Степан Борисович Веселовский (4 (16) сентября 1876, Москва — 23 января 1952, там же) — русский и советский историк, археограф, профессор Московского государственного университета, академик АН СССР (1946).
Привожу выдержки из его дневника. Меткие наблюдения и глубокие размышления очевидца, учёного, мыслителя.
24 января (11 января). Недавно познакомился с И. А. Буниным. После первого же знакомства почувствовал себя с ним просто и естественно. Так же, по-видимому, относится и он ко мне.
Сложность и утонченность чувства и мысли создают непреодолимую преграду и вечное одиночество. Нет и, кажется, никогда не будет человека, который понимал бы вполне, не отталкивал бы от себя то в одном, то в другом. Немало людей, при сношениях с которыми чувствуешь удовлетворение от отдельных моментов духовной жизни, но нет никого, кому я мог бы довериться целиком.
26 января (13 января). Завтракал с И. А. Буниным в «Праге». Мы с ним очень во многом сходимся, и у нас сразу, еще при первом знакомстве, установились очень простые и естественные отношения.
В нелюбви к Достоевскому, как яркому выразителю русской интеллигенции, мы так с ним сходимся, что по очереди высказывали друг другу мнения, которые каждый считал своими. …
На душе тяжело. Перед отъездом из деревни получил очередной бенефис, — как обыкновенно, без основания. Приехал на праздники с тяжелым чувством одиночества, начал немного отдыхать в домашней обстановке, от которой начинаю совершенно отвыкать, и уехал в Москву с обострившимся сознанием одиночества.
11 марта (26 февраля). Вчера с И. А. Буниным были в Английском Клубе. Хорошо провели время и оживленно беседовали. По слухам — в Петербурге военный мятеж.
12 марта (27 февраля). Привычка и умение острым анализом и упорным трудом разрешать научные задачи выработали веру в себя и в этот путь познания. И как-то непонятно становится мне полное бессилие там, где анализ совсем не нужен или малопригоден, а упорство в собирании и обработке фактов неприменимо.
Из Петербурга тревожные и пока не вполне ясные слухи. Правительство свергнуто и министры арестованы. Протопопов бежал. Солдаты и рабочие захватили арсенал, склады и целый ряд правительственных учреждений. Ходят неправдоподобные слухи о диктатуре Алексеева и т. п. Словом, достукались,а что из этого выйдет, невозможно предвидеть. Судя по ничтожеству и трусости правительства, не удивительно, что оно сразу уступило. Но кому? Такой же ничтожной интеллигенции, деморализованным солдатам и ушкуйникам.
В Земском Союзе радость и торжество по поводу «конца царской России». Конец-то конец, но не будет ли это концом независимости русского государства и народа вообще?
14 марта (1 марта). В Петербурге события летят с кинематографической быстротой. Правительство свергнуто безвозвратно. Чернь пока признает власть Думы. На улицах постепенно восстанавливается некоторый порядок. Франция и Англия признали новое правительство, к возникновению которого они, по крайней мере Англия, приложили руку. Николай задержан в Бологом по дороге из Петербурга в армию. Последнее известие — что он отказывается от престола, на который будет возведен один из Константиновичей. Во всем этом замечается какая-то организация, чья — неизвестно, но пока, к счастью, не революционных партий.
По-видимому, революционные партии застигнуты переворотом врасплох.
В Москве тот же паралич власти и быстрое развитие событий. С часу до трех был в Думе на заседании главного комитета Союза Городов. Слушали сообщение М. М. Новикова о Петербургских событиях. Дума превратилась в дом сумасшедших, оставшихся без надзирателя. Тут штаб-квартира повстанцев и образующегося московского правительства. Расхаживают и бегают люди в военной форме, темные личности и всякий сброд. На лицах у них недоумение, растерянность и даже испуг. На площади возле Думы охрана из пехоты и артиллерии. Я едва пробрался на заседание сквозь толпу солдат. На верхнем этаже встретился с несколькими жандармами и полицейскими, которых вели под конвоем.
15 марта (2 марта). Сегодня в 10½ ч. в Главном Комитете соединенное заседание уполномоченных Земсоюза и Земгора. После заседания прочтено письмо, полученное от Львова. Он пишет, что предполагалось послать его, Родзянку и еще кого-то (не помню) в Бологое для переговоров об отречении Николая от престола. Позже решение было изменено; поезд направлен во Псков, но со ст. Дно возвращен в Царское Село, где Николай и находится под охраной. Львову предложено быть премьер-министром и министром внутренних дел. Он отказывается до того, как вся Дума выскажется за это. Однако пишет, что «утвердил» смету Зем.[ского] союза и предложил ген. Веденяпину, который пока оставлен на своем месте, принять ее к исполнению.
Письмо кончается словами: «виден свет». Сейчас Н. В. Якушкин передавал по телефону, что ставка Алексеева признала власть Думы. С Советом рабочих депутатов пришли к соглашению: временно регентом будет Михаил Александрович, до созыва Учредительного собрания и окончательного решения о будущей форме правления.
Еще слухи: Николай застрелился; в Берлине военный мятеж; последней каплей, истощившей терпение, было нахождение документов по сношению царицы с Германией о сдаче Риги.
На улицах Москвы толпы слоняющихся без дела солдат, рабочих, подростков, девиц, дам и т. п. Большинство магазинов заперто. Основной тон настроения толпы, как мне представляется, это — наивное любопытство и легкомысленная радость. Победа досталась (Москве) очень легко, а о будущем не думают и, по-видимому, совершенно не понимают серьезности переживаемого.
27 марта (14 марта). Пережито много. Жаль, что совершенно не было времени записывать виденного,слышанного и передуманного.
Несмотря на то, что толчком послужили хозяйственные неурядицы и недостаток хлеба, происшедший переворот, как мне кажется, имеет определенно выраженный стихийно политический, а не социально-революционный характер. Старая, ставшая всем ненавистной власть, слетела, как призрак. Крайние левые надрываются изо всех сил, чтобы зажечь гражданскую войну («другого такого случая мы не дождемся») и превратить политический переворот в социальную революцию. Народ инстинктивно колеблется начать внутреннюю борьбу и в то же время бессилен понять и ясно сказать, что это гибельно. После единения всех классов и сословий, приведших к перевороту и которым сопровождался переворот, неминуемо при нашем отсутствии государственного, национального и правового смысла начнется расслоение, а затем жестокая борьба.
Хочется верить, но трудно, что масса народа переварит отраву сектантов, изуверов, выродков старого строя, анархию со стороны вырвавшейся из уголовных тюрем сволочи и — немецкий шпионаж и провокацию. Представителей дворянского сословия не слышно и не видно. Торгово-промышленные круги несомненно содействовали и сочувствовали перевороту, но повернут свой фронт, как только движение примет социально-революционный характер. Дальнейший ход событий больше всего зависит от хода дел на фронте. Неудачи могут вызвать быструю и сильную реакцию. Верхи буржуазии отступятся от Временного правительства. Интеллигенция болтается из стороны в сторону и не может считаться основой, на которую может опираться Временное правительство. Революционные низы не прочь были бы свергнуть его и теперь. Средняя буржуазия будет поддерживать всякого, кто обеспечит порядок. Успехи на фронте усилят правительство и позицию имущих против революции.
Попытка офицеров 1 артиллерийской бригады организовать 19-го большую манифестацию за продолжение войны не удалась. Большевикам удалось ее провалить. Тем не менее надо попытаться поддержать эту попытку в Земсоюзе, хоть, быть может, лучше отложить манифестацию до того времени, когда она будет более единодушной и привлечет большее количество сознательных участников.
23 апреля (10 апреля). Идет второй месяц со времени переворота, а положение все еще остается очень неясным. В общем, как мне кажется, разложение быстро прогрессирует. Новые власти и новая форма жизни понемногу налаживаются. Но зато разрушительное начало продолжает действовать.
Если бы не крайне опасное внешнее положение и не изуверство крайних правых, можно было бы надеяться на благополучный исход. Реакция против крайностей несомненно нарастает, но слишком медленно. А товарищи тем временем готовятся к диктатуре пролетариата, гражданской войне и, конечно, к неизбежному террору.
Газеты каждый день приносят известия одно хуже другого.
13 мая (30 апреля). Приезжающие с фронта за последние 2 недели в разных выражениях говорят одно и то же: положение безнадежное и катастрофа почти неизбежна... С начала войны не было такой благоприятной для наступления обстановки, как сейчас, т. к. немцы перевезли очень много сил на Запад (по словам Х[рикуно?]ва: оставили на нашем фронте ровно столько, сколько нужно для братанья с нашими солдатами), но наступление невозможно.
Революционный мессианизм возрождается в формах еще более грубых и наивных, чем в 1905 году. Хлестаковы революции употребляют выражения о России: самая передовая демократия мира и т. п. и с удивительной наивной наглостью обещаются навязать свою демократическую волю всему миру. И это в то время, когда Россия неуклонно идет к тому, чтобы стать среди других народов на один уровень с Турцией и Персией.
15 мая (2 мая). Маниловщина Временного правительства дает свои богатые плоды и вызывает реакцию. В ответ на попытки растерянности образовать так называемое коалиционное министерство, Гучков подал в отставку. Между прочим он указал глубоко верно, что бесполезно, к сожалению, призывать к власти настоящих вождей Совета раб. и солд. депутатов, т. к. масса, на которую они, якобы, опираются, не организована, а сами они не пользуются у нее авторитетом. При таких условиях какие бы то ни было перестановки в министерстве тех или иных лиц ничего не решат и нисколько не помогут. Главная беда — в неорганизованности и некультурности масс, в крайней слабости национального чувства и в отсутствии правовых понятий и привычек. Революционные партии понимают организацию масс очень упрощенно: собрать толпу, «поднять» ее настроение хлесткими речами и игрой на низменных инстинктах, вынести резолюции и выкрикнуть депутатов. Представительство организовано, и в дальнейшем можно смело говорить везде, где это понадобится, если не от имени всемирного пролетариата, то по крайней мере от всероссийского. Понятно, что такие депутаты никого и ничего не представляют и совершенно негодны для организации государственной власти.
Если так, то возникает вопрос, как быть и что делать. Мне представляется, что путь один — бросить маниловщину и политику компромиссов, которые ведут только к замедлению неизбежного процесса разложения.
Анархия и полное разложение неизбежны, и от того, что удастся их замедлить, неизбежный путь не изменится. Едва ли это может быть защищаемо и с точки зрения гуманности. Можно сильно сомневаться, что оттяжка кризиса сделает его менее кровавым. Между тем несомненно, что за это время блужданий и колебаний будут сметены все остатки старого строя и все обрывки старых организационных связей. Бегство солдат с фронта и из тыловых запасных частей принимает стихийный неудержимый характер и огромные размеры.
19 мая (6 мая). Давно хотел записать и при возможности обработать свои мысли по поводу исторических судеб России. Но все откладывал. Некоторые основные мысли я высказал еще в 1905 г. Как сейчас помню разговор с В. О. Ключевским (у А. И. Яковлева) в начале 1906 года. Помню, что высказанное мною произвело на него очень сильное впечатление...
Теперь, после 2½ лет неудачной войны и особенно после переворота, можно говорить с уверенностью о бесплодности общественного движения 1905–6 гг. Такое длительное, бурное, стоившее огромных жертв движение, как всякий крупный исторический факт, не могло пройти бесследно, и под бесплодностью следует понимать вовсе не то, что движение не имело и не вызвало никаких последствий, а 1) то, что положительные результаты не стоят ни в каком соответствии с жертвами, и 2) то, что движение не остановило и даже не замедлило того процесса разложения государственности, который был ясен всякому внимательному наблюдателю еще до японской войны, и который обнаружился с такой грозной ясностью теперь.
20 мая (7 мая). То, что называют теперь великой революцией (это уже вторая! сколько сил!) в сущности есть не революция, и даже не политический переворот, а распад, разложение, государственное и социальное.
Нет такой нелепости, которая осталась или останется неиспробованной, нет глупости, не высказанной.
21 мая (8 мая). Возрождение революционного мессианизма. Перейдя внезапно от рабской покорности к неограниченному ничем самоопределению, вырвавшийся на волю раб преисполнился самомнения. Он бредит в припадке буйного помешательства, что Россия самая свободная и демократическая страна в мире, что она скажет всему миру новое слово, продиктует не только буржуазиям, но и демократиям всего мира революционную волю русского пролетариата. В газетах — призывы и угрозы Временному правительству «оказать давление» на союзников. Со стороны людей, подкупленных Германией, это понятно, т. к. может повести к разрыву с союзниками, но ведь есть и добросовестные, доморощенные идиоты, а, главное, есть публика, которая верит этому бреду и принимает его за чистую монету. Этот балаган собирает публику. Угрозы оказать давление на сильнейшие государства мира, на самые передовые демократии, когда армия разлагается, а истощенная страна бьется в судорогах анархии, это — верх безумия. Здесь лечение бесполезно, а нужна горячечная рубашка.
22 мая (9 мая). Многие люди — самых различных темпераментов и направлений — признают, что так называемое коалиционное министерство есть последняя ставка. Трудно предполагать, что она не будет бита. Ближайшие следствия можно предвидеть. В рядах социалистов и революционеров произойдет раскол. Если немецкая агитация и крайние левые будут настолько сильны, что обессилят правительство и не дадут ему работать, то анархия, разорение и распад армии быстро пойдут дальше. Результат — гибель не только свобод, но и России. Если же министры социалисты возьмутся действительно укреплять власть, опираясь на своих сторонников, то они быстро и радикально порвут связи (и без того слабые, когда все расползается) с левыми и будут вынуждены бороться с ними активно, на деле, насилием, когда потребуется, а не на словах и не словами. Чтобы подавить анархию и крайности левых им придется начать употреблять в значительной мере такие же меры и средства, какие должна употреблять всякая власть и какие употребляла свергнутая. Это — наклонная плоскость. В мирное время ровный путь, а теперь под гору. Раз ставши на этот путь, быстро утратят всякое влияние у своих единомышленников, а если действительно одолеют революцию и анархию, то вскоре будут убраны, за ненадобностью, представителями имущих классов.
Опять щемящая сердце тоска. Зачем такая чуткость, когда так холодно от серости и скуки жизни и даже встречная чуткость гаснет, вспыхнув маленькой искрой в необъятной тьме? Проклятая утонченность и живость переживаний.
27 мая (14 мая). Одна из причин разложения армии — та, что у нее, как и у большинства русских, была уже давно утрачена вера в свои силы, в возможность победить. Но главная причина настоящей смуты в умах и разложения армии это, несомненно, то, что огромное большинство населения России с самого начала войны не понимало ее смысла, не уяснило его в течение войны и теперь не может уяснить. Между тем нет и выхода. Здравый смысл говорит, что нельзя побросать ружья и побежать домой, но смысла в стоянии на месте или, вернее, уверенности, что нельзя не стоять — нет, так как немцы не тревожат. И делают правильно и умно, так как через месяц возьмут нас голыми руками, без всяких жертв, при помощи одних шпионов и наемных агитаторов.
Вот уж подлинно, навоз для культуры, а не нация и не государство. Я еще в 1905 г. говорил (и В. О. Ключевский, и А. И. Яковлев слушали меня как человека, утратившего самообладание и говорившего парадоксы), что Российское государство в том виде, в каком оно существует, есть историческое недоразумение, которое вскоре рассеется в международной борьбе.
12 июня (30 мая). В субботу (27-го) совет Университета постановил дать мне степень доктора истории русского права honoris causa…
Я так утомлен и разбит от всего переживаемого, что не испытываю той радости, которую испытал бы раньше. …
Теперь для меня уже несомненно, что роль России, как великой европейской державы окончена. Из войны она выйдет разоренной, истощенной, урезанной и опозоренной. Колосс, как говорили немцы, действительно оказался колоссом на глиняных ногах! Упадок уже наметился и стал для меня ясным в последнее пятилетие перед русско-японской войной. Уже эта война подорвала положение России. Испытания последней войны она не вынесла. То, что происходит сейчас, не дает возможности определить ту бездну позора, разорения и унижений, которая ожидает нас.
Вот — когда можно сказать, что закончилась глава русской истории и начинается новая.
3 июля (20 июня). Наше наступление в Галиции началось 18-го. Начало удачно. Только бы все это не кончилось катастрофой. На большой успех я не надеюсь, но важно, что мы отвлекаем на себя часть сил и облегчаем положение союзников и еще важнее, что хоть несколько уменьшает позор и презрение, которыми запятнали Россию.
24 октября (11 октября). Как смутны сейчас мои переживания! Утром я проснулся в каком-то особенном настроении, которого я давно искал и желал. Душевная боль без ясной причины, тоска по ней, сомнения, раздражение против всех и всего — где-то глубоко, а главный фон — спокойная покорность судьбе, покорное сознание, что все надо выносить, не ждать и не требовать помощи со стороны, беречь свой гений и не расстрачивать его и свои силы на пустяки.
Говорят: «реальные», отдельные факты и противополагают им обобщения, философские и исторические. Это противоположение мне кажется совершенно неправильным. И факты, и обобщения реальны или не реальны, смотря по тому, что считать реальностью. В жизни мы познаем отдельные факты при помощи пяти чувств и обобщаем их силой логического разума, но разве только разум участвует в этом обобщении фактов? Нет, нет и нет. В обобщениях принимает участие и подсознательное и, б.[ыть] м.[ожет], даже и бессознательное нашего я.
То же самое — в исторических научных обобщениях. Разница только в том, что исторические факты мы воспринимаем не непосредственно, а через историч[еские] документы. Историч[еский] факт, вводимый нами в исследование и употребляемый для обобщений, есть результат очень сложного процесса работы мысли и наших привычных понятий, которые сами по себе образовались очень сложным путем только при участии логики, а не ею одною.
Поэтому задача историка не может состоять в том, чтобы рассказать, «как это было», а в том, чтобы ясно изложить, как я себе представляю, как это было, и почему я представляю себе это именно так, а не иначе.
26 октября (13 октября). Обыкновенно мне трудно говорить и еще труднее писать, т. к. я с большим напряжением подыскиваю соответствующие мыслям слова. Это утомительно, но б. м. хорошо, т. к. этим именно объясняется ясность и точность мысли и языка в моих писаниях. Я вымучиваю, в подлинном смысле этого слова, свои фразы и никогда не употребляю ничего не значащих шаблонных выражений, переходов от одной фразы к другой, словом, пустых слов. Это — свойство моего ума и натуры.
Слова, готовые сочетания слов никогда не имели надо мной власти. Слово не отделяется у меня от мысли, а родится непосредственно из нее. Отсюда, вероятно,та «искренность», которую не раз во мне отмечал Ал. И-ч [Яковлев], но которая,прибавлю я, совмещается во мне с некоторой дозой лукавства. Отсюда, по-видимому, и мое непреодолимое отвращение перед диалектикой.
1 ноября (19 октября). Выступление Корнилова — последняя ставка на спасение России. Ставка бита, или, вернее, сама оказалась пустой. Далее распад и разложение. Конечно,еще будут попытки создать власть, когда анархия выйдет на улицу и достигнет невыносимых пределов, но эти попытки будут, во-первых, местными, а во-вторых — совершенно недостаточными для России как большого государства.
Завтра или послезавтра ожидают выступления большевиков. Многие верят, что оно состоится. По-моему, это очередной шантаж. Главная масса, т. наз. революционной демократии, достигнув власти, проявляет наклонность отрезвиться и стать благоразумным и осторожным. Фанатики революций и разрушения с немецкими агентами задались целью не дать рев. демократии почить на лаврах. И не дадут.
5 ноября (23 октября). Как оптимизм, вера в себя, вера в человека вообще и своих ближайших соседей и сограждан, вера в то, что лучшие отношения, лучший строй не только вполне возможны, но и желательны, что я, мы, люди заслуживают лучшего, что то, что имеем, составляет психологическую основу всякого широкого, либерального или революционного движения. Наоборот — утрата веры в свои силы, в человека вообще,в сограждан и сожителей, пессимизм вообще есть основа реакции и контрреволюции.
Через призмы оптимизма или пессимизма неминуемо проходят и преломляются те предпосылки общественных движений, которые лежат в экономике, праве и социальном строе вообще.
Отсюда стихийный, непреоборимый характер движений. Поэтому, если говорят, что контрреволюция есть восстановление нарушенного революцией существующего в обществе реального соотношения социальных сил, то это есть не объяснение явления, а констатация факта. Во всякой борьбе как лиц, так и классов и групп, психологический фактор играет огромное значение. Как бы хорошо не была организована борющаяся сторона, но она непременно падет, если ее сторонники не верят в свое дело и в свои силы. Пример — паралич и падение старой власти.
6 ноября (24 октября). La solitude offre a 1'homme intellectuellement haut place un doubleavantage: Le premier, d'etre avec soi-meme, et le second de n'etre pas avec lesautres [Одиночество предоставляет духовно возвышенному человеку двойную выгоду: во-первых, быть самим собою, и во-вторых, не быть с другими]. Шопенгауэр. Toutnotre mal vient de ne pouvoir etre seuls [Все наши неприятности происходят из-за невозможности быть одинокими.]. Ла-Брюйер. Primum argumentum compositaementis existimo, posse consistere et secum morari [Я думаю, первое доказательство спокойствия духа — способность жить оседло и оставаться самим собою]. Сенека, 2-е письмо к Люцилию.
Временами все чувства бывают так напряжены и обострены, что всякое соприкосновение с людьми причиняет стеснение или даже боль. Неприятно даже, когда смотрят. Так тяготит нас иногда одежда, крахмальные воротнички,обувь и т. д., и для отдыха нужно снять с себя все до рубашки и растянуться на постели.
Как глубоко и остро переживал solitude eternelle [вечное одиночество] Мопассан. Люди понимают друг друга, когда оба голодны, обоим хочется спать, оба одновременно получили удар... Да и то не всегда. Обычно же мы играем в жмурки — один видит и уклоняется, а партнер ловит, с завязанными глазами. Глупые и нечуткие при этом стукаются лбами, а весь ум умных в том, чтобы не быть пойманным, не получить самому шишки на лоб и не поставить ее соседу. И это — в лучшем случае, а ложь, расчеты, коварство и злоба спутывают все немногое, чего можно было бы достигнуть при доброй воле и полном напряжении всех духовных сил.
13 декабря (30 ноября). Давно не писал. За это время прошло много событий. Пережита гражданская война на улицах Москвы и установилась «диктатура пролетариата». Последняя, видимо, вырождается в хозяйничанье немцев и монархически-черносотенных организаций. Теперь уже несомненно, что Учредительное Собрание будет сорвано, дискредитировано и разогнано. Это — вопрос нескольких дней, самое большее — двух-трех недель.
Самым жутким моментом во всей уличной борьбе был пожар у Никитских ворот, когда стало к тому известно, что пожарные отказались тушить,т. к. подвергались непрерывному обстрелу. Пожар казался ближе, чем был в действительности; одновременно было опасение, что водопровод перестанет действовать.
В нашу квартиру залетело несколько пуль. Под крышей разорвалась шрапнель и пробила ее во многих местах.
Дневник 1918 года в следующем выпуске.
Вы можете заказать у меня книгу с автографом.
Заказы принимаю на мой мейл cer6042@yandex.ru
«Последняя война Российской империи» (описание)
ВКонтакте https://vk.com/id301377172
Мой телеграм-канал Истории от историка.
