Глава 31
– Так, ещё один мазок, – говорит Маша. Молча терплю, отвернувшись. – Возьмём немного… И всё. У тебя был секс за последние трое суток?
– Нет, – отвечаю подруге.
– Потёртостей нет. Травм нет. Семени нет, – делает она вывод.
– Я так и думала.
– Опусти ноги.
– Вы живете на одном этаже?
– Нет, они надо мной.
– Может, тебе стоит переехать? – спрашивает Маша.
– Нет, перееду не я, а он. В солнечный Магадан на длительное курортно-санаторное лечение, – отвечаю ей безо всякого юмора.
– Нос у тебя травмирован, но не сломан и не смещён. Когда опухоль сойдёт, всё будет как прежде. Анализ нормальный, крови в моче нет. Могло быть и хуже.
– Да, – киваю согласно.
– В такие истории лучше не ввязываться, – назидательным тоном говорит Маша.
– Я пыталась ей помочь. Я помогла ей. Нужно было что-то сделать. Хоть что-нибудь.
– Ты вот скажи мне лучше. Ты же видела в глазок, что это он, да? Зачем открыла?
– Я решила, что это доставщик пиццы. А там оказался Виктор.
– Ну а зачем пустила?
– Он вёл себя спокойно, был вежлив. Ведь если ты видела, когда человек когда-нибудь с кем-то подрался, ты разве будешь потом его всю жизнь считать бешеным маньяком? Особенно если он набросился не на тебя?
– Нет, конечно, – задумчиво отвечает Маша.
– Вот и я так решила, что вся его агрессия направлена исключительно на жену.
– А потом что? Он же вроде ушёл.
– Сделал вид. Я же потом сделала глупость: понадеялась на дверную цепочку. Он её вышиб.
Маша смотрит на меня осуждающе. Это задевает за живое.
– Хочешь сказать, что никогда не делала ошибок в своей жизни? Или тебе напомнить?
Она отводит глаза. Да уж, святых среди нас нет. У каждой в жизни найдётся то, за что себя можно укорять. А тот, кто видит соринку в чужом глазу, как правило, в своём бревна не замечает.
– Позвонить кому-нибудь? Твоей маме? – предлагает подруга, меняя тему.
– Не вздумай даже!
– Класть тебя в стационар не нужно. Да ты и сама знаешь. Вернёшься домой?
– Конечно. Куда же мне ещё? Там ведь Олюшка.
Посреди ночи мне пришлось не только «Скорую» с полицией встречать, которые приехали, когда мой звонок прервался, но и няню, чтобы та присмотрела за Олюшкой. К счастью, несмотря на всю суматоху в квартире, моё маленькое счастье не проснулось. А вот Розу Гавриловну, когда увидела меня в таком состоянии, пришлось потом уколоть, чтобы успокоилась – у неё на нервной почве поднялось давление.
Мы с Машей говорим ещё немного, потом она оставляет меня одну в палете. Остаюсь одна недолго: тихонько стучит и заходит Гранин. Садится рядом, спрашивает участливо:
– Как ты себя чувствуешь?
– Томограмма головы в норме.
– А порезы?
– Только травма носа. Он меня… – не договариваю, поскольку горло перехватывает спазмом. Пока пытаюсь с ним справиться, лицо Никиты мрачнеет, кулаки сжимаются.
– Нет-нет, – спешу его успокоить, поскольку догадываюсь, о чём он подумал. – Он меня только ударил по лицу. Послушай… а его нашли? – спрашиваю робко.
– Не знаю.
– Ну… ты отдыхай пока, – говорит Гранин, но лицо у него становится каким-то… он будто мысленно уже не здесь, а в другом месте.
Кладу ладонь ему на руку. Смотрю в глаза:
– Никита, пожалуйста. Я тебя очень прошу. Не наделай глупостей.
– Конечно, как скажешь, – он берёт мою ладонь и нежно прижимает к губам. Потом уходит. Устало закрываю глаза и погружаюсь в сон, решив утром позвонить Розе Гавриловне, чтобы не тревожилась за меня.
***
Никита, конечно, и не собирался послушно сделать то, о чём попросила его Элли. То есть вернуться к себе домой. Это было невозможно, и доктор понимал своё состояние: в нём бушевали два очень сильных чувства – ярость и жажда мести. Он твёрдо решил, что обидчик Элли должен понести наказание. В том, что правоохранительная система запросто может дать сбой, Гранин не сомневался. Совсем недавно, – только никому не стал об этом рассказывать, – он вспомнил, как его арестовали и отвезли в Москву, где пытались сделать пособником крупного депутата – коррупционера, вора и взяточника.
Воспоминания были смутные, поэтому Никита провёл несколько часов в интернете, читая сообщения СМИ и комментарии пользователей. Картина преступления депутата Мураховского, позже разбившегося на самолёте, впечатляла. Одного Гранин понять не смог: его-то за что пытались сделать пособником казнокрада? А главное кто? Но стало ясно другое – система может ошибаться.
Вот и теперь не было надежды на справедливость. Да, полиция опросила Элли, зафиксировала её показания, взяла образцы ДНК подозреваемого. Только Никита был уверен: дело затянется. Наверняка люди с погонами решат: ну что такого страшного случилось? Пришёл ревнивый мужик к женщине, которая уговаривала его жену с ним развестись. Крепко ей врезал. Не убил же, не покалечил. Так, мелкие телесные. Статья 115 Уголовного кодекса Российской Федерации – «Умышленное причинение лёгкого вреда здоровью».
Гранин достал смартфон, прочитал и понял, что максимальное наказание, которое понесёт Виктор – это штраф максимум до 40 тысяч рублей. Также предусмотрены обязательные или исправительные работы, арест до четырёх месяцев. В общем, легко отделается. Это доктора завело ещё сильнее. Какой-то больной ублюдок ворвался в квартиру Элли, избил её и заплатит какие-то жалкие 40 тысяч?!
Никита, стиснув зубы, пошёл в регистратуру. Отвёл в сторону Достоевского и сказал ему доверительно:
– Вы слышали, что случилось с Элли?
– Да, – кивнул Фёдор Иванович, помрачнев.
– Мне нужно найти этого зверя.
Достоевский пристально посмотрел в глаза доктору.
– Только не убивайте. Вам дороже выйдет, – сказал со всей серьёзностью.
– Обещаю, – ответил Гранин.
Вскоре администратор вернулся с номером телефона Нади.
Никита поблагодарил и стал набирать цифры. Он схитрил: сделал это не своего мобильника, а со стационарного, в регистратуре. Представился сотрудником полиции и попросил назвать места, где можно найти Виктора. Мол, он нужен для дачи показаний. Надя назвала бар, где по вечерам бывает её муж – «Тихая пристань». Туда Гранин сразу же и отправился.
Когда вошёл, сначала осмотрелся. Виктор, как ни в чём ни бывало, играл в бильярд с каким-то мужчиной. Он выглядел спокойным и расслабленным. Пока его соперник делал удар, сам стоял и пил из бутылки. Никита сразу же направился к нему. Заметив решительного незнакомца, Виктор сразу догадался: это по его душу. И, скорее всего, из-за соседки, которую он избил.
– У меня к тебе претензий нет, – первое, что сказал Гранину.
– У меня к тебе есть, – жёстко ответил доктор.
– Я ошибся, – Виктор пожал плечами. Мол, ну с кем не бывает? Погорячился, ударил разок.
– Ты бьёшь женщин по ошибке?
– Я сглупил…
Гранин подошёл ближе и резко выбил у Виктора бутылку из рук. Та отлетела, ударилась об стену и брызнула в стороны осколками и пеной.
– Ты меня ударь, – приказал Никита, толкая мужчину обеими руками в грудь так, чтобы тот устоял на ногах, но разозлился.
– Я не хотел…
Гранин отвесил ему пощёчину, вынуждая на схватку.
– Ну, я сорвался! – бросил Виктор, медленно отступая.
– Сорвись сейчас.
– Я сейчас же сдамся полиции.
Никита не выдержал и врезал ему по лицу, угодив кулаком в скулу. Виктор отлетел к стене, припечатался к ней спиной.
– Подожди, стой! – захныкал.
– Защищайся!
– Нет, стой. Я был неправ. Я был зол. Она отняла у меня жену! – начал он оправдываться.
– Ты отнял её у себя! – Гранин схватил его за грудки и сильно тряхнул, так что у Виктора голова заболталась, как пришитая дрянными нитками.
– Я знаю, я знаю! – заскулил он. – Но я любил её! Она всё для меня. Я потерял её, прости. Я больше не трону Элли! Я даже не заговорю с ней. Я уеду. Я сменю квартиру. Пожалуйста. Прости.
Гранин отпустил парня, оттолкнув от себя. Тот приклеился к стене, задел большую фотографию в рамке. Та сорвалась вниз, рамка лопнула.
– Ещё раз тронешь Эллину, я тебя убью, – прорычал Никита и направился к выходу, сопровождаемый где-то изумлёнными, где-то испуганными, а в большинстве восхищёнными взглядами посетителей бара.
После этого Никита вернулся на работу. Переоделся, тщательно отмыл руки. Потом взял новую карточку.
– Как прошло? – таинственно спросил его Достоевский.
– Поговорили.
– Он жив?
– Да.
– Не покалечили?
– Нет.
– Проучили?
Гранин кивнул. Фёдор Иванович протянул ему ладонь и крепко пожал, ничего не сказав.
***
Неделю спустя
Мне пришлось целых семь дней провести дома. Хотела выйти на работу, но когда до Вежновца дошло, что со мной случилось, он категорически приказал взять больничный. «Ты хотела отпуск, Элли, – подумала я тогда иронично, – наслаждайся покоем». Что ж, зато время хорошо провела. Не так, конечно, как мечтала. В тропический рай за такое короткое время съездить бы всё равно не получилось. Но зато было много времени, чтобы проводить его с Олюшкой. Я дала отпуск Розе Гавриловне, сама водила дочь в садик и забирала обратно, мы много гуляли.
На шестой день, когда мои синяки почти сошли, мы поехали в Волхов. Дедушка с бабушкой были счастливы повозиться с внучкой, а мне пришлось им солгать в духе «Бриллиантовой руки»: шла, поскользнулась, очнулась – синяки. Не знаю, поверили они или нет, но их порадовало, что с нашим здоровьем всё в порядке, а это главное.
Все эти дни Никита часто звонил, но прийти в гости не напрашивался. Правда, пару раз всё-таки уговорил меня погулять втроём в парке. Ещё сходили на спектакль в кукольном театре. Это было замечательно. У меня даже возникло ощущение, что мы – настоящая семья. Неформальная, правда. К тому же вечером пошли не к себе домой, а расстались у подъезда.
Я была рада узнать, что Виктор был оштрафован и потом сразу уехал в неизвестном направлении. Мне об этом сообщила Надя. Она подала на развод и вернулась в Новосибирск, а в их квартиру въехали другие люди. Спокойная семья, муж с женой. Обоим около пятидесяти. Так что больше никаких громких звуков сверху не доносилось.
Ровно через неделю я вернулась в отделение.
Вскоре погружаюсь в работу. Поступил мужчина 35 лет с сильными ожогами.
– Михаил, сознание теряли? – спрашиваю его.
– Нет.
– Анализы, рентген позвоночника, грудной клетки и таза, – диктую Зое Филатовой. – Второй катетер. Кровь на газы.
– Пульс 120, – замечает медсестра. – Дать обезболивающее?
– Десять кубиков, – отвечаю, называя препарат. – Следи за давлением. Держи не ниже 90.
– Он плохо дышит.
– Это из-за боли.
– Сколько жидкости?
– Пока литр в час.
– Очень больно, – с трудом произносит Михаил.
– Сейчас пройдёт, – обещаю ему.
– Какой кислород? – в палату входит Дмитрий Соболев.
– 89%.
– На грани.
– Не хочу интубировать.
– У него гипоксия. Интубируй, – предлагает хирург.
– Я иссеку струпья, – говорит медсестра.
– Эллина Родионовна, пришла его жена, – сообщает Достоевский.
Выхожу в коридор. Там стоит бледная и немного тревожная (но заметно, что держит себя в руках) женщина – моя ровесница. Мы здороваемся, знакомимся.
– Можно его видеть? – спрашивает Селина.
– С ним хирург.
– Хирург?
– У вашего мужа сдавление груди от ожогов. Надо иссечь струпья, чтобы ему было легче дышать.
– Эскаротомия? – уточняет собеседница.
– Вы медик? – удивляюсь.
– Медсестра. Его интубировали?
– Пока нет.
– Большая поверхность?
– Больше 50%.
– Господи… – она прикусывает нижнюю губу, стараясь не расклеиться.
– Вы знаете, как это случилось?
– Он красил мебель для сына. В гараже.
– Пользовался обогревателем?
– Миша очень осторожен с такими вещами.
– Мы сделаем всё, что можем, – говорю ей. Ну, раз Селина медик, то и сама прекрасно понимает, насколько трудная предстоит задача.
Иду в палату и вижу, как навстречу идёт Соболев.
– Как он? – интересуюсь.
– Надо интубировать.
Соглашаюсь, поговорить дальше не получается. Меня вызывает Вежновец. Когда захожу к нему в кабинет, он встаёт из-за стола, подходит и крепко жмёт руку. Смотрит в глаза, в них признательность и доброта, больше ничего. Да, какая невероятная трансформация с этим человеком произошла! Даже не верится.
– Я вам очень благодарен за Артёма, – говорит Иван Валерьевич.
– Как он себя чувствует?
– Началась ремиссия, – улыбается главврач. – Он ещё немного полежит у нас, потом вернётся в приют.
– Я очень рада, – отвечаю. Подмывает спросить, кем всё-таки этот ребёнок приходится Вежновцу. Аж скулы сводит, так хочется произнести эти слова.
– Вы, вероятно, хотите узнать, кто он для меня? – словно прочитав мои мысли, спрашивает главврач, возвращаясь за письменный стол.
– Простите, я не имею права…
– Мы не связаны узами родства, – говорит Иван Валерьевич. – Он не мой незаконнорождённый сын или что-то в этом смысле. Нет. Просто… напоминает мою сестру, которую я потерял в юности.
Вежновец прочищает горло. Вижу, что он сказал даже больше, чем хотел, и теперь смущён.
– Спасибо за искренность. Это останется между нами, – говорю ему и возвращаюсь в отделение.
