Летом дел в деревне делать, не переделать. Это еще скотины никакой у Клавдии не было. Только курочки по двору гуляли да петух возле них хороводился. Клавдия все время ругалась, что несутся плохо. Видно где то яйца прячут. То одна пеструшка, то другая начинали клохтать. С такими Клавдия быстро расправлялась. Ловила ее с утра пораньше, да в кадушку с холодной водой несколько раз окунала. Курица перепуганно орала, просила помощи у своего бестолкового петуха. А тот только рядышком круги нарезал, а что делать не знал. Потом несла искупанную, перепуганную хохлатку в сарай и на весь день оставляла под перевернутой корзиной. Такая встряска напрочь отбивала желание высиживать цыплят. Только недолго помнила бестолковая птица такую встряску. Пройдет немного времени и опять за свое.
- Мама, ты зачем так делаешь. Пусть бы цыплят высиживала. Потом кур больше станет.
- Ох, Нинушка. Посадила уж я двоих на яйца. Хватит. Знаю, что потом они цыплят хорошо водят, ни один не пропадет. А эти только бы не нестись. Выведут, а потом и бросят выводок сразу. Вот и нянчись с ними. Ты вот лучше полазь в траве, да на сеновал слазь, поищи, может где гнезд опять понаделали. Кудахчут ведь, а яиц то мало. В хлеву тоже посмотри хорошенько.
Нина вспомнила этот разговор со свекровью. Забыла тогда совсем поискать гнезда. Пришла с реки, бельишко развесила на солнышке, Васятку спать уложила, а сама принялась за дело. И что это за птица такая. Вот ведь, есть гнезда, Клавдия хорошие в сарайке сделала, от взгляда чужого закрытые, соломой выложенные. Так нет, неймется им. Стоит одной только снестись в неположенном месте, так и все пойдут туда подваливать.
Нина старательно осмотрела все укромные уголки в огороде, полезла на сеновал. Сена там давным-давно уж не было. Лежало в уголке немного соломы. Один год Клавдии на трудодни давали. Она эту солому зимой курам на подстилку кидала, чтоб теплее им было. Сеновал был крыт соломой, еще Федор перед войной с Василием его перекрывали. Знала это Нина из рассказов свекрови. А сейчас солома почти вся сопрела. Дожди да снега делали свое дело. Солнышко сквозь солому проглядывает. Надо бы перекрывать, Соломы взять негде. Скотине то не хватает. Где уж крыши латать. Мужских рук нету, некому это сделать. Да особо и не нужен этот сеновал Клавдии. Скотины нет, а курицам то в хлеву и так сойдет. Поэтому и терпится.
Глаза привыкли к полумраку. Нина начала просматривать укромные уголки. Ну вот, так и есть. Прямо в соломе гнездышко сделано и яйца белеют. Собрала их Нина в подол, стала осторожно по лестнице вниз спускаться. Положила у входа, а сама вернулась в хлев.
Там в старых корзинах сидели две квочки, цыплят высиживали. Увидев Нину они обе, как по команде распушили свои перья. Не понравилось им, что покой она нарушила. Но Нине не до них было. Она прошла в другую сторону. Свет чуть чуть пробивался сквозь пыльное, затянутое паутиной, маленькое окошечко. Здесь в уголке, в самый первый раз, когда свекровь учила ее искать яйца, заприметила Нина местечко.
Потом, уже без свекрови, вернулась Нина туда обратно. В нижнем подгнившем бревнышке убрала гнилушки. Хороший тайничок получился. Положила свое золото, завернутое в тряпочку, потом гнилушкой снова прикрыла. Для надежности доску отыскала, ей еще придавила понадежнее, да прелой сенной трухой все присыпала.
Вот теперь приходила она в хлев, проверяла, все ли на месте. В доме побоялась прятать. Где не посмотрит, все страшно. Вдруг Клавдия будет чего то делать да найдет. А в хлев она ходить не любит. Все ей корова мерещится. Тряслась Нина над этим золотом, боялась, что вдруг украдут. Да и теперь, когда тайник в хлеву сделала, неспокойно ей было. Но решила, что пусть пока так, а потом может чего лучше придумает.
Вечером Клавдия пришла с работы, Нина с гордостью показала ей свою находку. Свекровь обрадовалась.
- Вот ведь, говорю, что прячут где то. Глаз да глаз за ними нужен.
За ужином Нина рассказала о встрече с Руфой.
- Мама, кто она такая? Вроде в деревне живет, а на деревенских девок не похожа. Даже говор у нее другой.
- А, Руфка, это Марфина внучка. Они и вправду не местные. Отец то с матерью у нее приехали, как медпункт в деревне открыли. Прислали ее фельдшерицей сюда работать. Они тогда с мужиком приехали и Руфка уж бегала у них. Мать на медпункте, а отец трактористом в колхозе. Люди все удивлялись, что это они из города в деревню то приехали. Потом уж узналось, что не по своей воле.
Отец то Руфкин в городе начальником каким то был. А вот как начали воронки по ночам приезжать, да людей неизвестно куда увозить, так то ли сам испугался, то ли дохнул кто ему, чтоб уезжал. Вот и бросили они насиженное место да переехали сюда.
Ничего не скажу, хорошие люди были, уважительные. Фельдшерица бывало и ночью придет, если кто захворает. Сокрушалась только все время, что лекарств мало совсем дают, чем хочешь, тем и лечи. Но людям то от того, что она придет уж легче становилось. А уж если совсем нужда, так лошадь вытребует у председателя, в район увезет.
В колхоз тогда трактор пригнали. Люди сбегались поглядеть на него. Этакая диковина. Трактор то пригнали, а работать некому, никто не знает как. Вот тогда Руфкин отец и взялся, выучился в МТСе. Мужик то ученый, ему легче. Это потом уж людей учить стали да и тракторов больше стало.
Так бы и жили да жили. Да тут война началась. Отца то в первые дни забрали. Помню, как Руфка тогда ревела. А как увезли их всех на машине, повернулась к матери и говорит, что не увидим мы его больше никогда. Фельдшерица то аж встрепенулась вся. Что, говорит, ты выдумываешь. Нечего зря болтать. А ведь так и случилось. Недолго повоевал, похоронку принесли им.
Фельдшерица поникла вся разом, сама не своя ходила. Почернела вся. Потом бабушка к ним приехала. Мать ее. Как бабка то приехала, так фельдшерица и объявила, что на войну уходит. Медики там больше, чем здесь нужны. Она бы сразу вместе с мужем поехала, да мать ждала. Боялась дочку одну оставить.
Осталась Руфка с бабушкой. Пошел по деревне слух, что бабка эта колдунья. Мол из-за этого фельдшерица ее сразу с собой не привезла. Ну народ и невзлюбил ее, Знаешь, чай, как таких не любят. Боятся. Не такая, как все. Тут уж и небылицы разные стали плести. Что, мол, присушку она делать умеет, и отворотить кого хочешь сможет и на смерть сделать может.
А слухи то пошли от того, что бабка эта в лес да в луга ходила, травы разные собирала. Людей лечила этими травами. Бывает приспичит кому, так и идут к ней. Она листиков, веточек намешает, расскажет, как запаривать или настаивать, да как пить. Я сама сколько раз к ней ходила. Зимой в лес гоняли, простынешь вся, кашель одолевает, внутри свистит.
Руфка то видела, какая красавица. Стали тогда говорить, что красоту бабка у девок отнимает, да внучке своей отдает. Матери дочерей стали прятать от этой бабки, не дай Бог увидит, да навредит чего. А с Руфкой запретили гулять вместе. Так и ходит девка одна, нет у нее ни подружек, ни парней. Парни то тоже боятся. Как бы бабушка чего не сделала. А Руфка то и вправду из всех девок в деревне.
Клавдия задумалась. Вот такая бы подошла ее Васятке. Она бы не побоялась никаких бабок. Зато какая бы пара получилась. Она еще до войны девку эту приметила. Да и Васятка на нее поглядывал. Да война все смешала.
Нине аж до слез стало жалко эту девушку. Ну ладно матери, они многие неграмотные. А уж девки то чего таким небылицам верят.
- Мама, ты не будешь ругаться? Я эту Руфу к нам позвала. Понравилась мне она. Охота, чтоб подружка была у меня тут в деревне.
- Позвала да позвала. С чего это я ругаться то буду. Пусть приходит. И тебе веселей. - Ответила Клавдия, а сама подумала. - Тебе то чего бояться. У тебя и отнимать то нечего.
В который раз удивилась, и чего ее Васенька в ней нашел. Слепой что ли был. Но потом сама же себя и одернула. О чем она думает. Да если бы не эта Нина, не видать бы ей в жизни внучка золотого. Ведь всем на отца похож. Даже повадки его. Словно ею, Клавдией, дите это рождено было, а не далекой городской девкой.
Лето в этом году обещало жарким быть по всем старинным приметам. Только и разговоров в деревне было, чтоб Бог сжалился над людьми, не дал погибнуть с голода. Ведь если и нынче неурожай, то, почитай пропали все. В том году хоть какие-никакие запасы были, а в этом все уже приели. Вся надежда на новый урожай.
Июнь пришел. Солнышко плит. На небе ни одной тучки. Нина опять Майку позвала, чтоб с Васяткой посидела. Сама на речку за водой ходила, да кадушки наполняла. Вечером как солнышко палить перестанет, будет грядки поливать. Земля то сухая. Первое время плохо у нее получалось ведра на коромысле носить. Потом приловчилась. Ведь и правда легче.
Нина уж со счету сбилась сколько раз сходила до реки, как под окном закричали.
- Нинка, тебе письмо пришло. Иди получай.
Как была в подоткнутой юбке, чтоб подол не замочить, так и вышла на волю. Почтальонка присела на завалинку в тенечек.
- Ну и жара. Хоть передохну у тебя в холодке.
Она протянула Нине письмо.
- Кто пишет то тебе?
- Подруга. У меня из родни никого нет. Бабушка с нами еще живет. Она хоть и не родная по крови, но роднее родной. Пропали бы мы с Васяткой без нее.
- Ну вот, теперь и еще одна бабушка объявилась. Как она, не забижает тебя.
Нине хотелось поскорее прочитать письмо, но она уже поняла, что любопытная почтальонка не успокоится, пока все у нее не выпытает. Поэтому и принялась скороговоркой рассказывать, что живут они с Клавдией хорошо, что та во внуке души не чает. Ну и так, отношения хорошо у них сложились. Живут, не ругаются, а чего еще надо.
- Ну, ну, - покачала женщина головой. - Клавка то баба занозистая. Ей палец в рот не клади. А ты смотрю девка покладистая, уживетесь.
Нина уже не могла больше терпеть эту болтовню. Она аккуратно вскрыла письмо и начала читать. Почтальонка, поняв, что разговор окончен, нехотя поднялась с завалинки и пошла дальше.
Письмо было от Лиды. Она интересовалась, как устроилась Нина, как Васятка. А потом писала про городские новости, про тетю Машу с которой они часто видятся. А в конце письма было приписочка, что недавно судили бандитов, которые грабили людей. Среди них был и их бывший одноклассник М. Лида могла бы и не писать эту букву. Нина сразу поняла о ком идет речь.
У нее вдруг выступили слезы. Жалко стало этого непутевого Мишку. Чувствовал он видно, что недолго гулять ему осталось на свободе. Вот и решил, что пусть наследство его достанется ей, чем государство все заберет.