Глава 30
– Нам тоже там нравится. Я про тот ресторан, где готовят такую пиццу, – говорит Виктор, как ни в чём ни бывало. У него в руках коробка. – Классная еда.
– Где доставщик? – спрашиваю нервно.
– Я ему заплатил.
– Не надо было.
Пользуясь моим замешательством, – а я в этот момент в полнейшей растерянности, если не сказать, что охвачена страхом, словно старый деревянный дом пожаром, – Виктор делает шаг вперёд и оказывается внутри моей квартиры.
– Сюда поставить? – он кладёт коробку на трюмо, в которое я обычно смотрюсь, собираясь на работу.
– Да, – отвечаю сухо.
– Мы хотим пригласить тебя на ужин, – говорит Виктор так, словно ничего особенного и не случилось с его женой. Так, скорее, мелкое недоразумение, и потому он здесь, чтобы всё прояснить. Но я-то знаю, насколько глубока пропасть внутри этого парня, и она полна ужасов.
– Виктор… – прерываю его, но не знаю, что ещё сказать. Вернее: как отказаться?
– Я свалял дурака. Мне нужно лечиться. Я люблю свою жену. Просто я эмоциональный слишом, понимаешь? – он говорит так, словно мы собираемся обсуждать… например, погоду или рецепт пельменей. Всё просто, ничего особенного. Это и пугает до чёртиков. Стою, вся сжавшись и жду, что будет дальше.
– Это не оправдание, – продолжает Виктор, стараясь показать мне, что он нормальный, то есть абсолютно вменяемый мужчина, а всё остальное, что известно о нём, – глупые домыслы. – Может, Надюша не будет говорить со мной. Я понимаю, что недостоин её прощения, но я хочу извиниться.
– Социальный работник передаст ей твоё письмо, если ты захочешь его передать, – говорю ему.
Виктор смотрит на меня несколько секунд молча. Потом спрашивает:
– Где Надя? Вы отвезли её в приют? В какое-то общежитие?
– Я не могу об этом говорить, – отвечаю ему настолько твёрдо, насколько могу.
Не действует.
– Я должен узнать, как она, – говорит Виктор.
Кожей ощущаю, как внутри него растёт напряжение. Натягивается та самая струна, что способна больших бед натворить.
– Надя в порядке, – отвечаю.
– Скажи, где она? Я её не трону.
Понимаю, что напряжение внутри Виктора вот-вот достигнет пика. Потому говорю ему как можно спокойнее:
– Тебе нужно уйти…
– Она вся моя жизнь, – прерывает меня, глядя умоляюще и яростно одновременно. Как у него это получается?! – Неужели ты не понимаешь? Не забирай её у меня.
– Виктор, я не забираю.
– Элли, скажи, где она, – требует, сужая тёмные от гнева глаза.
– Нет, – я могу быть очень упрямой.
– Где она? – настаивает незваный гость. Вижу, как он инстинктивно сжимает и разжимает кулаки. Очень нехороший знак. Означает, что мужчина вот-вот готов преступить черту и наброситься.
– Послушай, ты должен уйти. Или я вызову полицию. Ты ведь не хочешь общаться с ними? – спрашиваю Виктора.
– Ты права. Прости. Доброй ночи, – говорит он, растягивая губы в вымученной улыбке. Потом уходит. Закрываю дверь. Поворачиваю ручку замка, набрасываю цепочку на всякий случай. Но стоит мне сделать шаг в сторону от двери, как раздаётся стук, заставляющий вздрогнуть. Не ожидала, что Виктор окажется таким упрямцем. В том, что снаружи он, сомнений нет. Только теперь я не намерена терпеть его наглость. Беру смартфон и набираю 112.
– Служба спасения… – раздаётся в трубке.
В это же мгновение начинает свистеть поставленный на плиту чайник. Ах, ну как же не вовремя!
Я приоткрываю дверь, надеясь на цепочку. Вижу половину его лица. Мужчина в бешенстве. Тут же раздаётся мощный удар ногой, и дверь раскрывается, отталкивая меня внутрь. Цепочка? Она лопается, словно сотканная из бумаги, а не из металла. Только вижу, как звенья разлетаются в разные стороны. Виктор мгновенно оказывается внутри прихожей, и дальше происходит страшное: он коротко размахивается и бьёт меня правой рукой, сложенной в кулак. Мощный удар в челюсть отбрасывает меня назад. Падаю навзничь с коротким вскриком, роняя телефон…
Прихожу в себя из-за двух звуков, которые буквально разрывают мозг: истошный свист кипящего на плите чайника и плача Олюшки. Открываю глаза и вижу свою дочь сидящей рядом на полу. Она рыдает, решив, видимо, что я умерла. Когда дочь видит, что это не так, бросается мне на грудь и заходится рыданиями.
Прижимаю её к себе и шепчу, едва шевеля разбитыми губами:
– Всё хорошо, солнышко, с мамой всё в порядке. Я просто упала.
– У-y-y-y-y, – звучит мне в ответ.
Глажу моё маленькое солнышко по спине, по голове, пока она, наконец, не начинает успокаиваться.
–– Что ты, Олюшка? – спрашиваю её. – Всё хорошо. Видишь, мамочка просто лежит на полу.
– Что с тобой… почему кровь? – показывает на моё лицо.
– Упала случайно, так бывает. Поскользнулась, – лгу ей, а сама смотрю в коридор и вокруг. Не остался ли здесь Виктор?
К счастью, он сбежал.
Поднимаюсь, с трудом беру Олюшку на руки, несу в ванную. Помогаю ей почистить зубки, стараясь не смотреть на своё отражение. Потом веду в детскую. Там, при слабом свете ночника, пою ей колыбельную, чтобы окончательно убедить дочку в том, что с мамочкой всё хорошо, и она может спокойно спать.
Лишь когда Олюшка закрывает глазки и погружается в сон, возвращаюсь в ванную и вижу, что Виктор не один раз меня ударил. Несколько. Опух правый глаз. Повреждёны нос и губы. Выгляжу ужасно. Стискиваю зубы и молча оказываю себе первую помощь. Первым делом прикладываю салфетку, чтобы остановить носовое кровотечение. Лишь после того, как удаётся это сделать, нахожу смартфон, – к счастью, он после падения на пол не разбился, – и вижу, что звонок прерван. Но снаружи слышу сирены «Скорой помощи». Значит, служба спасения всё-таки приняла мой вызов, а уж им-то определить местоположение адресата нетрудно.
Вскоре раздаётся звонок. На этот раз веду себя умнее: проверяю в глазок, кто снаружи. Там оказывается бригада «неотложки». Когда коллеги входят в квартиру, первое, что слышу от доктора:
– Господи! Эллина Родионовна! Это вы!
– Да, я, – щурюсь, поскольку голова раскалывается, стараясь узнать коллегу.
Врач называет себя. Вспоминаю: хороший специалист, зовут Иван Фёдорович. Фамилия? Не помню, слишком болит голова.
Бригада заходит, оказывает мне помощь. Среди прочего – укол обезболивающего. Мне сразу становится легче. Предлагают госпитализацию, учитывая моё неважное состояние, и вызвать полицию. От всего отказываюсь: мне не с кем оставить Олюшку, а вызывать няню в три часа ночи мне совесть не позволит. Да и полиция не нужна. Разбудят дочку, она и так пережила сильный стресс. Решаю, что разберусь со всем завтра.
Благодарю коллег и отпускаю. Страдая от болевых ощущений – инъекция неспособна убрать их полностью – готовлюсь ко сну. Но какой это сон, в самом деле? Оставшуюся ночь дёргаюсь, не могу себе места найти. Мне то жарко, то холодно. То страшно до жути. Спокойствие приходит лишь под утро, но буквально сорок минут спустя будильник оповещает, что пора вставать.
Когда утром приходит Роза Гавриловна и видит моё лицо, она закрывает рот ладонями и вскрикивает.
– Тише. Тише, прошу вас, – говорю ей шёпотом. – Олюшку разбудите.
– Что с вами случилось, Элли?! – спрашивает няня в ужасе.
– Небольшая неприятность, – отвечаю, стараясь казаться оптимистичной.
– Небольшая?! – не верит Роза Гавриловна.
– Да, – говорю на полном серьёзе. – Всё хорошо. Я разберусь.
После, быстро выпив чашку кофе, иду на работу.
Первый, кто видит меня в «новом» облике, – Гранин. Мы случайно сталкиваемся на парковке. Никита, едва заметив, как ужасно выгляжу, бросается ко мне и хватает за предплечья:
– Элли, что случилось?!
– Да тут, понимаешь… – начинаю, не зная, как объяснить произошедшее, чтобы Гранин тут же не кинулся искать виновника.
– Говори же, ну?! – требует Никита, даже трясёт меня немного.
Морщусь от боли, и он тут же отпускает.
– Прости, не хотел. Так кто на тебя напал? – спрашивает.
– Ну с чего ты взял? Просто упала, когда ночью…
– Не лги мне, Элли! – прерывает Гранин. – Я прекрасно знаю характер таких повреждений. И ты либо скажешь мне, кто это сделал с тобой, либо найду его сам!
Никита молчит несколько секунд, пристально глядя мне в глаза. Потом произносит сквозь зубы:
– Я понял. Это тот вчерашний тип. Муж Нади, твоей соседки. Виктор его зовут. Верно?
Смотрю Гранину в глаза и понимаю: отступать он не собирается.
– Никита, только не надо, прошу тебя… – начинаю, но он не собирается слушать. Отпускает мои руки, резко разворачивается и уходит.
Вздыхаю и иду в отделение. Подчинённые взирают на меня, как на привидение, но вопросы задавать боятся. Все, кроме Маши. Она подлетает и спрашивает:
– Элли! Что случилось?! Кто тебя так?!
Мне приходится отвести её в кабинет, чтобы любопытные уши не получили пищу для сплетен, и всё рассказать.
– Вот же… – подруга выдаёт длинную фразу. – И что ты теперь делать будешь?
– Посмотрим, – пожимаю плечами. – Доказательств ведь нет, никто ничего не видел.
Маша снова ругается. Я молчу. Ну что же тут скажешь?
– Прости, – говорю ей. – Мне надо работать.
Иду проведать Анжелу.
– Врач тебе предложил диету? – спрашиваю её.
Молчит.
– Маме и папе? – уточняю.
– Маме, – грустно признаётся девочка. – Тим – мой отчим.
– Начинать тяжело. Но если ты будешь правильно питаться, тебе станет лучше.
– Я бодипозитивная. Мне плевать, – говорит Анжела.
– Рада, что тебе удобно в твоём теле. Это очень важно. Но ты слишком быстро поправилась. Это может отрицательно сказаться на здоровье. Скоро ты вырастешь, начнёшь посматривать на мальчиков…
– Они мне не нравятся!
– Ты сейчас так говоришь. Но поверь: через пару лет…
Анжела вздыхает:
– Я их терпеть не могу.
– Ничего. Это пройдёт. Ты вырастешь высокой и красивой. Но только если будешь правильно питаться.
– Ну ладно, – отвечает девочка с большой неохотой.
Тут же дверь открывается, в палату заглядывает Пётр Андреевич Звягинцев и говорит:
– Эллина Родионовна, мне нужно тебя осмотреть.
– Что, простите?
Он повторяет и добавляет, что о происшествии стало известно главврачу, потому его слова – не просьба, а приказ. Нехотя подчиняюсь.
– Зрачки активны, – отмечает Звягинцев во время осмотра. – Надолго вы отключились?
– Не знаю.
– Что случилось? – это спрашивает Данила, прибежавший в палату.
– Мой сосед взбесился, потому что я отправила его жену в приют.
– Следи за пальцем, – говорит Звягинцев. – Это он приходил сегодня?
Береговой слушает меня и сообщает:
– Грудь чистая. Он твой сосед?
– Да. Он хотел знать, где сейчас Надя, его жена.
– Желудок нормальный. Живот болит? – интересуется Пётр Андреевич.
– Не особо.
– Он знает, где ты живёшь? – спрашивает Данила.
– Конечно.
Друг пальпирует, и когда вскрикиваю, заявляет:
– Боль в правом межреберье.
– Нет, это нос, – уточняю, поскольку Звягинцев надавил на пострадавшее место.
– Прости.
– Дайте переодеться, – прошу коллег, и вскоре оказываюсь облачённой в одежду обыкновенного пациента.
– Так, томограмма головы и лица, анализ крови, мочи, – назначает Звягинцев и называет сильное обезболивающее. Я прошу в ответ препарат попроще.
– Возможно, у тебя сломан нос.
– Не надо сильных веществ, – прошу его.
– Синяк шесть сантиметров на уровне правого бедра, – замечает Данила, продолжая осмотр. – Он тебя пнул?
– Не знаю, может, это когда я упала.
– Он не?..
– Нет. Нет, не думаю.
– Набор для обследования, – тут же говорит Звягинцев.
– Я была без сознания, а не в коме.
– Нужно удостовериться, – замечает Данила.
После этого он зовёт Машу, чтобы та провела обследование. Неприятно, но куда деваться?
