянке нечто совсем иное...
— Девонька, как это ты тут оказалась? — ласково обратился Савельич к худенькой девушке с огромными зелёными глазами, которая испуганно прижимала к себе узелок с каким-то вещичками. — Да не боись, не обидит тебя никто, — леший за спиной погрозил кулаком невидимым шутникам. — Звать тебя как?
Девчушка, уже готовая расплакаться, прошептала:
— Алина.
— Ну, Алинушка, не печалься, расскажи дедушке, что случилось, — Савельич стал потихоньку подходить к бедняжке, как к пугливому оленёнку. Когда он, наконец, добрался до неё и обнял, девушка, уткнувшись в плечо лешего, всё-таки разрыдалась.
Потихоньку, по шажочку Савельич довёл девушку до своей землянки, а там долго отпаивал травяным чаем с плюшками. Выспросить у находки, что да как, в тот день не получилось: видно, намаялась Алина, так и уснула за столом.
На следующий день Алина проснулась на пахнущей травами и еловыми иголками перине. Поначалу она никак не могла понять, где находится, а когда вспомнила, наконец, события прошлого дня, приготовилась расплакаться снова. Но передумала, заворожённо разглядывая в окошко белок, устроивших чехарду на полянке. Тут скрипнула дверь, и в комнату вошёл вчерашний дедушка:
— А, проснулась, красавица. Ну что, полегче стало? Денёк сегодня чудный! Вот, платьице тебе принёс, а то твоё, хмм, срам один.
Алина смутилась, но всё-таки, юркнув за занавеску, переоделась. Платье было чудесным, всё в ярких цветах, у неё в жизни такого не было! Пока она радовалась обновке, Савельич собирал на стол немудрёный завтрак: свежеиспечённый хлеб, варенье, крынку с кислым молоком.
— Ну, девонька, иди-ка кушать. Да погутарим.
Глядя, как кушает его находка, как будто вся жизнь её впроголодь прошла, леший только вздыхал да головой качал. Уже когда заметил, что девчушка наелась, завёл разговор:
— Как тебя кличут, я знаю, а ты меня можешь звать дедушкой или Савельичем. Расскажи, девица, что с тобой приключилось, может, смогу я тебе помочь.
Алина покачала головой, глаза снова наполнились слезами. Леший, прям как добрый дедушка, всплеснул руками:
— Да что ж ты всё в слёзы! Так ничего не выйдет.
Он достал с полочки какой-то пузырёк и капнул из него пару капель в кружку с водой:
— На-ка, выпей.
Настойка подействовала быстро и крепко, Алина попробовала снова пожалеть себя и поплакать, но ничего не получилось. Тогда, вздохнув, она начала рассказывать свою историю.
Маму свою Алина никогда не видела. Растил её папа, души в дочурке не чаявший, и никакие сплетни и разговоры за спиной не могли навредить отцовской любви. Однако назвать детство Алины счастливым значило бы покривить душой. Её отец Матвей был кузнецом и почти всё время проводил в кузнице, берясь за любые заказы: была у него мечта — сделать дочери богатое приданое. Ну а смышлёная Алина уже лет с шести шустро управлялась с работой по дому — полы подмести, подушки взбить, коврики на заборчик вывесить, даже воду из деревенского колодца в маленьком ведёрке носила. Улыбчивая девчонка тянулась к людям, ей хотелось играть с другими детьми, только вот почему-то все её сторонились, а за спиной то и дело слышалось: "Ведьмино отродье". Однажды она спросила у отца, что это означает. Матвей потемнел лицом и тогда так ничего и не объяснил дочери, только попросил поменьше бывать на людях. Алина, всегда почитавшая отца, слушалась и всё меньше выходила на улицу.
Так они и жили вдвоём: Матвей пропадал в кузнице, Алина вела хозяйство. Но когда ей исполнилось 10 лет, всё изменилось. Однажды папа вернулся домой необычно рано, а вслед за ним в горницу вошла какая-то женщина.
— Доченька, познакомься, это Авдотья. У тебя теперь будет мама!
Алине совершенно не понравилась женщина. Она смотрела на Матвея с елейной улыбкой, но когда поворачивалась к девочке, казалось, готова была испепелить её взглядом.
— Папочка, а зачем нам Авдотья? Нам разве плохо вдвоём? — спросила Алина у Матвея, когда женщина ушла.
Матвей ласково погладил дочь по голове:
— Милая, трудно это объяснить... Понимаешь, тяжко в доме без женщины. Авдотья хорошая, вот увидишь, всё будет хорошо.
Через неделю сыграли скромную свадьбу. И жизнь Алины превратилась в ад.
При Матвее мачеха была с падчерицей такой ласковой, такой заботливой, что от слов девочки о том, как Авдотья над ней издевается, отец лишь отмахивался, да и домой он приходил лишь переночевать. Но совсем плохо стало, когда Авдотья забеременела. Взвалив на падчерицу всю тяжёлую работу по дому, она целыми днями или возлежала на высоченной кровати, или обсуждала деревенские сплетни у колодца. Алине доставались не только обидные слова и взгляды, мачеха щедро сыпала тумаками. Но была хитра, лупила так, чтоб следов не оставалось. Ну и заодно держала девочку впроголодь, на хлебе да воде, а уж когда последний раз Алине покупали новое платье, она вообще не помнила. А ещё и папа практически перестал общаться с дочерью, всё внимание уделяя жене.
Казалось, хуже уже быть не может. Но Алина ошибалась. Когда Авдотья родила сына, житья девчонке вообще не стало. Женщина маленького Ванюшу только кормила, а всё остальное снова свалила на падчерицу. Прошло несколько лет, и Алине казалось, что единственный на свете, кто её любит — это сводный братик. Она с радостью заботилась о нём, играла, пела песенки и не замечала, с какой ненавистью наблюдает за нею мачеха.
После своего 14-летия, с которым её не поздравил даже отец, Алина почувствовала, что в ней что-то изменилось, как будто что-то проснулось внутри. Она не могла описать это словами, только все привычные дела ей стало выполнять как будто легче. А ещё Алина иногда не могла вспомнить, когда, например, успела наносить воды или вычистить печь. Зато за всем происходящим внимательно следила мачеха. Однажды Алина, от усталости задремавшая прямо на голой лавке под окном, очнулась от пронзительного вопля Авдотьи:
— Вот, гляди, кого вырастил! Она же нас со свету сживёт!
Алина непонимающе глядела на отца и мачеху, стоявших в дверях, а те смотрели совсем не на неё, а на то, что происходило в горнице: кочерга выгребала золу из печи, метла собирала паутину в углу за печью, а посреди комнаты заливался счастливым смехом Ванюша, перед которым игрушки устроили настоящее представление...
— Ведьмино отродье! — орала мачеха. — Девай её, куда хочешь, в лес вези, но чтоб духу её в моём доме не было!
Похватав какие-то тряпки, она бросила их в лицо падчерицы:
— Выметайся!
Матвей, в каком-то помешательстве, грубо схватил дочь за руку и вытащил на улицу. Бросив на повозку, быстро запряг лошадь и, не говоря ни слова, повёз Алину прочь, подальше от дома. Он не видел, как разом успокоилась Авдотья, как довольно сверкнули её глаза и с какой жадностью она открыла сундук, в который Матвей долгие годы складывал приданое для дочери.
Пока Алина рассказывала, леший охал, ахал, вздыхал, пускал слезу. Когда девушка замолкла, он, промакнув глаза скатёркой, кивнул:
— Теперь ясно, откуда ты взялась. Ох уж эти люди! Ну ничего, поживёшь пока у меня. Понятно, что ты ведьмочка. Да не вскакивай ты, это совсем не обидно, — остановил он Алину, когда та при слове о ведьме аж подпрыгнула. — Видно, мамка твоя была ведьмой. Только они своих дочерей не отдают в людские семьи, значицца, дитя, нет её на этом свете. Была б среди ведьм, ты б уже всё умела, а так — дар у тебя сам проснулся. А ты не знаешь ничего о нём. Но есть у меня мысль одна, думаю, знаю я, как тебе помочь.
Когда Савельич вышел из дому, подслушивавшее рассказ Алины зверьё бросилось врассыпную.
— Ох, уши любопытные! — усмехнулся леший. — Эй вы, рыжие, — махнул он рукой кустам, ну, точнее, тем, кто там прятался, — подите-ка сюда, задание для вас есть.
Хвостатая банда облепила дедушку с ног до головы, и он стал им что-то нашёптывать. Потом махнул рукой, и белки куда-то умчались. Вернувшись в дом, Савельич сказал снова пригорюнившейся Алине:
— В соседнем лесочке живёт старушка одна. Можно сказать, ведьма, только не очень сильная. Отправил я к ней гонцов, думаю, не откажет она подсобить. Хорошая старушка, душевная. Марьей зовут.
Савельич мечтательно уставился в окошко, потом встрепенулся:
— Да чего мы зря ждать-то будем? Пошли, я тебе лес покажу. У нас тут такие чудеса есть!
Выскочивший из зарослей заяц аккуратно потрогал лапкой Савельича, который в этот момент нагибал ветку малины, чтобы Алина смогла дотянуться до самых спелых ягод. Леший протянул руку, на которую тут же запрыгнул косой, и поднял того к уху. Алина подивилась про себя: "Точно же шепчет что-то дедушке!" Так и было. Савельич повернулся к Алине:
— Пошли, внучка, Марья скоро будет.
Они подошли к землянке за пару мгновений до того, как к ней подкатила небольшая повозка, в которую был запряжен милый ушастый конёк. Леший приосанился, даже живот втянул как будто и бросился к повозке, чтобы помочь спуститься из неё маленькой седой женщине в необъятном балахоне:
— Марьюшка! Как добралась?
— Хорошо, дорогой, всё хорошо. Достань там из повозки гостинцы, — старушка провела сухонькой ладонью по щеке лешего, от чего тот аж расцвёл, и направилась к Алине.
— Деточка, настрадалась-то как, мне уж всё рассказали, — тепло обняла она девушку. Белки, рассевшиеся на ветках, согласно застрекотали. — Ничего, теперь тебе нечего бояться. Пошли-ка в хату.
Вслед за Марьей и Алиной в дверь землянки протиснулся и Савельич с двумя огромными корзинами:
— Марьюшка, да зачем же всё это...
— Знаю я тебя, бобыля, небось, кроме хлеба да молока ребёнка и покормить нечем. А девочке нормальное питание нужно, иначе тяжко будет силу набрать.
— Ну... у меня ещё мёд есть и варенье всякое... — смутился леший. Марья рассмеялась:
— Да не красней, никто ж не знал, что такое случится.
Выставляя на стол бесчисленные горшочки, Марья продолжала:
— Значит, так. Какое-то время, конечно, Алина у тебя поживёт, но девочке нужен отдельный домик. Извини, дорогой, но твоя землянка для ведьмовских занятий не подойдёт. И не тяни с этим. Времени и так много потеряно.
Тут она запустила руку куда-то в складки своего одеяния, извлекла оттуда небольшую книжечку в мягком чёрном переплёте и протянула Алине:
— Милая, это тебе мой подарок, за знакомство. Тут записаны кое-какие заклинания, самые простенькие. Как раз для начинающих.
Алина с восторгом покрутила книжку в руках и хотела уже открыть, но Марья её остановила:
— Погоди, ты никогда заклинания не произносила, как это делается, не знаешь. Я тебе чуть позже всё расскажу и покажу. А пока ещё кое-что обсудить надобно.
Она повернулась к Савельичу:
— Савик, нужно будет на ярмарку съездить в воскресенье, прикупить кое-что для Алины. У меня особых запасов нет, а ей много чего понадобится. Мы с нею сами разберёмся там, тебе, мой друг, в городе нечего светиться.
Леший согласно кивнул. Да и что он мог возразить Марье? А та продолжала:
— Сегодня у нас второй день, я с внученькой тут позанимаюсь, завтра она сама попрактикуется, а на четвёртый день я с утра Кусаку пришлю за ней. Ну а потом и на шестой.
Савельич с Алиной только кивали.
— Ну, раз обо всём договорились пока, давайте-ка перекусим, а потом мы с Алиной позанимаемся.
Через полчаса Марья отправила лешего "по своим делам", и для Алины началось первое в её жизни занятие по магии.
— Сначала заклинание нужно хорошенько выучить, — объясняла ведьма, — потому что произносить его нужно без запинок, слова выговаривать чётко, ни одной буквочки нельзя изменить. А самое главное, нужно ясно представить себе, что ты хочешь получить в результате.
— А как у меня получилось... ну вот тогда, в доме отца? — спросила её Алина. — Я ничего не делала, ничего не говорила, оно само...
Марья кивнула:
— Такое бывает, когда ведьма, скажем так, не в форме. Ты вот была очень уставшей и, наверное, очень сильно захотела, пусть даже подсознательно, чтобы работа сделалась сама. Она и сделалась. А ещё такое бывает, когда ведьма очень сильно злится. Тогда вообще может беда случиться, потому нам нужно всегда держать себя в руках. А теперь давай-ка попробуем что-то совсем простое.
Старушка сняла с полочки свечу.
— Давай-ка зажжём свечу. Есть предмет, действие с ним нужно выполнить простое, потому и заклинание несложное.
Она открыла Алинину книжку на первой странице:
— Вот ещё, посмотри сюда. Тут на самом деле два заклинания, отличаются они совсем немного. Одно огонь зажигает, другое гасит. Так и почти со всем: есть заклинания создающие, а есть разрушающие. Теперь води глазами по строчкам, только не проговаривай, слушай, как я буду произносить.
Марья слегка нараспев стала приговаривать заклинание. С последним звуком фитиль вспыхнул. Марья повела рукой, и пламя погасло. Алина удивлённо посмотрела на неё:
— А как это вы без заклинания смогли?
— На самом деле заклинание было, просто я так часто его произносила, что оно внутри меня превратилось в такой, как бы объяснить, единый сгусток. И теперь я могу в любой момент его позвать мысленно. Но чем сложнее заклинание, тем труднее такое проделывать. Давай-ка теперь ты попробуй.
Алина попробовала прочитать заклинание. Однако у неё ничего не получилось. Марья утешительно похлопала её по руке:
— Ничего-ничего. Тебе нужно просто читать уверенней. Магия не любит сомнений. Давай ещё раз.
Алина пробовала раз за разом, но ничего не получалось. В конце концов, старая ведьма её остановила:
— Не расстраивайся, это ведь твоё первое заклинание. Уже вечереет, мне пора возвращаться к себе. Завтра тренируйся с этим заклинанием, а через день ко мне приедешь.
С этими словами старушка обняла девушку и вышли из землянки на поляну, где терпеливо ждал леший.
— Ну как? — бросился он к Марье.
Та устало опёрлась на его руку и покачала головой:
— Тяжёлый случай, Савик, у девочки совсем нет веры в себя. Она даже не смогла свечу зажечь, хотя я чую, какой силы дар в ней бурлит. Вообще не понимаю, как ей удаётся его подавлять. Ну ничего, мы просто обязаны помочь бедняжке.
Уже усевшись в повозку, она добавила:
— Завтра пусть занимается с перерывами. Иначе перенапряжётся, и быть беде. Нам тут только стихийных выбросов магии не хватает.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
