Асфальт кое-где ещё мокрый. Ночью был дождь. А я не заметила. Надо же! Я ничего не заметила. Лёжа в постели, и слыша, как Шумилов вернулся, разделся и лёг, я думала лишь об одном. Да как же он мог поступить со мной так…
Нестерпимая боль не давала заснуть. Но с утра я была очень собранной. Приготовила завтрак, погуляла с Капустиным. Труднее всего было видеть Шумилова. В каждом слове которого слышалась фальшь! Нет, я не ждала покаяния. Наверное, даже боялась его? В бессоннице я размышляла о том, как могло получиться.
Выходит, что я позвонила Милане. Сказав ей, что якобы «я - у неё». А она? Позвонила Шумилову? Пригласила его «на чаёк». И, пока я боролась с собой и с Никитой, они ублажали друг друга у меня за спиной. Как давно это длится? Как давно он её навещает? И все его «я буду поздно», «у нас конференция, нужно готовиться». Все эти отмазки были лишь для того, чтобы сбежать от меня?
Почему он молчал? Почему не сказал, что влюбился в подругу? Пожалел. Как тогда…
Но теперь у нас есть общий ребёнок. Который меня отвлекает, играя с ремнём безопасности.
- Тош, ну не дёргай его! – роняю достаточно резко.
- Ты же знаешь, что я не люблю быть пристёгнутым, - отвечает, насупившись.
Господи, как хорошо, что сейчас лето. И скоро Антоша уедет! Почти каждое лето с друзьями он отправляется в лагерь. В первый раз не хотел. Ему было 7 лет. Он был так привязан ко мне. Помню, плакала! А Костя меня убеждал, что эта разлука пойдёт нам на пользу. Что там он найдёт себе новых друзей. Так и вышло! И на следующий год сын уже с марта стал выяснять: а когда будет первый заезд?
- Антош, я на связи! Звони, когда нужно забрать, - говорю я, паркуясь у школы.
Учёба окончена. Но ребята ещё посещают кружок. А по правде сказать, не хотят расставаться на лето! Одноклассник Санёк Иванов и ещё один друг, Рафаил – это та ещё троица. И невольное сходство с другой, вынуждает сглотнуть подступившие слёзы…
Интересно, а Толик Зарецкий, наверное, в курсе, что его лучший друг изменяет жене? И как он относится к этому? Мне помнится, он никогда не любил меня. Считал зазнайкой! И только их тесная дружба с Шумиловым не давала сказать мне всю правду в лицо.
Его подковырки, вроде:
- У кого-то родители, а у кого-то покровители, - в ответ на заметку о том, что с отцовскими связями он может всё.
Вспоминается наш разговор с Костей. Когда он сказал, что Зарецкая Анька – изменщица. Закидывал «удочку»? Ждал, что отвечу. Решался, наверное, сказать или нет…
Я целую Антона и смотрю ему вслед. Сын высокий и ладный, в отца. Майка тоже в отца. Вот только цветом волос они оба – в меня. И светлой, веснушчатой кожей.
Вспоминаю пощёчину, что дала напоследок Шумилову. А щека почему-то горит у меня! И не только щека. Всё горит, нарывает! И внутри и снаружи. Как мог он… с Миланой? Как мог?
Не хочу его видеть сейчас. Не могу его видеть! А вот подругу, пожалуй, хотелось бы.
Рядом с кафе пахнет выпечкой. Цех находится тут же. В последнее время штат наш немного подрос. Я приняла на работу технолога, двух поваров. Милана по-быстрому их обучила. И теперь концентрирует свой потенциал на тортах. Оформляет витрину, где было задумано выставить самый красивый на вид и на вкус образец. И менять его каждый сезон!
Летом – яркий, похожий на клубу, двухъярусный торт. Осенью – целый пейзаж с золотистыми листьями, как будто прилипшими к сладкому боку. А зимний вариант круче всех! Просто сказочный торт. Которым мы всех угощаем в канун новогоднего праздника. Торжественно режем его на тончайшие ломтики и вручаем всем тем, кто пришёл в этот день.
Застываю у двери. И вижу машину её. Она здесь! Думаю: знает, не знает? Выдыхаю. Вхожу.
С утра посетителей мало. Один бизнесмен, или офисный служащий, решил выпить кофе. Девчонки-студентки, наверное, здесь вместо пар? Я кусаю губу и кивком выражаю приветствие двум официанткам.
По дороге в подсобку, минуя пекарню, откуда доносятся запахи утренней выпечки, я слышу знакомое пение. Мила в комнате отдыха, стоит и колдует над грандиозным тортом. Очевидно, тем самым, о котором она говорила вчера?
Гладкие стенки украшены мастикой в форме цветов. Они как живые! Так и тянет понюхать.
- С днём рождения, Кристина? – подхожу со спины.
- Ой, Вит! Это ты? Напугала! – подпрыгнув от неожиданности, Мила едва не роняет «волшебную палочку», которой правит один из лепестков, - Поломался, прикинь, пока ехал?
По её беззаботному тону я понимаю, что Мила не в курсе того, что я знаю. И думаю, как бы начать разговор.
- Красота, - подхожу я к торту. И, отломив лепесток одного из пионов, кладу себе в рот.
Мила, застыв, смотрит так удивлённо, как будто я откусила кусок от неё самой:
- Дольская! Ты обалдела? Ты чё творишь?
- Это ты чё творишь? – прерываю поток неуместных вопросов.
- В смысле? – глаза у Миланы распахнуты. В них читается лёгкий испуг, - Я работаю, вообще-то!
- Да? – издаю лёгкий вздох, - А я полагала, ты спишь с моим мужем.
Застыв в одной позе, она продолжает смотреть. Но уже непонятно, чего в её взгляде больше: удивления, страха, смятения.
- Ты не с той ноги встала, подруга? Чё ты несёшь? – пытается Мила перечить.
Но я уловила сарказм.
- Не утруждайся, Милан! Я всё знаю. Про тебя и Шумилова. Просто хотела понять, как давно? Как давно вы меня предаёте? И как часто? С какой периодичностью? Раз в неделю? Два? Три?
Обломки цветов тихо сыплются на пол. Милана стоит, наблюдая за мной. За тем, как я медленно, капля за каплей, порчу её кулинарный шедевр.
Она не пытается мне помешать. И меня это бесит!
- Ну, что ты молчишь? – восклицаю, проткнув тонкий слой шоколада.
Стон, который она издаёт. Он такой… Словно это её я проткнула! И не пальцем. А как минимум, острым ножом.
- А что ты хочешь услышать? Признание? – дрожащий, пропитанный едкостью голос, так мало похож на неё…
- Хотя бы, - застываю с другой стороны от торта и смотрю ей в глаза.
Мила смеётся с какой-то отчётливой горечью:
- Ты никогда не любила его! Вот и всё.
- Почём тебе знать, кого я любила, а кого нет? – бросаю я, сжав кулаки.
- Я слишком давно тебя знаю, подруга. Ты любишь того, кто не любит тебя. А того, кто поистине любит, ты мучаешь и заставляешь страдать. Но зачем?
- Что ты несёшь? – восклицаю я, - Что это значит вообще?
- А то и значит, - она подаётся вперёд, - Он устал от тебя! От твоей нелюбви. От любви к Богачёву. Он так нуждался во мне. И не только как в друге! Как в женщине. Это должно было случиться…
Я сквозь зубы цежу ей:
- Заткнись, - я уже не хочу это слышать.
Но Милана никак не желает заткнуться. Её прорвало!
- Что, не нравится? – криво смеясь, продолжает она, - Думала, он всю жизнь у твоих ног проведёт? Не надейся! Его терпение кончилось. Он просто боялся тебе рассказать обо всём.
Я смотрю на неё и не верю. Это Мила, Миланка? Моя… не подруга. Сестра! Ведь мы с ней практически сёстры. Всю жизнь, с юных лет, мы дружили, делили всё поровну. Беды и горести. Счастье, успех. И… мужчин?
- О чём он боялся сказать мне? – шепчу я.
- О нас! – отвечает Милана, её взгляд превращается в высокомерный, - Только Антон не давал ему бросить тебя.
- Как давно? – прерываю вопросом.
Она усмехается:
- Только это имеет значение? А я бы спросила: «как сильно»? Как сильно мы любим друг друга? Как сильно мне жаль! Извини.
Это слово в её исполнении лишено всех присущих ему атрибутов. Раскаяния, боли, надежды.
А я? Я на выдохе делаю то, о чём буквально вчера не могла и помыслить…
Ладони врезаются в торт! Он летит на неё с пьедестала. Милана, успев отскочить, издаёт странный звук.
- Ты…, - её грудь начинает ходить ходуном, кулаки напряжённо сжимаются.
И, когда она с рёвом летит на меня, я готова…
Мы падаем вместе. В ту массу, что всего пару мгновений назад называлась тортом. И хватаем друг друга за всё, что торчит! За одежду, за волосы. И ярость бушует внутри, как костёр. И всё, что мне хочется сделать сейчас – причинить ей такую же боль, как она причинила…
Скользкое месиво пахнущей сладостью выпечки забивается всюду. За шиворот, в узкие прорези брюк, в рукава. Я кричу и пытаюсь вернуть превосходство! Но ладони Миланы вцепились мне в волосы. То ли запутавшись в них, то ли правда желая того… Она дёргает, выдрав большой рыжий клок из моей шевелюры.
Я кричу, залепив ей тортом прямо в глаз! А потом… Машинально нащупав серёжку на ухе, сжимаю в руке…
- Ааааааа! – что-то животное слышится мне в этом крике.
Оставив меня, Мила падает на спину. Её крик превращается в стон. А ладони её прижимаются то ли к щеке, то ли… к мочке?
Пол подо мной очень скользкий. Но я, тем не менее, сев, раскрываю свой левый кулак. В нём серьга! С крупным синим топазом.
«Как же она отцепилась?», - рассеяно думаю я, - «Ведь не клипса».
Но потом замечаю – застёжка в крови! До меня постепенно доходит весь ужас того, что я сделала. И горестный стон продолжает звучать в голове. В какой-то момент порываюсь утешить её, извиниться. Но меня осаждает поток грязных слов, различимый сквозь всхлипы:
- Ты что натворила?
Оглядевшись вокруг, я теряю дар речи. Начинка торта была красной. И, если не знать, что это был торт, то можно решить – мы убили кого-то, и съели… Он всюду! Весь пол перепачкан останками праздничной выпечки. Ошмёток её даже на потолке! Туда-то он как угодил?
Я сижу, продолжая держать на ладони серёжку. И дышать, словно загнанный зверь. Когда дверь открывается. И трое испуганных женщин встают на пороге.
- О, божечки! – ахает Лида, наш новый технолог.
- Вы что, Виталина Михална? Вам плохо? – растолкав замеревших, стремится ко мне официантка Лариса.
Но, увидев лежащую сбоку Милану, так и встаёт, не дойдя до меня.
- Бабоньки! Да вы чего? Вы чего тут устроили? – первее всех понимает Наташа. Дородная женщина-повар. Которой нет равных в способности печь и месить.
Я молчу, краем глаза увидев, как Мила встаёт, зло отвергнув попытку Наташи помочь ей.
- Это что же, сегодняшний торт? – выдыхает Лариса. И в голосе слышатся слёзы.
Мне не жалко его, этот торт. Мне так пусто! Вообще наплевать. И на этих девчонок, невольных свидетельниц нашего с Милой позора. И на неё, чья серьга до сих пор обжигает ладонь. И уж тем более, на гостей, чей именинный шедевр оказался размазанным по полу.
Опираясь о ножку стола, я встаю, оставляю серёжку на грязной столешнице. Иду в направлении выхода. Хрипловато прошу официантку:
- Ларис, приберите тут всё.
- А торт? – она переводит испуганный взгляд на Милану.
Я выдыхаю:
- С витрины возьмите. Десерт за наш счёт.
- Н-но…, - порывается Лара.
Но я уже не слышу её. Я уже никого не слышу…
Закрывшись в туалете, боюсь посмотреть на своё отражение в зеркале. Выходить в таком виде нельзя! И я трачу без малого час, чтобы вернуть себя в божеский вид. Смываю с лица и волос липкий торт. В месте, где прядь была вырвана, до сих пор больно. На щеке проявляется след от ногтей, когда умываюсь.
«Господи», - думаю я, - «Что со мной? Никогда и ни с кем не дралась! А сегодня как будто меня подменили».
Руки дрожат, когда, сняв с себя брюки и блузку, стираю над мойкой остатки торта. Уйма сухих полотенец уходит, когда я пытаюсь их высушить. Хотела повесить в туалете сушилку для рук! Отчего не повесила?
Когда выхожу, в зале пусто. На выдохе быстро шагаю к двери. И только закрывшись в машине, ощущаю себя в безопасности. Мнимой, конечно! Но здесь хотя бы никто не увидит меня. И не спросит меня ни о чём.
Понимаю, что медлить нельзя. Того и гляди разрыдаюсь! Домой возвращаться нет смысла. Решаю поехать на Невского. В этой квартире, которая многое видела, можно найти долгожданный приют.
***
Если понравился рассказ, пишите что-нибудь.
На вечер рекомендую эту книгу: "Всего лишь любовь", Мари Соль.
Всех Ц.
