Футбол и БДТ: история большой любви
Польский режиссер Эрвин Аксер считал, что труппа, собранная Георгием Товстоноговым в БДТ, могла соперничать с лучшими европейскими театрами, а театровед Наталья Старосельская называла ее величайшей в мире.
Валерий Лобановский пересмотрел все спектакли БДТ и в работе с игроками пользовался методами Товстоногова.
«Георгий Товстоногов – демократичный человек, считался с артистами, – говорил Лобановский журналисту Дэви Аркадьеву. – Но демократичность его заключалась в том, что он выслушивал актеров. Если те ему что-то доказывали, он соглашался. Если не доказывали, он просто выражал интеллигентный протест.
Вот пример. Репетиция. «Кирилл, ты выйдешь с этой стороны сцены», – говорит он Лаврову. «Как с этой? – парирует актер. Какая разница? Я с той выйду!»
Георгий Александрович спокойно повторяет: «Нет, ты должен выйти с этой». Начинается полемика. И снова, не повышая голоса, Товстоногов поднимается с места и говорит: «Ну, если вы без меня можете поставить спектакль, я не нужен». И уходит! Совершенно спокойно, ни с кем не ругается. К нему приходят и спрашивают: «Объясните почему?»
«Видите ли, меня не интересует, с какой стороны вы выйдете, – поясняет Георгий Александрович. – Это точно. Но меня интересует то, что я вижу в целом. Не Кирилла Лаврова или Олега Борисова, а в целом то, что я должен увидеть. Поэтому я говорю: вы выйдете с этой стороны, вы с той, а вы подниметесь из зала. Я хочу увидеть общую картину, а не частности!»
Артист Олег Борисов дружил с легендой киевского «Динамо» Олегом Базилевичем и выпивал из Кубка Кубков
В 1947-м Олег Борисов окончил школу и поступил на японское отделение Института востоковедения. «Мы тебя берем с тем условием, что ты научишься излагать мысли тихо, – сказали в приемной комиссии. – Японцы не любят, когда разговаривают агрессивно».
«Остаток лета после экзаменов я гонял в футбол: играли местные на отдыхающих, – вспоминал Борисов в дневнике. – Помню, присел как-то на скамейку отдышаться, вижу – книжка рядом со спортивными бутсами. На обложке: «К.Е. Антарова. Беседы К.С. Станиславского». Подумал, что это книжка Озерова. Он тоже с нами играл, приносил с собой мяч, а потом, когда собирался уходить, уносил его с собой. После чего мы гоняли уже консервную банку.
Оказалось, это книжка не Озерова, а Леши Покровского, студента Школы-студии МХАТ. С его разрешения я ее и прочитал. Сильное впечатление произвело упражнение, когда немому нужно было объясниться в любви к женщине, как должен был появиться отвратительный скрип вместо чарующего голоса.
Я этот скрип хорошо натренировал и стал с ним ко всем приставать. Додумался еще забраться в колодец и читать оттуда «Сказку о золотом петушке», чтобы слышали в доме. Ложился между грядок и клал на грудь кирпичи… Наконец решился подать заявление».
Отучившись в школе-студии МХАТ, Борисов попал по распределению в Киевский театр русской драмы имени Леси Украинки, где играл, например, Григорио в «Ромео Джульетте» и Порфирия в «Мертвых душах». А еще в Киеве Борисов подружился с футболистами «Динамо» Валерием Лобановским и Олегом Базилевичем.
«У нас хорошая была компания, – писал Борисов. – Лесик Белодед, сын вице-президента Академии наук; его жена Неля – она танцевала в Киевской опере; Валера Парсегов – он из того же заведения, на его «Эсмеральду» и «Корсара» слетался весь Киев и даже я – это всегда было событием; самый заядлый театрал Линецкая; и, наконец, Оксана Базилевич – с копной воздушных волос и челкой, закрывающей почти целиком ее изумительные, говорящие глаза. Оксана – историк.
Однажды она и привела к нам своего брата Олега. Помню, в тот вечер мы поспорили, на каком языке слово «ночь» звучит красивей. Олег утверждал: «Найт» – это просто бездарно, «ночь» – уже лучше, но все равно грубо, а «ничь» – поэтичней всего».
Когда мой сын Юрка подрос и начал заниматься музыкой, он написал прелюд для фортепиано под впечатлением карандашного наброска, который сделал Базилевич, – он замечательно рисовал. Олег сидел у нас на Кабинетной, слушал прелюд и почти плакал: «Господи, отчего же меня в футбол потянуло?»
«Сколько прошло лет, как мы знакомы?» – спросил я его уже здесь, в Софии (в 1989-м Борисов слег там с давлением – Базилевич, тренировавший олимпийскую сборную Болгарии, устроил друга в лучшую клинику – Sports.ru). – «Тридцать!»
Тридцать лет назад я начал ходить на его игры, он – на мои спектакли. На стадионе один мой глаз всегда следил за «семеркой» Базилевичем, мне было интересно, как он ищет – уже поближе к штрафной – своего «одиннадцатого». Когда находил, чаще всего принимал на головку или в падении через себя. Я навещал их в Донецке, Днепропетровске и Одессе, где они с Лобановским сначала заканчивали играть, потом начинали тренировать.
Их золотое время – те два года, когда киевское «Динамо» выиграло все наши и европейские кубки – мыслимые и немыслимые. Из одного из них – Кубка кубков 1975 года – и я мед-пиво пил. Они были всегда вместе – Лобановский и Базилевич – рыцари, Дон Кихоты своего безнадежного дела. Но в футболе, как и везде, дураков хватает. Возможно, их в футболе даже будет побольше.
Начались интриги по самой обычной схеме, и их союз был порушен. Я продолжал общаться с Василичем, он приезжал ко мне в Ленинград (с 1964-го по 1983-й Борисов работал в БДТ), и я знал, что Базиль это тяжело переживает. Начал выписывать «Спортывну газэту» (из Киева в Ленинград приходила специальная посылка), чтоб лучше знать, что у Алика происходит в Донецке.
Потом он начал тренировать «Пахтакор», и однажды я бросился к телефону, чтобы звонить в Киев: «Был ли Базилевич в том самолете?» – «Алик спасся один. Он полетел не в Кишинев, а в Сочи – там отдыхала его жена». Я перекрестился. Ведь Алик мне сам рассказывал, как однажды уже опоздал на самолет, который разбился. Он как в рубашке родился.
Он только что сидел рядом. Я сказал ему, что он всегда напоминал мне импровизатора, уникального футбольного импровизатора».
Олег Борисов говорил, что у его лучшего друга Лобановского было три клички – Балерина, Котеночек и Шампусик
В 1963-м Борисов переехал в Москву и полгода играл с Владимиром Высоцким в спектакле «Петровка, 38» по повести Юлиана Семенова.
Жил у старой знакомой Фаины Синицкой в Староконюшенном переулке: «Домик маленький, коммуналочка, – уточнял Борисов. – Если хорошенько пригнуть шею, то по крутой самодельной лестнице можно попасть на антресоли – там среди вековых журналов и вековой пыли я и обосновался. Ради этого подружился даже с одним непобедимым насекомым».
Так и не подружившись с главным режиссером Театра Пушкина Борисом Равенских, Борисов искал новую работу. В мае-июне 1964-го актер Павел Луспекаев устроил ему встречу с Георгием Товстоноговым, возглавлявшим Большой драматический театр.
Борисов писал: «Товстоногов – так мне показалось – пришел на встречу с готовым решением: «Зарплата та же, квартиру поменяете легко, в Киев охотно поедут. Доложу на худсовете».
О ролях я боялся заикнуться, он прочитал все в моих глазах: «Пока ничего предложить не могу. Но, разумеется, без работы не останетесь». Худсовет состоялся тут же, в Москве, больше всех радовался Пашка Луспекаев. Я поставил коньяк, и мы это событие отметили.
Вскоре и переезд состоялся – нам временно отвели комнату в общежитии. Жена занялась обменом. Сына определили в английскую школу, а я отправился на первый сбор труппы. После того как объявили мое имя, в зале вежливо поаплодировали. Я получил роль Карцева в спектакле «Еще раз про любовь». Не густо».
В своей первой ленинградской квартире Борисов с семьей жил сначала без мебели – ее заменяли ящики с табличками «шкаф» и «кровать». Весной 1979-го он выменял четырехкомнатную квартиру у вдовы пианиста Серебрякова, куда жена Алла присмотрела финский гарнитур за две тысячи семьсот рублей.
«Хорошо, подоспела госпремия за «Тихий Дон», сын Юра заработал чего-то на телевидении, остальное – в долг. Привычное состояние – сидеть в долгах», – жаловался Борисов. Премию – за роль Григория Мелехова – он получил на пятнадцатый год работы в БДТ.
Такой успешный 1979 год Борисов встречал в больнице: «Я в Институте переливания крови, – писал он в дневнике. – В последнее время испытывал слабость, шатало и хотелось спать. Из окна моего изолятора вид – унылей не придумаешь: облезлая стена и ржавые трубы. За этой стеной – Суворовский. Ведет прямо к Смольному. Моя палата – № 12. Напротив – шестая, общая.
После обеда зашел главврач, оттянул мои веки, ужаснулся и спросил: «Сколько?» Я ответил: «Сорок девять. И лет, и гемоглобина». – «Будем повышать. Придется полежать месяц, а то и полтора».
В больнице Борисова навестил Валерий Лобановский. «Котеночек, как его называет супруга, – писал Борисов. – У него есть и другое прозвище – Шампусик. По количеству выпитого шампанского у камина, я думаю, Шампусику равных нет. Ни одна печень в мире не смогла бы этого выдержать.
Удивительно, что за те годы, пока я веду дневник, я еще ничего не написал о своем лучшем друге. Наверное, оттого, что футбол – не в основном фарватере, о футболе – всегда успеется. Но ведь и сам Василич (я буду его называть так) никогда не попадал в основной фарватер, всегда был сам по себе. Я увидел его в первый раз на «Динамо».
Зашел к Базилевичу в раздевалку: все футболисты, их подружки, бездельники-журналисты «точили лясы». Не было только Лобановского. Он сидел в автобусе на заднем сидении. С книжкой.
Нас познакомили, но от книжки он оторвался ненадолго. После этого я увидел его уже в Донецке: они с Базилевичем там заканчивали играть. На матч с «Шахтером» приехало киевское «Динамо», откуда их год назад отчислил Маслов.
У Базилевича была кличка Штангист – он умудрялся попадать в штангу из положений, когда любой другой бы забивал; зато забивал – и часто! – из положений самых немыслимых. У Лобановского – в те годы, когда он играл, – была кличка Балерина. Он подолгу «водился» с мячом, плел паутину. Его финты, «сухие листы», угловые пытались повторить во всех киевских дворах.
Оба играли в аритмичный футбол, оба были футбольные гении, индивидуалисты от Бога. Об аритмии я только начинал задумываться. Что-то интуитивно чувствовал, но объяснить научно, с демонстрацией синусоид и кривых мне смог Лобановский. К тому времени у него, как на рентгене, начинало просвечиваться серое вещество, вскипающее в коре головного мозга.
В Донецке в 1967 году этот мозг, уже отяжелевший и мешавший ему играть в футбол, заработал в новом для него направлении. На игру против Маслова вышло четыре форварда: Лобановский, Базилевич и еще двое из «Шахтера», которых я не помню.
Четыре форварда против чемпиона, лучшей команды страны, победившей «Селтик», – неслыханная дерзость! Но Василич, который и убедил тренера сыграть этот вариант, все просчитал: «Основное оружие Киева – полузащита. Так? (Это междометие он любит употреблять до сих пор.) Полузащита – Сабо, Мунтян, Медведь.
Но кто такой отдельно взятый Медведь? Спрашивается, кто? (Выдерживается пауза.) Линейный игрок! Организаторские функции выполняют только Биба и Сабо. Их и нужно закрыть. Так? А Медведь пусть бегает свободным». Журналист Галинский подробно описывает эту установку в своей книге «Не сотвори себе кумира».
Ее мне Василич в свое время презентовал, при этом добавив: «У этой книги правильное название. Программное». Так я впервые услышал от него это слово».
Лобановский водил «Динамо» на спектакль «Три мешка сорной пшеницы»: полузащитник Веремеев был так потрясен, что не спал всю ночь
С 1973 года Лобановский каждую зиму навещал Борисова в Ленинграде.
«Приезжает в Ленинград совершенствоваться, – объяснил Олег Иванович в дневнике. – И даже в каникулы выполняет программу, которую составляет для себя сам.
Утром бегает вокруг гостиницы «Ленинград», днем мой сын Юра образовывает его по части музеев, потом у них партия в шахматы, вечером – обязательное посещение БДТ. (Цель – пересмотреть весь репертуар – давно перевыполнена. В тот день, когда в БДТ выходной, идет в Михайловский театр слушать «Евгения Онегина», но выдерживает недолго: не находит идеи.)
После спектакля – неизменный ужин в «Садко». Выполняет программу даже тогда, когда подается его любимое блюдо: «осетрина по-монастырски». У нас текут слюнки, льется водочка, но его мозг работает.
Чуть расслабляется он только к двум часам ночи, когда на сцену выходят цыгане. В свой первый приезд просит посодействовать команде «Динамо» попасть на спектакль «Три мешка сорной пшеницы».
Достает календарь игр на следующий сезон и бронирует 25 мест за полгода вперед. Мне это приятно, но все-таки сомневаюсь: нужно ли это всей команде? Спектакль тяжелый, длинный, у них заболят ноги и… они проиграют «Зениту».
«Все будет по программе, – последовал ответ, который можно было предвидеть. – Мы в этот день дадим на ноги нагрузку поменьше».
Через полгода точно в назначенный день команда в строгих костюмах и галстуках, когда зрители уже расселись на местах, появляется в партере.
(С костюмами – абсолютное помешательство! У него есть один, «счастливый», который в день игры ему привозят из химчистки. Он его надевает в шесть часов – и направляется на игру. Если игра проигрывается, все равно в следующий раз – тот же костюм, из той же химчистки).
В зале аплодисменты. Еще бы – чемпион страны и обладатель Кубка кубков в полном составе! Антракт затягивают на полчаса: у команды – режим, она ужинает за кулисами. Случайно слышу реплику одного из игроков: «Ну и кому это нужно? Тренера (ударение, конечно, на «а») хотят свою образованность показать!»
Пересказываю это Лобановскому. Он смеется: «А что ты хотел? Все понять с первого раза им трудно. Надо будет еще раз сводить, в следующем году. (В слове «понять» упорно делает ударение на «о». Сколько я ни намекал).
«Зато Веремеев, – продолжал он, – после спектакля попросил разрешения не автобусом до гостиницы добираться, а пешком. Спектакль его так потряс, что он не захотел ни с кем разговаривать. Всю ночь не спал, и в игре с «Зенитом» после первого тайма я его заменил».
Теперь в больницу Василич принес график бега. Разработал специально для меня – легкая трусца! Все высчитал по секундам с учетом даты и времени моего рождения, биоритмов. Вот выйду отсюда, куплю секундомер и побегу.
Нужно жить по программе – пора бы это на старости лет понять!»
Кирилл Лавров бывал в раздевалке «Зенита» и ценил непредсказуемость команды
Брата Григория Мелехова – Петра – играл в БДТ Кирилл Лавров. Еще один бывший артист Киевского театра русской драмы – он уезжал туда на пять лет из родного Ленинграда к отцу, Юрию Сергеевичу.
«Это был период, когда отец был холостяком, – говорил Лавров театральному критику Марине Дмитриевской. – Жилплощади у него не было, предыдущую квартиру он оставил бывшей жене, ему выделили одну из гримуборных прямо в здании театра, и я с ним поселился в этой комнате.
Поскольку у нас с ним разница всего в 20 лет, отношения наши были скорее товарищеские, чем отношения отца и сына. Мы с ним поселились в одной комнате, и там возникали смешные ситуации. Например, когда у нас были девушки, мы по очереди уходили из комнаты».
Но это в начале 50-х, а в 30-е Лавров играл правого крайнего в юношеской команде, которую тренировал Владимир Кусков, выступавший за ленинградский «Спартак» и сборную.
«Мои родители были очень спортивными людьми; любовь к активному образу жизни они передали и мне, – говорил Лавров изданию «Наш «Зенит». – Потом в моей жизни появился Владимир Кусков. Он пригласил меня в команду мальчишек, мы выступали в первенстве города.
В 1942 году я находился в эвакуации в Новосибирске, и в этот город приехали ленинградские динамовцы во главе с Петром Дементьевым. Даже не знаю, с чем сравнить этот праздник, ведь всех футболистов я знал в лицо. Так далеко от дома встретить хорошо знакомых людей – это незабываемые эмоции.
А служа в армии на Курильских островах, я выступал за дивизионную команду. Никакого футбольного поля там не было, прямо на поляне установили ворота, где проходили жаркие схватки между полками и эскадрильями… После демобилизации для спорта уже оставалось меньше времени, я выбрал театр, но страсть к футболу так и не прошла».
«Зенит» всегда отличался от других полной непредсказуемостью и неуравновешенностью, – говорил Лавров. – В этом его шарм, это показатель живой команды. Эмоции, настроение – это всегда было чрезвычайно важно для наших футболистов, и когда приходит вдохновение, они показывают футбол, который не забывается годами.
Менялись поколения игроков и тренеров, а характер команды остался неизменным. В 80-е годы я часто бывал на зенитовской базе, вся жизнь команды практически проходила на моих глазах.
Юрий Морозов регулярно приглашал меня в раздевалку, так что я хорошо знаком с футбольным закулисьем: видел, какими уставшими приходят игроки после матча, с каким наслаждением глотают приготовленный на столе чай из стаканов с железными подстаканниками».
Чемпион-1984 в составе Дмитрий Баранник рассказал мне: «В детстве я занимался хореографией и до сих пор могу станцевать под настроение. Моя мама хорошо поет, дедушка играл на балалайке, у нас всегда собирались застолья, и меня как самого маленького просили станцевать.
Потом это перенеслось на встречи с артистами – в 80-е мы ходили на все премьеры в БДТ и Театр Ленсовета. Игра Алисы Фрейндлих, Кирилла Лаврова, Сергея Мигицко давала мощный мотивирующий заряд.
Никогда не забуду, как, оказавшись за кулисами, увидел великого Лаврова, выходящего из гримерки в трусах, майке и халате. Актер, которого с детства видел в кино, был тогда обычным болельщиком «Зенита», уставшим после работы».
Команда БДТ регулярно рубилась с «Вечерним Ленинградом»: Товстоногов был против, но Лавров все же устраивал матчи, а Орлов их судил
В начале 70-х Лавров стал капитаном футбольной команды БДТ, собранной артистом Георгием Штилем
Штиль окончил физкультурный техникум и любил не только футбол, но и баскетбол, теннис, бокс и слалом. Так что и на девятом десятке – в неплохой форме:
«Я ж тут недавно со сцены навернулся на репетиции. Другой бы все себе переломал, а я вот синяками отделался, и ни одной репетиции не отменил, – говорил Штиль «Фонтанке» накануне 85-летия. – Одному молодому актеру внимательности не хватило. Но с другой стороны, в театре всякое бывает. Я однажды Лебедева-Холстомера зарезал по-настоящему.
Я играл конюха Василия, и всегда в сцене убийства Холстомера заносил нож так, чтобы из зала было видно, как сверкает сталь, а потом ударял-то кулаком. А Евгений Лебедев однажды играл с давлением 220 и подлез под нож.
Он частенько играл с таким давлением – и мы всегда это знали, потому что у него менялся голос: он начинал таким фальцетом говорить. И я ему случайно рассек лоб. А там столько сосудов, что кровь прямо хлынула. Ему четыре шва наложили. Я к нему приезжал в больницу – и мы оба плакали».
Команду БДТ Штиль собрал на гастролях в Алма-Ате, где артисты поспорили с работниками сцены, кто лучше играет в футбол, а после матча, закончившегося ничьей 2:2, еле передвигались по сцене в спектакле «Генрих IV».
Вернувшись из Алма-Аты, команда БДТ играла уже регулярно – чаще всего с редакцией «Вечернего Ленинграда». «Матчи состоят из трех таймов, – сообщил Лавров. – Третий – это обязательный традиционный «выпивон» после игры».
Артист Сергей Лосев добавил: «Однажды меня перед матчем покрасили в негра, и я в таком виде отыграл. Игру комментировал вживую Эрнест Серебренников, наш известный тележурналист. Он нам подыграл, представил меня, как легионера, так что все повеселились».
Устраивал и судил матчи БДТ с другими творческими командами Геннадий Орлов.
«Играли они всерьез, на договорную ничейку никто не рассчитывал, – говорил комментатор. – А как болели за БДТ артистки: Макарова, Ковель, Шарко – какие-то кричалки, смешные баннеры!
Товстоногову все это не очень нравилось: он боялся, что кто-то получит травму и выпадет из репертуара. Но Кирилл Юрьевич как-то его уговаривал. Хотя однажды один из артистов БДТ руку сломал, другому синяк под глазом перед спектаклем гримом замазывали.
В этих матчах участвовали все звездные актеры БДТ, кроме разве что Олега Басилашвили, который, играя за юношей московского «Динамо», порвал связку».
Басилашвили начинает свои мемуары с рассказа об игре за детскую команду «Динамо» и тренировке с Бобровым, но тут же добавляет: это выдумка.
«Да, в футбол я играл. Во дворе. И вратарем стоял, сутулясь, подражая Хомичу (сутулость моя оттуда). Но не было ни детской команды «Динамо», ни тренировки с Бобровым.
Просто я всегда обожал «Динамо», был его страстным болельщиком. О бело-голубые, мои боги! Что я знал тогда об их эмгэбэшной принадлежности, об интригах Берии против «Спартака»… Просто я был очарован бело-голубыми, их филигранной игрой, техникой, яркими индивидуальностями.
«Кто болеет за «Спартак» – тот мудила и дурак», – это я начертал мелом на черной лестнице нашего дома на Покровке в пику Витьке Альбацу, соседу, болельщику «Спартака». Бабушка увидела. Скандал! Позор! Заставила все это стереть. Стыдоба, в общем… Вот это – правда. Это – было».
«Зенит» посвящал победу Кириллу Лаврову, а тот следил, чтобы спектакли не пересекались с матчами
«Когда Кирилл Лавров стал художественным руководителем, он сам составлял расписание так, чтобы его спектакли не совпадали с матчами «Зенита», – вспоминал Геннадий Орлов. – Он был влюблен в футбол. Театр был всегда открыт для футболистов.
В моей книге «Вертикаль «Зенита»» Анатолий Давыдов вспоминает: «Когда мы приходили в БДТ, было полное ощущение, что актеры для тебя играют, ловят твой взгляд, какую-то шутку «для своих» отпустят, какой-то жест в твою сторону сделают, понятый только тебе».
Когда «Зенит» завоевал в 1980 году бронзовые медали чемпионата Союза, к Лаврову подошел Юрий Морозов: «Кира, такой успех, надо бы отметить». И на чествовании «Зенита» в январе 1981-го было двенадцать народных артистов».
«Кирилл Лавров в образе Градоначальника из «Ревизора» нашу команду построил и требует: бронзу «Зенит» взял, теперь команде БДТ надо золото брать, – говорил машинист сцены БДТ Адиль Велимеев. – Закончил свою речь и командует: кру-гом! Мы разворачиваемся – а на спине у каждого написана фамилия. В те времена это могли себе позволить только большие, знаменитые команды!
А когда золотые медали взяли, праздновали в СКК. Собрался весь цвет БДТ: Лавров, Стржельчик, Ковель, Медведев, Трофимов, Фрейндлих, Селезнева. Все выступали в костюмах своих персонажей из разных спектаклей, и каждый пел песню.
Например, у Алисы Фрейндлих были такие строчки: «Для «Зенита» нет плохой погоды, всякая погода – благодать. Дождь ли, снег – в любое время года он голы умеет забивать».
Дружба БДТ и «Зенита» не ослабла и в девяностые, когда театр после ухода Товстоногова искал нового главного режиссера, а команда – вылетела в Первую лигу.
«Садырин уехал с тренировки на полчаса раньше. Куда и почему – не сказал. Занятие заканчивал его помощник, – рассказывал Игорь Захаров, игравший за «Зенит» в 1995-м. – Когда наконец прозвучал свисток, я быстро помылся и бегом к жене, которая ждала в такси.
Мы опаздывали в БДТ на спектакль с Лавровым. Чудом успели к третьему звонку. Разделись – и в фойе столкнулись с Садыриным. Павел Федорович оторопел, увидев меня. По его прикидкам, я еще на базе должен был быть. Но никак не в БДТ».
Осенью 2000-го «Зенит» посвятил свою десятую победу в чемпионате Кириллу Лаврову, отмечавшему 75-летию, а спустя шесть лет тот адресовал клубу открытое письмо:
«Дорогие мои, любимые ребята! К сожалению, заболел и вот уже несколько игр не был на стадионе, но пристально слежу по телевизору. Ору, волнуюсь! Как вы все мне дороги! Я так хочу вам удачи и спортивного счастья, а мастерства у вас в избытке!
Пятого числа отменю все процедуры и вцеплюсь в телевизор. Вы должны их (ЦСКА – Sports.ru) победить! Вы можете это сделать, вы ничуть не слабее их! Я с вами, как и миллионы ваших болельщиков! Крепко всех обнимаю и люблю! Ваш К. Лавров».
Через год «Зенит» стал чемпионом. До этого события Кирилл Лавров не дожил семи месяцев.
После его ухода команды питерских театров каждую осень разыгрывают Кубок Лаврова. БДТ не взял его ни разу, так что театру, недавно отметившему столетие, еще есть к чему стремиться.
