Есть мнение, что Наполеон не существовал. И Александр I тоже не существовал. Вообще, все события примерно до 1845, включая войну Московии с Россией, поход французской армии на Москву из Петербурга водным путём по специально прорытому каналу и уничтожение высадившихся лягушатников ядерной бомбой прямо на набережной, – выдумка. Но данному мнению публикация уже посвящалась. Сейчас же стоит затронуть вопрос, обычно не задающийся. Как получилось, что во время Войны Коалиции против Наполеона в 1813-1814 годах среди командующих армиями не было ни одного русского, – как, собственно, «русской» не могла считаться и ни одна из армий союзников. Но потом как-то получилось, что Париж именно русские взяли.
...Следовательно, об армиях. К концу лета 1813 года, после перемирия, заключение которого весной Наполеон позже признал своей роковой ошибкой, соотношение сил в Германии составляло 600 против 500 тысяч в пользу союзников: России, Австрии, Пруссии и Швеции. Тремя главными армиями, долженствующими наступать на французов, командовали Богемской австрийский фельдмаршал Шварценберг (год назад водивший войска в Россию за Наполеона), Силезской прусский генерал Блюхер, а Северной – француз, бывший наполеоновский маршал, а ныне король Швеции, Бернадот. Несмотря на то что наиболее опытным полководцем коалиции генералитетом признавался Барклай-де-Толли, общее руководство наступлением осуществлял Шварценберг. Русские войска были рассеяны отдельными корпусами по всем трём армиям, нигде не составляя большинства… Так решил Александр I.
Для понимания же, почему император предпочёл русские знамёна в Европе не светить, требуется вернуться на несколько месяцев назад, – в конец 1812 года. Тогда, уходя остатками сил за Березину… Наполеон ничего, – кроме года времени и одной из армий, – не считал потерянным. Просто окончательное решение российской проблемы откладывалось на 1813 год. Ведь, все преимущества Франции остались при ней. Заключались же они в неисчислимой живой силе и грамотном руководстве оной. Ещё при Республике французы ввели всеобщую воинскую повинность, создали первую массовую армию нового времени, и получили возможность давить числом. На поле боя это не всегда бросалось в глаза, – логистические ограничения на количество полков собранных в одном месте распространялись на всех. Преимущества числа проявлялись в том, что потери действующих армий немедленно восполнялись. И в том что французы были везде. Например, прикрывать тылы – против англичан и португальцев в Испании – Франция отправила больше войск, чем Россия смогла собрать для отражения вторжения Наполеона.
В начале 1813 года преимущество в числе осталось на стороне французов. В начале Заграничного похода решительное наступление русских сорвало планы Наполеона. Оставленные им в Польше войска были разбиты. Но уже в апреле французский император одной рукой норовил взять Берлин, второй же гонялся за Барклаем-де-Толли, имея 180 тысяч, против 120. Сохранилось и второе преимущество Франции: полководцы. Сам Наполеон, – вообще, от скромности не страдавший, – говорил, что под его рукой 50 тысяч стоят 150 тысяч. Наполеоновский маршалы давали коэффициент пониже, – в полтора-два раза… И может быть, вклад командования был и не так велик, но союзниками он признавался и оценивался высоко. По этой причине, в российской историографии исход битвы на Березине, после которой, по факту, с французской стороны спаслось только французское командование, расценивается как поражение.
...О чём речь? О «северном византийце», как его стал называть Наполеон, когда обнаружил, что проигрывает партию. Об Александре I, оцениваемом отечественной историографией традиционно невысоко. Причём, традиция эта сложилась ещё при жизни Александра. Поражения в войнах Третьей и Четвёртой коалиций и, особенно, заключения оскорбительного Тильзитского мира подданные императору не простили… Да и сам Александр такого простить не мог. Причём, как себе, так и Наполеону. Ведь, сразу после объятий на плоту, давших почву для обиднейших карикатур, Талейран, ещё при жизни ставший мемом и считавший, что вовремя предать, это не предать о предвидеть, сообщил русскому императору, что на Россию его шеф пойдет сразу после Испании, и планы вторжения уже в разработке.
С 1808 года Александр I считал Наполеона своим личным врагом и действовал соответствующе. И более того, когда до дела дошло, оказалось, что действовать он способен весьма эффективно. Роль императора в событиях 1812 года, обычно, недооценивается, – хотя гибельный для французов план «отступать до Камчатки» утвердил он. Но тогда император, вроде бы, в события активно не вмешивался, предоставив войну генералам. Вмешаться ему пришлось зимой, когда оказалось, что Кутузов по состоянию здоровья хочет лишь, чтобы ему дали умереть спокойно. А преследовать Наполеона в Европе – не хочет. Такая позиция Михаила Илларионовича до сих пор даёт почву для множества околоисторических инсинуаций. Но истина в том, что прав-то был Александр. Если бы не поход в Европу, летом 1813 года Наполеон бы вернулся в Россию, – как и планировал.
...Свершилась же месть летом 1813, когда Александр Наполеона переиграл на поле «перемирия». И в этот раз уже уничтожил. «Северный византиец» проявил себя как исключительно успешный дипломат, объединив в прочный и дееспособный союз, вроде бы, абсолютно несоединимое. Органично в союзе с Россией смотрелась только Пруссия, – отношения между странами (с перерывом на семилетнюю войну) традиционно были дружескими. Но пруссаки, ещё со времён войн Реформации, в которых погибла треть населения Германии, являлись смертельными врагами австрийцев, – и это было взаимно! И потом, одно дело пруссаки, а другое король Пруссии. Король-то воевал за Францию ещё месяц, после того как прусская армия перешла на сторону России.
Австрийцы же, хотя Священная Римская Империя и была уничтожена Наполеоном, в свою очередь, не оставили мысли о возрождении своей гегемонии в Европе. Препятствием же на пути к оной им казалась больше Пруссия, чем Франция… Ещё отец Александра – Павел, – ввязавшись в войну с Францией, обнаружил, что выигрывать её австрийцы не хотят. Сильная Франция им нужна, как противовес другим державам.
И с тех пор ничего не изменилось. Австрийцы несколько раз пытались саботировать действия Шестой коалиции, заключив сепаратный мир с Наполеоном. Но Александру всегда удавалось согнать расползающихся союзников в кучу… Включая и Бернадота, который воевать против родной Франции категорически не хотел. Тем более во главе шведов, которые предпочти бы выступить лучше в союзе с чёртом, чем с Россией.
...То есть, к лету 1813 года Россия будто бы растворилась в коалиции, нигде не выступая в качестве самостоятельной силы. Но именно Александр стоял за всем. И Наполеон это знал.
Коалицию Александр держал очень прочно, не позволив союзникам разбежаться после первых неудач. И только по этой причине Битва народов под Лейпцигом в октябре 1813 года – состоялась. Закончившись при этом так, как закончилась, – разгромом и фактическим уничтожением главных сил французов. Ибо в критический момент сражения, – поняв что перемудрил с коэффициентами, и 150 тысячами против 300 не вытягивает, Наполеон, вдруг, согласился на мир (с границей Франции по Рейну). А Александр – не согласился. Австрию всё устраивало. Швецию – тем более. Но русского императора границы не интересовали, – только свержение Бонапартов.
Что же касается взятия Парижа, там совсем просто было. С Талейраном Александр I общаться продолжал, так что, события, оказавшиеся сюрпризом для Наполеона (столица сдалась после непродолжительного сопротивления, не дождавшись идущей на выручку армии) для русского императора неожиданностью не были. Занятие Парижа во главе именно русских войск стало его личным триумфом.