Глава 28
Поездка, которую устроил нам Никита, оказалась просто невероятной. Сначала Гранин забрал нас прямо из дома, прикатив на очень большой и комфортабельной машине. Чтобы Олюшка не скучала в дороге, сразу же ей была вручена очень красивая, – словно живая, – кукла, которая настолько захватила внимание моей дочери, что она с ней не расставалась больше ни разу, полностью погрузившись в изучение возможностей. А игрушка и правда выглядела так, словно это превращённая в куклу настоящая девочка.
Я даже побоялась спросить у Никиты, сколько может стоить такой подарок. Но подумала, что если Гранин решил проявить щедрость, то зачем неуместным вопросом стану портить впечатление? Ведь ко мне виновник торжества тоже отнёсся очень галантно и ухаживал так, словно я принцесса. Мне был вручён большой букет алых роз, озвучено множество комплиментов. Причём по глазам я видела, что Никита произносит такие слова совершенно искренне, а не потому вовсе, что мы кода-то были близки, у нас общий ребёнок, ну а если уж совсем формально, то я ещё и его непосредственный руководитель.
Потом машина (за рулём сидел водитель, Никита оставался с нами в салоне) доставила нас на пристань, и дальше мы переместились на борт белоснежной, пусть и небольшой, но очень красивой яхты, оборудованной не только привычным мотором, но и парусом. Не спрашивая меня, Гранин подхватил Олюшку на руки вместе с куклой и легко перенёс на кораблик. Затем попытался повторить этот же трюк со мной, но я отказалась. Не хватало ещё упасть обоим в воду на глазах ребёнка. Всё-таки яхта покачивается на волнах, это же не круизный лайнер. Никита спорить не стал.
Потом мы катались по Финскому заливу, даже рыбачили немного. Пристали в одном удалённом от города месте, и здесь Гранин снова удивил меня, устроив нам настоящий пикник. С шашлыками для нас с ним и фруктовым суфле и молочным коктейлем для Олюшки. Мы наслаждались тёплым солнечным днём и прохладным морским бризом. Неподалёку над скалами кружились чайки, шумел ветер в верхушках сосен, Олюшка вместе со своей «подружкой» собирала шишки и складывала из них рисунок на песке. Жаль, искупаться было нельзя – вода слишком холодная.
– Знаешь, а я даже рад тому, что почти ничего о нас с тобой не помню, – вдруг сказал Никита, когда мы сидели в шезлонгах с бокалами красного вина и смотрели на морской простор. – Из того, что ты рассказала, у меня сложилось впечатление, что тот, прежний Никита Гранин был человеком… не слишком хорошим, мягко говоря.
Я приподняла плечо, давая понять, что не хочу комментировать это заявление.
– Да, хорошо, что ты ничего не говоришь. Значит, я прав, – сделал мой спутник собственный вывод. – Конечно, возможно, я когда-нибудь всё вспомню. Но мне почему-то хочется теперь оставаться таким, каким себя сознаю. Потому что чем дольше мы общаемся, тем больше понимаю, – Гранин повернулся ко мне и пристально посмотрел в глаза, – почему тот я, прежний, тебя полюбил.
Я снова промолчала, а чтобы нервный ком в горле прошёл поскорее, сделала глоток ароматной жидкости. Потом всё-таки женское любопытство взяло верх, и задала ему банальный вопрос:
– И почему же?
Никита широко улыбнулся.
– Знал, что ты спросишь, – он помолчал и добавил уже серьёзно. – Я не знаю. Потому что ты – это ты, всё та же Элли, с которой мы знакомы уже очень много лет. И если уж когда-то Никита Гранин её полюбил, значит, эта искра осталась гореть в его сердце. Теперь я ощущаю её всё сильнее.
Вновь я ничего не стала говорить на это. Потому что есть вещи, которые в обсуждении не нуждаются. Слишком из тонкой они сотканы материи. Порваться могут при неловком прикосновении. Гранин это, кажется, тоже понял. Отставив недопитый бокал, – он из него буквально пригубил немного, а вот я свой на нервной почве почти опустошила, – пошёл к Олюшке. Вскоре они уже весело носились по пляжу, а потом я удивилась, заметив, как Никита неожиданно снял куртку, обувь и носки, сложив их на берегу, закатал штанины и рукава рубашки и пошёл в воду. Аж поёжилась, глядя на это. Вода-то холодная!
Но Гранин мужественно бродил по колено туда-сюда, периодически погружая руки под воду. Олюшка при этом радостно ходила по берегу в нетерпеливом ожидании.
«Что он там ищет?! Уж не рыбу ли ловить собрался?» – подумала я.
Вскоре Никита выбрался, подошёл к Олюшке и что-то протянул ей в ладони. Она цапнула предмет обеими руками и побежала ко мне:
– Мамочка! Мамочка! Смотри, что дядя Никита нашёл для меня!
Она подбежала, раскрыла ладошки, и я увидела янтарь размером со спичечный коробок. Очень красивый, с разноцветными жёлто-оранжевыми прожилками, с покатыми краями. Вскоре вернулся и сам Никита. Он оделся, но ещё не согрелся: губы были чуть синеватыми, и сам едва заметно дрожал.
– Ну зачем ты это сделал? – укорила я его.
Гранин усмехнулся:
– Захотелось показать Олюшке, чем богато наше Балтийское море.
Наша дочь, сняв туфельки, забралась на тёплое покрывало и вместе со своей куклой стала рассматривать янтарь.
– Признавайся, ты его с собой привёз? – сказала я шёпотом и усмехнулась.
Гранин шутейно опустил глаза.
– Угадала, – признался тихо. – Просто мне очень хотелось её порадовать.
– Хитрец, – я рассмеялась.
Мы вернулись домой вечером, и Олюшку в квартиру заносил Никита. Зашёл, снял обувь, прошёл в детскую и бережно уложил нашу дочь на кроватку.
Потом вернулся в прихожую. Няни сегодня не было, я дала ей выходной, и поэтому мы остались вдвоём.
Повисла неловкая пауза.
– Ну… мне пора.
– Спасибо за прекрасный день, – сказала я.
– Пожалуйста, – ответил Никита и, обувшись, направился к двери.
У меня в голове боролись многие чувства и желания. Очень хотелось оставить его у себя. С другой стороны, я понимала: это слишком быстро. Не нужно формировать события. Пусть всё развивается своим чередом. К тому же не хочу, чтобы этот мой поступок Никита воспринял как своеобразную «плату» за то, какой праздник он подарил нам сегодня.
В дверях он ещё раз остановился. Обернулся и сказал негромко:
– Это был счастливый день в моей жизни. Спокойной ночи, Элли.
– Спасибо, Никита. У меня тоже, – ответила я и закрыла за ним дверь, а потом пошла на кухню, чтобы поставить шикарный розовый букет в вазу. И потом, засыпая, долго ещё снова и снова вспоминала моменты этого дня, ощущая приятный цветочный аромат. Последнее, что пришло в голову: если Гранин и дальше продолжит в том же духе, то мне ничего не останется, как самой сделать ему предложение. Чтобы никто случайно не увёл такого красивого и умного, а главное влюблённого в меня мужчину. Хихикнула, как девчонка, и уснула
***
Утром, едва проснувшись, слышу стук в дверь. За что ж такое! Смотрю в глазок и вижу Надю с тревожным лицом. Открываю, впускаю внутрь. Вид у неё расстроенный. Видимо, за ночь так и не удалось молодой паре обрести гармонию. Она с виноватым видом просит дать ей возможность остаться немного. Разрешаю, но лишь на пару часов, пока собираюсь на работу.
Девушка робко улыбается и идёт к кухонному окну, выглядывает осторожно.
– Его машина там? – спрашиваю её, пока пью кофе.
– Он сейчас посещает курсы бухгалтерского учёта, – отвечает Надя. – Занятия начинаются в половине девятого.
Она некоторое время молчит, потом признаётся, что решила уйти от мужа. Но боится сделать первый шаг.
– Если хочешь, приходи вечером. Пригласишь его сюда, скажешь при мне.
– Я скажу ему на курсах, – отвечает Надя. – На людях он не вспылит.
– Ты не сможешь.
– Я знаю.
– Ты должна уйти.
– Я знаю, знаю… Элли, скажите, а та терапия, о которой вы говорили, она помогает? Я предлагала Вите ходить к семейному психологу, он отказался.
– Надя…
– Я знаю, что вы скажете. Но я хочу помочь ему. Он того стоит.
– Вернёшься к нему, когда он исправится, или разведёшься с ним, – говорю девушке.
– Он знает, что я не шучу. Он согласится.
Вскоре Виктор уезжает, и Надя возвращается к себе. Я же еду на работу.
В отделении первым делом отправляюсь проведать Ниночку. Её мама, Виктория, сидит рядом. Глаза красные от недосыпа. Могу представить её состояние. Хоть сама врач, но когда у Олюшки бывает высокая, больше 38,5 температура, сама места себе не нахожу.
– Всё хорошо. Всё хорошо, – приговаривает она, поглаживая крошечную ручку дочери, пока я слушаю её.
Стоящая рядом Маша выдвигает предположение, что хорошо бы дать девочке ещё немного седативного средства. Называет препарат и говорит, что он успокоит и снимет судороги.
– Это лекарство сужает гортань, – напоминаю подруге, она соглашается.
– Тогда начинайте, пожалуйста, – предлагает Вика. – Она скоро придёт в себя. Поторопитесь.
– Малышей экстубировать трудно, им нельзя вдувать воздух, – говорит ей Маша.
– Положительное дыхание. Углекислый газ в норме. Начали. Готовьте мешок. Отключай вентилятор. Лента вышла. И трубка. Отсос.
– Давай, Ниночка, прокашляйся как следует, – приговаривает Маша.
– Она не дышит, – с ужасом в глазах произносит Виктория.
– Кислород, – Маша протягивает мешок.
– Подожди. Подожди.
– Эллина Родионовна… – выговаривает мама девочки, поторапливая меня. Но я всё жду, когда организм ребёнка сам начнёт действовать.
– Ну, давай, – шепчу маленькой пациентке.
Проходит секунда, вторая, третья… Ожидание становится невыносимым, и вдруг… малышка начала двигать ручками и ножками. Закряхтела, раскрыла глазки, посмотрела на нас и стала кукситься.
Стоящая рядом Виктория, роняя слёзы, зашептала:
– Я здесь, я с тобой, – она посмотрела на меня, на Машу и впервые за всё время робко улыбнулась.
Мы с подругой почувствовали огромное облегчение. Ниночка пережила эту ночь, и судя по показателям, идёт на поправку.
Тут же от ребёнка приходится переключиться на взрослого. Это сотрудник зоопарка.
– Кандидат биологических наук, профессор Селезнёв, – представляется он.
– Как из «Тайны третьей планеты»? – невольно шучу в ответ.
– Почти. Меня зовут Вольфрам Евгеньевич.
– Красиво, – замечаю с едва заметной иронией.
– Что поделать, папенька мой обожал химию.
– Терял сознание, – замечает фельдшер «Скорой». – Обезьяна укусила.
– Вообще-то ленивец. Нельзя путать их с приматами. Это подотряд млекопитающих из отряда неполнозубых, – говорит пострадавший.
Везём его в смотровую. Травма оказывается незначительной, укусы обработаны, гражданин получает противостолбнячный укол. Пока возимся с Селезнёвым, мне становится интересно: это ж что такое надо делать с дружелюбнейшим и медлительным ленивцем, чтобы тот захотел укусить? Задаю этот вопрос биологу. Он смущается, но отвечает, что был в вольере, когда кто-то позвонил ему на телефон.
– Ленивцы сильно возбуждаются от громких звуков, – поясняет Вольфрам Евгеньевич. – Вот и наш Сёма не ожидал такого и укусил меня. Не нарочно, это я виноват.
В эту же секунду из кармана учёного раздаётся какой-то дикий вопль, сопровождаемый тяжёлым роком. Я от неожиданности роняю бинт, медсестра – с вскриком – лоток с инструментами. Более жутких звуков мне слышать не доводилось.
– Ну вот, опять, – расстроенно говорит Селезнёв. – Простите, – он быстро хватает издающий ужасающие звуки телефон, выключает.
– Что это такое? – морщусь я.
– Вы понимаете, это мой сын. Ему 12, он любитель такой… кхм… музыки. Долго клянчит у меня новый мощный компьютер, а я отказываю. Сказал ему: если сдашь год на все пятёрки, куплю. Он сдал, а я… Ну, короче, машина сломалась, нужны были деньги. Так сын обиделся и поставил мне эту мелодию, мягко говоря. Что-то там с паролем, я не могу её убрать. Он сказал: пока не выполнишь обещание, так и будешь с ней ходить. Вот и хожу.
«А не надо было сына обманывать», – думаю про себя и оставляю Селезнёва с медсестрой, взяв обещание, что телефон свой жуткий он обернёт в тряпку.
Дальше спешу к Артёму. Захожу в палату и вижу, что у него кончилось лекарство в капельнице.
– Во время пересменки медсёстры приходят не сразу, – тихим печальным голосом говорит мальчик. – Ничего, скоро будет другая.
– Я позову её, – говорю мальчику и выхожу из палаты. Словно фурия, устремляюсь к регистратуре. Нахожу Катю Скворцову и тащу в ординаторскую. Когда остаёмся вдвоём, произношу жёстко, что если подобное повторится, виновная будет сильно наказана. Недопустимо, чтобы смертельно больной мальчик, испытывающий боли, оставался без внимания. Катя слушает молча, просит прощения и выходит. Вскоре вижу, как к палате с Артёмом несётся одна из наших новеньких медсестёр – Зоя Филатова.
Но здесь беда в другом. Смотрю на новые результаты анализов мальчика и понимаю: у него стопроцентный лейкоз. Нужно срочно повторить химиотерапию и пересадку костного мозга. Первая, к сожалению, не удалась. Нет гарантии, что и это всё поможет. Но попытаться стоит. Также онколог предложил использовать другие лекарства. Пока обдумываю это всё, звонит Вежновец и интересуется, как дела у Артёма.
Докладываю главврачу.
– Вы решили поставить на нём опыт? – начинает нервничать Иван Валерьевич.
– Мы ничего пока не решили. Мальчику нужны лекарства и удача.
– Хорошо. Кто онколог?
Я называю, и Вежновец сообщает, что сам переговорит с коллегой.
Спустя некоторое время, проходя мимо, вижу, – главврач снова пришёл проведать мальчика. Сидит рядом у его кровати, держит за руку, что-то говорит. На лице добрая улыбка, в глазах отцовская нежность. Ну как? Ну зачем? Ну почему Вежновец, который никого, казалось прежде, не любил, кроме своей собаки, вдруг усыновил ребёнка с лейкозом?! Мне хочется знать ответ, чтобы лучше понять того, кто стоит во главе нашей клиники.