Очень талантливый детский поэт и прозаик Сергей Махотин родился в 1953 году. Его детство прошло в курортном городе Сочи. Южный город, ласковое море, пляжи, летний наплыв отпускников, осенние штормы, обледеневшие пирсы… Как ни странно, вся эта экзотика практически в махотинском творчестве не отразилась – во всяком случае, в тех книжках, что попали мне в руки. Вот питерские реалии, вообще реалии типично российские – да, сколько угодно. Это как-то даже странно, ведь любой южанин – в США ли, в России ли, возьмите хоть Фолкнера и Колдуэлла, или Катаева и Руслана Киреева – они южане с ног до головы, тут и южный говор, и тоска по морю, и взрывной темперамент, и особый юмор, и иной, нежели у северян, теплый лиризм.
Махотин – иной. Может быть, потому что по первому призванию он – поэт. Причем поэт именно лирический, я бы сказал, традиционно лирический. То есть с грустью размышляющий о жизни (в его случае, как правило, о только еще начавшейся жизни), несколько нравоучительный, но, упаси Бог, не навязчиво, а такой, каким и должен быть интроверт и пессимист, не склонный к литературным новациям и революциям, а вполне традиционный. Одним словом – лирик.
С крупнейшим, вероятно, поэтом миллениума Михаилом Ясновым Сергея Махотина связывала крепкая дружба. И, конечно, общее дело – детская литература. При тои, а, может, и потому, что в творчестве своем они являли друг другу полную противоположность. Если Яснов - неистощимый выдумщик, словотворец, явный и неугомонный экстраверт, если с Ясновым и над Ясновым всегда ясно, даже и в ноябре, то у Махотина – дождь, пусть теплый, пусть ласковый, пусть даже и с проглядывающим солнышком, пусть вкусный, грибной, но все же именно дождь. Даже когда никакого дождя нет в тексте, все равно.
Суждение это никоим образом не оценочное. А даже если и так, то чем же дождь или снег хуже ясной погоды? На вкус и цвет, как говорится… Главное, чтобы написано было хорошо.
Хороши ли стихи Сергея Махотина? Судите сами:
У реки волна речная,
У ручья волна – ручная.
У лесной тропинки
Мы к ручью присядем
И по мокрой спинке
Мы ручей погладим.
Или:
Теплым дождем умывается лес,
Шепчутся листья и травы,
И поднимают стволы до небес
Крону зеленой дубравы.
Выбрав в ветвях
Наблюдательный пост,
Радуясь ливню в июле,
Как на качелях, качается дрозд
С капелькой солнца на клюве.
Изумительные, тонкие стихи, неброские, вдумчивые, вглядывающиеся, внимательные к самой мелкой детали. Это ведь вовсе не метафора – солнце на клюве дрозда. Это подсмотренная внимательным и зорким взглядом поэта и натуралиста живая деталь живой жизни. Причем и поданная, пусть и ударным финалом, но именно как деталь, а не как гениальная находка языкотворца.
А вот гладить ручей по мокрой спинке – это, конечно, уже языкотворческая игра, то высокое поэтическое мастерство, которое делает стихотворную игру поэзией.
Такие-то, увиденные зорким глазом жизненные реалии, как солнечная капля на клюве птицы, и такие-то языковые находки, метафоры, как мокрая спинка ручья, и выдают истинного поэта, лирика не только собственно в стихах, но даже и в прозе. Если вы откроете книгу очерков С.А. Махотина о русском лесе, несомненно, вспомните о его стихах. Они продолжают друг друга, махотинская поэзия и махотинская проза, без всякого напряжения как бы перетекая друг в друга. Причем проза-то, о которой я говорю, невыдуманная – увиденная, услышанная, прочитанная автором.
Вернемся, однако, к его поэзии. Сергею Махотину удаются не только лирические миниатюры, но и сюжетные стихи, то есть стихотворные новеллы с несколько нравоучительной, как я уже говорил, и философской подкладкой, зачастую одновременно юмористические и меланхоличные. Таковы стихотворения «Настройщик», «Светлячок», «За мелом» и многие другие. Этот меланхоличный юмор, я думаю, главная, так сказать, фирменная, отличительная черта махотинской поэзии, лучшие образцы которой вошли в сборник «За мелом», выпущенный питерским «Детгизом» в 2011 году. Вероятно, «За мелом» - в какой-то мере итоговый сборник поэта, публикующегося в детских журналах с 1976 года.
В художественной же прозе Махотина и юмор, и меланхоличность присутствуют также. Особенно ярко проявлен их сплав, именно и создающий бархатистую интонацию махотинского писательского тембра, в повести в рассказах (или просто сборнике рассказов, объединенных общими героями и местом действия) «Вирус ворчания», удостоенной – и по заслугам! – диплома имени Андерсена в 2008 году (а это означает серьезное международное признание писательского труда). Это книжка на старую добрую тему (я ведь уже говорил, что Махотин – традиционалист) «ребята с нашего двора», в данном случае – «дети и взрослые нашего дома». Такая маленькая сага для подростков о маленьких и больших проблемах – любви и честолюбии, наших достоинствах и недостатках, о дружбе и одиночестве, о детстве и старости, о сбывшихся и несбывшихся надеждах, о школе и доме, о мальчишках и девчонках, бабушках и собачонках, о грустном и смешном в нашей жизни…
В общем же, о ней самой – о жизни, и о нас – разных и похожих, о таких, какие мы есть. А раз о нас и о нашей жизни, то, конечно, и о стране, в которой мы живем, со всеми ее и нашими достоинствами и недостатками.
Вот, к примеру, грустно-иронический рассказ «Без уважительной причины», о том, как мальчик по фамилии Миробоев снялся в рекламе магазина «Мир обоев», прогуляв школьные занятия, как в одночасье сделался местной знаменитостью и в одночасье же утратил свою популярность, растворившуюся, как мыло в воде, подобно самому магазину-однодневке.
Или – отчаянно смешной рассказ, такой смешной, что аж печальный (уж не юмористический, а сатирический), «Страшное оружие», - про девчачий визг, от которого не только учителя раньше времени седеют, но и министерские карьеры лопаются, как мыльные пузыри.
Или лирико-философская история в духе Андерсена «Разбуженная музыка». Или грустная юмористическая история о взрослении с оптимистическим финалом «Шестиклассник Серафим», обыгрывающая хрестоматийные пушкинские строки…
Или, быть может, самая умная и грустная новелла в книжке «Бабушка Плисецкого» - о неувядающей любви, одиночестве и уходящей жизни.
«Вирус ворчания», возможно, самая лучшая книжка Сергея Махотина – из тех художественных его произведений, которые мне довелось прочесть.
Пишет же он в самых разных жанрах – тут вам и славянское фэнтези (один из романов коллективного цикла о Владигоре), и детский детектив (о нем сейчас расскажу), и исторический роман, и биографический очерк, и историко-культурологическая миниатюра. Иной раз оторопь берет: есть ли хоть что-нибудь, чего Махотин в литературе не умеет… Наверное, нет такого.
Тем не менее, что-то получается у писателя лучше, что-то слабее. Такова, на мой взгляд, из не самых лучших, но интересных и востребованных широким читателем, его детективная, а точнее – приключенческая с криминальным привкусом, повесть «Дело о пяти минутах». Кто-то из критиков сказал, что Сергею Махотину с удовольствием пожали бы руку Драгунский и Голявкин. Можно добавить, что – за это самое «Дело…» - и Коваль тоже. Ибо написана эта история, совершенно очевидно, под «куролесовскую» трилогию Юрия Коваля. Не знаю, намеренно ли, то есть, как литературный прием, или невольно – под обаянием творчества.
Детектив есть детектив – рассказывать о нем невозможно, потому что нельзя раскрывать секреты. Я и не буду, сообщу лишь, что написан он легко и с юмором, в полном соответствии с тем, как написана «куролесовская трилогия». Только, конечно, не так блистательно и не так ядовито, как у Юрия Иосифовича. Ну так Коваль есть Коваль!..
Обратимся теперь к тому, что Сергей Махотин делают лучше других, и к тому, о чем можно говорить, не боясь испортить читателю первое впечатление.
Один из излюбленных его жанров – биографический очерк. Я представлю здесь три таких рассказа: о композиторах Бахе и Бетховене и о флотоводце Ушакове. Это яркие литературные портреты в жанре миниатюры – книжки для первого знакомства юного слушателя с жизнью титанов мировой музыкальной культуры.
Иоганн Себастьян Бах и Людвиг ван Бетховен - непреходящая гордость национальной и мировой музыки, о каждом из них написаны тысячи и тысячи биографических, музыковедческих, исторических трудов, и пополнение этих библиотек беспрерывно, ибо каждая эпоха слушает и исполняет музыку Баха и Бетховена заново, по-своему, открывая в ней то, чего не могли постичь времена предшествующие. Таковы законы бессмертного бытия классики: оставаясь самой собой, она открывается людям новых эпох все новыми и новыми гранями, и изменение их бесконечно, как изменение орнамента в калейдоскопе.
Книги, о которых я веду речь, вышли в большой серии издательства «Белый город» «Исторический роман». Название серии немножко смущает, поскольку каждая книжка содержит всего лишь 64 страницы, богато иллюстрированные цветными картинками, а также многочисленными репродукциями и фотографиями, набранные крупным шрифтом, так что, если навскидку пересчитать количество текста, то получится, что каждый «роман» содержит порядка 20 - 25 страниц, не больше. Потому честнее, кажется, было бы назвать серию «Исторический рассказ», тем более, что рассказ, как и роман, теория литературы относит к одному жанру - эпическому. И это утверждение некоторые книжки серии полностью оправдывают.
Биографии Баха и Бетховена, написанные Сергеем Махотиным, действительно можно считать маленькими романами. Ко всему прочему они еще и замечательно проиллюстрированы Василием Стуковниным и Евгением Орловым.
Миниатюра «Иоганн Себастьян Бах» на тех же 20-25 страницах текста сообщает читателю все самое главное о великом немецком композиторе, его предках, потомках и современниках, но еще и о Боге, к которому неизменно обращена музыка Баха, о самой этой божественной музыке, а также о том, какую неоценимую роль сыграла эта музыка после полувекового забвения младшими современниками в творчестве композиторов-романтиков, а тем самым и о влиянии старого скромного провинциального органиста и величайшего композитора на всю последующую мировую культуру.
Бах - явление исключительное даже в компании титанов мировой музыки. Бах - случай в искусстве почти невозможный, да не почти, а на самом деле невозможный, потому что редко, но были в истории великие творцы, лишенные честолюбия, предпочитавшие мирской славе беседу с Богом один на один, но вот отвечал Бог, похоже, только одному Баху, лишь с одним Бахом беседовал Бог как с равным.
О том (в числе прочего) замечательно хорошо сказал в своей песне Александр Галич:
- Начинается день и дневные дела,
Но треклятая месса уснуть не дала.
Ломит поясницу и ноет бок,
Бесконечной стиркою дом пропах…
- С добрым утром, Бах, - говорит Бог.
- С добрым утром, Бог, - говорит Бах.
С добрым утром!..
<...>
- Под попрёки жены исхитрись-ка изволь
Сочинить переход из це-дура в ха-моль!..
От семейных ссор, от долгов и склок
Никуда не деться, и дело - швах…
- Но не печалься, Бах, - говорит Бог.
- Да уж ладно, Бог, - говорит Бах.
Да уж ладно!..
<...>
- А пронзительный ветер, предвестник зимы,
Дует в двери капеллы Cвятого Фомы,
И поёт орган, что всему итог -
Это вечный сон, это тлен и прах!
Но не кощунствуй, Бах! - говорит Бог.
- А ты дослушай, Бог! - говорит Бах.
Ты дослушай!..
<...>
- Он снимает камзол, он сдирает парик.
Дети шепчутся в детской: "Вернулся старик…"
Что ж, ему за сорок - немалый срок,
Синева, как пыль, на его губах…
- Доброй ночи, Бах, - говорит Бог.
- Доброй ночи, Бог, - говорит Бах.
Доброй ночи!..
И ведь так оно всё и было. Или могло быть. Должно было быть. Не могло быть иначе. Потому что Бах - это Бах. И достаточно один раз услышать хотя бы токкату ре-минор, чтобы понять: и Александр Галич, и вслед за ним Сергей Махотин, а до Махотина и знаменитый философ Альберт Швейцер в своей монументальной, в 800 страниц монографии, и М. Друскин - в своей книге, и С. Морозов в биографии Баха, написанной в 60-е годы для «молодогвардейской» серии «ЖЗЛ», и современный французский культуролог Марк Лебуше, автор одного из самых свежих очерков о жизни и творчества Баха, также изданного на русском языке «Молодой Гвардией» - все говорят, пусть по-разному, пусть не впрямую (не всегда в нашей стране можно было свободно говорить о Боге), но - о том же: «Послушай, Бог!»
Сергею Махотину очень удалась эта работа, но, пожалуй, еще больше ему удалась книжка о Бетховене, тоже, безусловно, маленький роман.
Это вообще очень и очень трудно - написать верный портрет гения, но еще трудней оживить этот портрет. И почти невозможно сделать это на пространстве двадцати страниц. Сергею Анатольевичу это удалось, я думаю, прежде всего потому, что он – поэт,. Помните, у Пушкина: «О чем, прозаик, ты хлопочешь?...»
Вот такой крылатый – легкой и стремительной скорописью написанный – живой портрет немецкого гения удался поэту Сергею Махотину, несмотря на то, что его герой был непростым, нелегким в быту человеком, трактовавшимся разными исследователями по-разному настолько, что парадное его изображение прямо невозможно. И в самом деле, реальный Бетховен был и скрягой, и расточителем, и угрюмым нелюдимом и заботливым опекуном, он был и рассеянным чудаком, и ниспровергателем авторитетов, и революционером, и скрупулезнейшим, непрестанно трудящимся художником, наращивавшим мастерство, как атлет наращивает мускулатуру, - изо дня в день, из года в год, всю жизнь. И ко всему Бетховен был не просто композитором, но композитором-новатором. И, наконец, глухим композитором.
Все эти противоречия, вся трагедия, вся человеческая сложность потрясающей личности Бетховена в книжке Махотина отражены. Да еще так захватывающе, что, проглотив залпом, ее тут же хочется начать читать заново!
А ведь литература о Бетховене и до Махотина была огромна. Из всего ее изобилия юному читателю я порекомендовал бы биографию композитора, написанную Б. Кремневым и выходившую в 60-е годы прошлого века в серии «ЖЗЛ», - с годами книжка не утратила актуальности.
Оригинальная, противоречивая и в то же время удивительно цельная личность Бетховена воспета не только поэтами, биографами и, естественно, музыкантами, но и кинематографистами. Как и о Моцарте, о Бетховене снято немало талантливых фильмов. Прежде всего, пожалуй, две картины – «Бессмертная возлюбленная» Бернарда Роуза, с Гэри Олдменом в главной роли, и «Переписывая Бетховена» Агнешки Холланд, с Эдом Харрисом. В этих лентах уважительное отношение к музыке, культуре и истории удачно сочетается с неудержимым полетом фантазии их творцов. Вполне в духе самого композитора.
Третий биографический роман-миниатюра Сергея Махотина, о котором не могу не рассказать здесь, - «Ушаков». Он посвящен личности и деяниям великого русского флотоводца, адмирала, не проигравшего ни одного сражения, а их в его жизни было немало. Это книжка о человеке, которого по заслугам уважали и любили Суворов и Потемкин, ценили Екатерина Великая и даже Павел Петрович, который вообще ничего не любил из того, что любила его матушка – из принципа.
Это книжка о самых славных победах русского духа и русского оружия. Но это и книжка о том, что великий наш воин был еще и великим богомольцем и великим воспитателем. Словом, это рассказ о парадоксальных, кажется, совсем не сочетаемых свойствах человеческой натуры, образовавших, тем не менее, одну из самых ярких, выдающихся личностей в российской истории. Скромный, подобно Суворову, Федор Федорович Ушаков, в отличие от Александра Васильевича, был еще и уживчивым человеком. А то, что отстранен был от дел Александром I, так потому, что о Боге думал и о душе, а политикой рук не пачкал. Замечательный был человек. И замечательный очерк написал о нем Сергей Махотин – короткий, яркий, батальный и философский. И педагогический. И лирический – почти как стихи.
И в завершении нашего рассказа – еще о двух поэтических шедеврах в прозе, авторских и издательских, о двух путешествиях. Первый – книга «Прогулки по лесу», второй – «Прогулки по Москве». Обе изданы «Белым городом» так, как, наверное, только «Белый город» у нас и издает.
Я говорю о глубоко продуманном, умном и любовном оформлении таких книг, о замечательной верстке – наглядной, броской, но не аляповатой, как глянцевые издания. То есть об издательской изобразительной культуре, когда всё к месту: и разнообразные шрифты, и подбор иллюстративного материала – от живописных шедевров великих русских художников до пояснительных рисунков оформителя книги, чертежей и карт местности.
Конечно, прежде всего в таких изданиях должен быть текст. Он и есть здесь прежде всего, ибо крохотные, изящные, но предельно информативные очерки – рассказики – зарисовки С. Махотина с пользой и удовольствием можно читать и просто так, без какого-либо оформления, но последнее делает эти авторские детские энциклопедии (а это именно тематические энциклопедии!) подлинными издательскими шедеврами.
И если «Прогулки по лесу», блекловато отпечатанные на пухлой бумаге, напоминают советские кинематографические шедевры, снятые, увы, на пленке шосткинского комбината «Свема», то «Прогулки по Москве» - издание мирового класса – яркое, как голливудская картинка. А по содержанию – еще один наш, именно наш шедевр.
Цитировать обе книжки очень хочется, но статья и без того уж слишком затянулась. Просто поверьте на слово: это почти стихи, это стихи в прозе. Такую прозу может писать только поэт! Очерки о ягодах и грибах, птицах и животных, деревьях и цветах – исторические, культурологические, искусствоведческие – всё вместе. О каждой крохотной Божьей былинке или скромной пугливой полёвке рассказано с такой же любовью, с таким же трепетом и восторгом, как о корабельной сосне, упирающейся кроной в поднебесье, или о царе наших лесов – Михайле Потапыче.
Ровно то же могу сказать и о «Прогулках по Москве», где в кратчайших, как лирические миниатюры, очерках, каждый из которых занимает не более двух тетрадных страничек, рассказано все самое главное и все самое интересное о нашей столице (то есть о нашей с вами истории) – от возникновения поселения из нескольких сот человек до многомиллионного сегодняшнего мегаполиса. И не только рассказано, но и показано на картинах, фотографиях, планах и чертежах – четких, внятных, наглядных. Да еще же и спрошено с нас, читателей, кое-где на страницах книжках: а это, мол, что вы такое здесь видите, а как эта кремлевская башня называется, а эти ворота?..
И даже взрослому читателю не всегда на вопросы автора ответить легко, если он, читатель, так увлекался рассказом, что не усваивал детали. А как и не увлечься?.. Но любую из поэтических книг Сергея Махотина можно и нужно перечитывать. Да ведь и хочется!
© Виктор Распопин
Иллюстративный материал из открытых сетевых ресурсов, не содержащих указаний на ограничение для их заимствования.
