- Нельзя, Андрюша, - Вера Семеновна строго сказала, - девочек обижать. Они - мамы будущие. Слабенькие они и беспомощные создания. Им уступать нужно постоянно. И место уступать, и вообще всё. И очень жаль, что тебя родители такому правилу важному не научили. Совсем ты распоясался! У тебя же, как мы помним, сестренка имеется. Неужели дома ты сестренку эту обижаешь? Ну-ка, выкладывай!
А Андрюша палец в нос себе задумчиво засунул. Он сестренку дома еще как обижал. Но и она в долгу не оставалась. И сильнее она Андрюши - уже в школу ходит. Так уж они с Лилькой дрались - клубком по полу катались. Будто две обезьянки.
“Взрослая девочка, - бабушка сестру Лилю тогда ругала, - а ребенка малого, беззащитного, лупишь!”.
А Лилька в ответ бабушке на Андрюшу жаловалась.
“Он, - сестра возмущалась, - несносный получился человек! Он в дневнике наблюдений мне морды рисовал! Как я в школу теперь с мордами пойду?”.
А бабушка Лиле советовала дневник наблюдений без присмотра не бросать, а быть ответственней. “Ты старшая, - бабушка говорила, - должна понимать”.
“Наверное, - Андрюша заключил, - Лилька не совсем девочка, а сестра. И тут какое-то другое важное правило есть. Чужих вот девочек обижать нельзя. А сестру иногда, получается, можно. Особенно, если школьница она и дневники наблюдений всюду разбрасывает”.
- Ну, - поторопила его Вера Семеновна, - обижаешь?
- Не обижаю, - Андрюша тихо соврал, - она слабенькая и беззащитная. Ее защищать нужно, а не лупить.
А женщины - воспитатель и нянечка - одобрительно на него посмотрели. А Олю Пушкину, девочку, которую Андрюша обидел, по голове погладили.
- Ступайте, - воспитательница сказала, - и играйте дружненько. Я за тобой, Котлетов, наблюдаю. Ишь, девочек он обижать вздумал. Маме твоей непременно скажу. Пусть-ка она с тобой еще дома серьезно побеседует.
А Оля Пушкина язык Андрюше незаметно показала. “Котлета говяжья, - прошипела, - и за мной папа вечером придет. Забирать меня придет. И тебе врежет. Будешь знать, как девочек обижать. Мокрое место от тебя останется. Ду…ак”.
И Андрюша Оле врезать сразу захотел. Но не осмелился, конечно. А если разобраться, то сама Оля Пушкина противная. Лезет в игры для мальчиков. Кубики хватает, ломает пароход. И слова ей даже не скажи.
Вышел тогда Андрюша в раздевалку украдкой. Нашел Пушкиной кабинку с одеждой. И спрятал ботинок ее в кабинке заболевшего Сорокина. “Пусть поищет, - мстительно он подумал, - папа Олькин ботинок. Будут знать они, как обзываться и пароходы людям ломать”.
“И почему, - в сончас Андрюша размышлял, - девочек этих обижать нельзя? Взять вот, к примеру, Машу Кузнецову. Так Маша на две головы всех в группе выше. И драться хорошо она умеет. Будто ниндзя ногами размахивает. И все время кого-нибудь отлупить хочет. Говорит, что папа у нее милицейский. И обучил ее китайским приемам. И Маша кого только не отлупила уже приемами! И Сашу отлупила, и Мишу, и Грибасова, и Сережу. И Свету Шалупкину. Меня отлупила тоже. Так уж врезала приемом одним китайским! И что же, и ответить ей нельзя? А только уступать ей полагается? Вот уж непонятно. Какое тут правило имеется?”.
И вспомнил он, что Машу Кузнецову в угол Вера Семеновна поставила за драки. И стояла там Маша, и кулаки всем показывала. А Вера Семеновна Машу одергивала. “Хуже мальчика, - говорила сердито, - ведешь ты себя, Маша. Всем за тебя стыдно”.
А потом заснул он. И сон приснился страшный. Будто женился он на Маше Кузнецовой. А она ему китайские приемы показывает. И папа милицейский Машу по голове гладит. И говорит Андрюше, что уступать девочкам надо. Что они беззащитные создания. А Маша кулаки свои показывает, хохочет и веселится.
А как проснулся, так и решил Андрюша, что совсем он ничего во взрослых правилах не понимает.
“Это слабеньких, - для себя определился, - жалеть надо. Котяток полосатых, Леночку Макарову - она размером маленькая. Бабушку еще. Букашку муравья. Их обижать просто невозможно. А чего с Кузнецовой и Олькой делать - сразу и не разберешь. Может, подальше держаться. И украдкой сапоги их в кабинки к Сорокину прятать. Если уж совсем распояшутся”.