210-летие со дня рождения М. Ю. Лермонтова никого не оставляет равнодушным. В этом году эту дату отмечают во многих уголках России. Писатель достоин такого внимания. Если и есть у кого сомнения на этот счет – то таких людей мало. Хочу обратить внимание на другую сторону вопроса. Имя Лермонтова в последние годы обросло большим количеством мифов. Штампом стал миф о внешне некрасивом (в некоторых случаях даже безобразном) облике писателя и о его невыносимо дурном характере. Дабы не быть голословным, сошлюсь на одну из серьезных публикаций 2014 года – статью известного астролога Павла Глобы в журнале «Караван историй» под броским названием «Проклятие Лермонтова» с не менее интригующим подзаголовком: «…В 2014 году исполняется двести лет со дня рождения Михаила Лермонтова. Даты, связанные с именем великого поэта, в России часто отзываются весьма горькими событиями…».
А вот еще один заголовок (уже в «Пензенской правде») – «Роковые совпадения или проклятие?». Опубликованы заметки в символический день 1 апреля. В России этот день еще называют «днем смеха», однако серьезность поставленного вопроса в газете не вызывает сомнений. Задача «пензенских заметок» сводится к комментариям и пропаганде суждений Павла Глобы. Сразу же отмечу: о «несчастных» датах рождения и смерти Лермонтова писал в 1914 году поэт Владислав Ходасевич. А вот что в 1964 году, 15 октября, в день стопятидесятого юбилея поэта, смещен со своего поста Никита Хрущев и что СССР рухнул в 1991-м – об этом еще не писали. Не говорили и о коллективизации, приуроченной к 115-летию со дня рождения писателя. Указанные события, включая войны 1914 и 1941 годов, дали повод для того, чтобы сделать вывод: «Это мистические знаки: проклятие Лермонтова все-таки существует».
С «проклятием Лермонтова» трудно согласиться – ведь не у одного Лермонтова была круглая дата в 2014 году. Работник Государственного музея-заповедника «Тарханы» Н. К. Потапова вполне аргументировано называет Сергия Радонежского, со дня рождения которого исполнялось 700 лет, припоминается и Т. Г. Шевченко, родившийся в 1814 году и которому в 200-летний юбилей воздвигли памятник в российской столице. А потом, велика ли печаль по поводу снятия с поста партийного руководителя Хрущева с насиженного места. Годы коллективизации в Советской России шли не один год. Если очень захотеть, то подогнать под надуманную схему можно что угодно. В нашей жизни встречается много всяких совпадений. Стоит ли их связывать с «проклятием Лермонтова»? По большому счету юбилеи Лермонтова с большим или меньшим размахом проходили регулярно.
Трудно спорить с астрологом. Может быть, в чем-то он и прав, а вот с мнением о невыносимом характере Лермонтова согласиться трудно. О причинах дуэли астролог пишет: «определенную роль сыграл горделивый характер поэта: ...его капризность и нервозность… Нередко он пускал желчные замечания и делал язвительные комментарии». О некрасивой внешности Лермонтова у обывателей сложилось почему-то только резко отрицательное мнение («его лицо многих отталкивало»). Зато Николай Соломонович Мартынов – естественно, «красавец» и вообще «порядочный человек». Вот его поведение на поединке, о котором рассказал дуэлянт на закате своей жизни: «От сделанного мною выстрела он упал. И хотя признаки жизни были видны, уже не говорил. Я поцеловал его и тотчас отправился домой, полагая, что помощь может еще подоспеть к нему вовремя». Надо же, какой воспитанный Соломонович – даже поцеловал своего любимого друга. В щеку, наверное, чмокнул. В уста – было бы опасно. Как такого джентльмена не оправдывать.
А может быть, и не добряк Мартынов убил, а кто-то другой? Пишет же Глоба о двух пулях (без всяких ссылок на первоисточник), якобы обнаруженных медиками в теле убиенного. Кто обнаружил? Когда зафиксировано? Источник один, и тот неподтвержденный, исходящий от самого убийцы. Как ни поверить бедняге, клявшемуся на предсмертном одре: «Да, стрелял. Но не убивал! Был еще один выстрел». Поверить можно было бы, если бы он чуть выше не давал противоположные показания. Об одной пуле, пробившей тело Лермонтова под приблизительно 45-градусным углом, известно лермонтоведам по записке медика Барклая-де-Толли, оперировавшего поручика.
Кстати, подобных распространяемых «сарафанных радио» много. Например, в «Пензенской правде» от 1 апреля 2014 года: «Акушерка, принимавшая роды у Марии Лермонтовой, заметила, что этот мальчик не умрет своей смертью». Кто эта «провидица»? Когда и кому говорила – неизвестно. Не подумайте, что я подозреваю газету в чем-то нехорошем. «Мнение акушерки» не журналисты придумали, этот эпизод известен литературоведам, которые говорят о нем как о гипотетическом случае в определенном научном контексте. Журналисты же и писатели готовы из таких эпизодов создать художественные сюжеты.
Елена Хаецкая, пытаясь понять феномен Лермонтова, в книге «Мишель» (2006) выдвигает версию о двух Лермонтовых – о Юрии и Михаиле. Как это? Да все просто: Мария Михайловна согрешила со слугой, в результате чего на свет появился братик у Мишеля. Он обладал тоже поэтическим даром, правда, несколько меньшим, чем у Мишеля. Один из Лермонтовых участвовал в дуэли, другой шедевры создавал. Забавная история получилась.
О внешности Лермонтова у обывателей сложилось негативное представление, хотя мемуарные источники говорят о разных мнениях. Негативная сторона почему-то воспринимается людьми быстрее и дольше остается в памяти. Мы с вами, уважаемые читатели, и в двадцать первом столетии можем иметь представление о внешности Лермонтова по дошедшим до нас портретам поэта, написанным с натуры художниками (фотографий тогда еще не было). Всего дошло 15 прижизненных изображений, среди которых 2 – показывают Лермонтова в детском возрасте. Его портреты писали профессиональные мастера: Ф. О. Будкин, П. Е. Заболотский, А. И. Клюндер, К. А. Горбунов, ставшие впоследствии академиками живописи. В 1837 году, находясь в ссылке, Лермонтов создает свой акварельный автопортрет на фоне Кавказских гор. По-разному живописцы изображали состояние души портретируемого, но говорить о некрасивости лица будет несправедливо.
Сенсаций дуэльных немало выдвигалось в лермонтоведении, а вот о мифе «Лермонтов-масон» догадывались немногие. Ссылок научных нет, опять-таки не беда. Оказывается, «союз вольных каменщиков привлекал поэта». Однако, быстро поняв, что там масоны преследуют только личные цели, «Лермонтов от общества отошел. Выйдя из состава ложи, он стал угрозой для вольных каменщиков: запросто мог наговорить лишнего». Вот беда-то приключилась бы для главы Собственной Его Императорского Величества канцелярии графа Бенкендорфа, входившего в одну из масонских лож Петербурга. И только ли Александр Христофорович мог загреметь под фанфары? «Начни Лермонтов шутить свои шутки, – пишет Павел Глоба, – и полетели бы многие головы: Бенкендорфа, начальника штаба корпуса жандармов Леонтия Дубельта, канцлера графа Нессельроде, да и других высокопоставленных масонов». Ох, как бы им всем досталось от Николая I. Оставалось одно – лишить жизни много знающего поручика. Ни при чем, оказалось, ссора в доме Верзилиных в роковой июль 1841 года. Вот откуда взялась вторая пуля. А может быть, для большей уверенности они еще и Мартынова уговорили, чтобы этот деликатный «красавец» стрельнул в своего друга, а потом еще и поцеловал в знак примирения?
Согласимся, миф получился весьма увлекательным. Кто такие масоны? Это люди, равнодушные к своей Родине, ее прошлому, настоящему и будущему. Они стремятся создать тайную всемирную организацию с целью объединения человечества в некий религиозно-братский союз. Доказывать, что православный христианин, автор «Песни про Ивана Васильевича, молодого опричника, и про удалого купца Калашникова», «Бородино», «Родины»…, офицер, сражающийся за целостность России на Кавказе, являлся масоном, совершенно нелогично. Можно было бы в поисках объяснений предположить противоположное, как это сделала известный лермонтовед-исследователь Эмма Григорьевна Герштейн в книге «Судьба поэта». Полемический задор стихотворения «Родина» («Люблю Россию я, но странною любовью…») некоторые литературоведы объясняли равнодушием к Отчизне. «Предположение невероятное, – считает Герштейн, – потому что Лермонтов был ярко выраженным патриотом. Скорее его можно было бы упрекнуть в некотором налете шовинизма, иногда проглядывавшем в его творчестве и личном поведении».
Слово «шовинизм» – нехорошее слово. В новейшем «Современном толковом словаре русского языка», изданном «Ридерз Дайджест» (М., 2004), оно трактуется как «крайний национализм, проповедующий национальную и расовую исключительность, разжигающий ненависть и презрение к другим нациям и народностям». Думается, Э. Г. Герштейн понятие «национализм» использовала не в таком смысле. Националистом, в лучшем смысле этого слова, Лермонтов был как человек, любивший свою Родину, готовый ради ее свободы и процветания на личные жертвы. Заострить внимание на этом вопросе приходится потому, что в последние годы слово «национализм» приобретает только негативные оттенки. В том же словаре читаем про национализм следующее: «идеология и политика, исходящая из идей национального превосходства и противопоставления своей нации другим, подчиняющая общечеловеческие интересы и ценности национальным интересам».
Подобных крайностей русскому народу всегда удавалось избегать благодаря своему простодушию, скромности, юмору, благодаря признанию православной веры. Даже «некоторого налета шовинизма» (Э. Г. Герштейн) у Лермонтова ни в творчестве, ни в быту не было. Он, выражавший характерные особенности своего творческого «я», с чувством глубочайшего уважения относился ко всем нациям. Есть три четких понятия, с которыми мы часто встречаемся в быту: национализм, шовинизм, фашизм. Национализм – это любовь к своей нации. Шовинизм – это чувство и идеология презрения к чужим нациям. Высшая степень шовинизма – фашизм, когда ненависть к другим нациям выявляется в физических действиях, в издевательствах и уничтожении инакомыслящих. Примеры тому: фашизм в Германии (Гитлер) и фашизм в Западной Украине (Бандера), проявление которого можно наблюдать в современной Украине.
Для Лермонтова общечеловеческое было бы понятием абстрактным без национального осмысления. Национальные чувства, переходящие в общечеловеческие, в смысле «всемирной отзывчивости русской души» находятся у него в единстве. Поэт всегда с заинтересованным вниманием относился к национальному вопросу. Вспомним, как он, защищая честь России, бился с французом Барантом. Упоминаемая мною Э. Г. Герштейн, тщательно изучившая историю дуэли, пришла к выводу, что причина ее не в любовной интрижке, обсуждаемой в элитных кругах, а политическая. Согласно показаниям Лермонтова между дуэлянтами произошел следующий диалог.
Барант. Правда ли, что в разговоре с известной особой вы говорили на мой счет невыгодные вещи?
Лермонтов. Я никому не говорил о вас ничего предосудительного.
Барант. Все-таки если переданные мне сплетни верны, то вы поступили весьма дурно.
Лермонтов. Выговоров и советов не принимаю и нахожу ваше поведение весьма смешным и дерзким.
Барант. Если бы я был в своем отечестве, то знал бы, как окончить это дело.
Лермонтов. В России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и мы меньше других позволяем оскорблять себя безнаказанно.
Ответ Лермонтова французу касается не только этого конкретного случая, а затрагивает существенную сторону русского менталитета, имея в такой постановке вопроса принципиальный характер. Русский религиозный философ Н. А. Бердяев, анализируя статью П. Б. Струве «Великая Россия», отмечает: «Англичане, немцы, французы, все культурные европейцы – националисты, у всех у них сильно не сознание своей общечеловеческой миссии и мировой истории, а национальное самолюбие и национальное хищничество…». Далее – весьма любопытный и важный вопрос: можно ли желать, чтобы этот буржуазный национализм вошел в плоть и кровь русского народа? Ответ дан после рассуждений об особой, ответственной роли России: она останется великой, пока будет оставаться посредником между Востоком и Западом, выполняя роль «соединителя божественного с человеческой культурой». «Принятие западной государственно-националистической идеологии сделало бы Россию второстепенной буржуазной страной, обесцветило бы ее соборную личность». Иными словами, ни в коем случае нельзя, чтобы «буржуазный национализм вошел в плоть и кровь русского народа». На Западе такой национализм возможен, а в России – не должен быть. Кое-кто очень боится русского национализма, ибо с ним связано русское самосознание.
По-иному размышлял Лермонтов. Он не стеснялся называть себя русским человеком:
Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.
Ратуя на страницах «Университетской газеты» за научный подход к изучению творчества Лермонтова, следует сказать о сложности затронутой проблемы, объясняющей появление многих необычных гипотез, начиная с высказываний философов Владимира Соловьева и Дмитрия Мережковского и заканчивая Павлом Глобой, с которого я начал свои рассуждения. Лермонтов своей необычной биографией и нестандартным творчеством давал повод для необыкновенных гипотез. В его судьбе было немало чудесного. Многие исследователи говорили о его личности как загадочной и необъяснимой. С первых шагов творчества, чувствуя в себе особое призвание, долг перед людьми, завещанный небесами, он торопился жить, чтобы успеть исполнить свое пророческое служение, о котором будто бы все уже знал заранее:
Мне нужно действовать, я каждый день
Бессмертным сделать бы желал, как тень
Великого героя, и понять
Я не могу, что значит отдыхать.
Заявка, как видим, многообещающая и дана 17-летним человеком не всуе, а вполне обдуманно и серьезно. Он даже личную жизнь старается отнести на второй план. Для творческого человека время – высшая ценность, отпущенная судьбой. А что это за сравнение: «как тень великого героя…»? Кого имел в виду начинающий поэт? Скорее всего, Д. Г. Байрона, стихи которого хорошо знал, зачитывался им, дабы читать его в подлиннике – изучил английский язык. Знал он еще немецкий и французский языки.
О влиянии Байрона целесообразно сказать особо, тем более что оно связано с родословной русского поэта. Иному писателю генетическая родословная, может быть, вовсе ни к чему, но только не для Лермонтова, активно занимавшегося разысканием своих предков. Путь его к бессмертию генетически предопределен двумя родословными линиями: по отцовской (Лермонтовской) и материнской (Столыпинской). Культура жизни Столыпиных-Арсеньевых своими корнями уходит в седую русскую древность. Во второй линии больше загадок. В «Автобиографических заметках» (1830 г.) читаем: «Когда я начал марать стихи в 1828 году, я как бы по инстинкту переписывал и прибирал их, они еще теперь у меня. Нынче я прочел в жизни Байрона, что он делал то же, – это сходство меня поразило!» Обратим внимание, что русский юноша не просто ориентируется на Байрона, но находит с ним общие биографические черты. Спустя несколько месяцев, но в этом же, 1839 году, передавая прозаические раздумья поэзией, он признается:
Я молод, но кипят на сердце звуки,
И Байрона постигнуть я б хотел;
У нас одна душа, одни и те же муки –
О, если б одинаков был удел…
Как бы удивился Михаил Юрьевич, если бы успел раскопать родословные материалы о Байроне, открывшие свои тайны в двадцатом столетии. Вальтер Скотт в балладе «Томас Стихотворец» обработал легенду, по которой Томас Эрсильдаун по фамилии Лермонт имел дар поэта-прорицателя, предсказания которого нередко сбывались. О прорицателе русский поэт не знал, хотя, если иметь в виду стихотворения «Желание» и «Гроб Оссиана», пытался воскресить его образ. Не знал он и о далеких родственных корнях с Байроном, хотя опять-таки чувствовал с ним связь. И не напрасно.
Из литературоведческих исследований последнего времени стало известно, что один из Лермóнтов в 1613 году воевал в польской армии против русских. При осаде крепости Белой русские взяли его в плен. С тех пор он остался в России, воспринял ее культуру и обычаи. Видимо, пленник считался толковым человеком, почему и оставлен на царской службе и наделен землями в Костромской губернии. Зимой 1633/34 годов, во время русско-польской войны, предок погиб, защищая новое Отечество. Оставшиеся дети продолжили его дело. То была русская линия Лермонта.
Одна из представительниц женской линии этой фамилии уже в Англии XVII века вышла замуж за Вильяма Гордона. А несколько позже, в 1785 году, Екатерина Гордон связала свою судьбу с Байроном. Они-то и были родителями английского поэта Байрона. Выходит дело, гены поэта Томаса Лермонта могли перейти по женской линии к Джорджу Гордону Байрону, а по мужской – Михаилу Юрьевичу Лермонтову. Потом уже история каждой страны, культура, общественный строй, литературный процесс сделали из них великих писателей, национальных литературных кумиров. Поэтическая интуиция («…у нас одна душа, одни и те же муки») не подвела русского юношу.
Художественное чутье необходимо в любой сфере творчества. В том виде искусства, в котором Лермонтову суждено было совершать открытия, трудно и по сей день найти ему равных. Во многих случаях оно необъяснимо даже на современном витке научных знаний. Являясь не политиком или ученым-историком, а всего-навсего поэтом с великим чувством интуиции, Лермонтов четко предсказал то, что может быть в России после вооруженной революции. Результаты такого выступления он выразил в стихотворении «Предсказание». Поэт увидел в деталях результаты будущей революции. В предвидении и он сравним с легендарным Нострадамусом. Наступит жестокое время, по поэту – это России «черный год»:
Когда царей корона упадет,
Забудет чернь к ним прежнюю любовь
И пища многих будет смерть и кровь…
А далее в стихотворении – картины еще натуралистичней и мрачнее. Предвидение, о котором идет речь, под силу только человеку гениальному, наделенному даром Божиим. В чем суть его? Возможно, он представляет некие биотоки, о которых много пишут сейчас. Точного ответа здесь не может быть, поскольку не осталось мемуарных сведений на этот счет, кроме упоминаний о необычном взгляде Лермонтова: «глубокие, умные и пронзительные черные глаза, невольно приводившие в смущение того, на кого он смотрел долго. Лермонтов знал силу своих глаз и любил смущать и мучить людей робких своим долгим и пронзительным взглядом». Для подтверждения своих слов И. И. Панаев приводит наблюдаемый им конкретный случай: «Однажды он встретил у Г. Краевского приятеля М. А. Языкова. Языков сидел против Лермонтова. Они не были знакомы друг с другом. Лермонтов несколько минут не спускал с него глаз. Языков почувствовал сильное нервное раздражение и вышел в другую комнату, не будучи в состоянии вынести этого взгляда. Он и до сих пор не забыл его». Цитируется по «Литературным воспоминаниям» (М., 1950). О необычном взгляде поэта знал Н. С. Мартынов, поэтому избежал честной дуэли 15 июля 1841 года.
Воспоминаний подобного рода можно привести больше. И вообще, Лермонтов прожил свою жизнь так, как будто бы знал что-то, догадываясь о своем прошлом и будущем: «Забыть? – Забвенья не дал бог». Предугадывая свою особую миссию на земле, он не согласен на такое забвенье: «Душа моя должна прожить в земной неволе недолго…»; «Виденья прежних лет толпятся предо мной», «Я схоронил навек былое»;
А много было взору моему
Доступно и понятно, потому
Что узами земными я не связан
И вечностью и знанием наказан…
Вникая в интуитивные особенности Лермонтова, невольно поверишь в его предсказание и в теорию переселения человеческих душ. Была бы возможность для смертных путешествовать во времени, то хотелось бы побывать в ХIII веке в гостях у предка Лермонтова, посмотреть на него, послушать, может быть, и получить предсказания. Языческие славяне верили в подобные чудеса: «Когда человек умирает, – пишет знаток славянской народной жизни А. Н. Афанасьев в «Поэтическом воззрении славян на природу», – душе его предстоит далекое и многотрудное странствование, чтобы достигнуть светлого неба и водвориться там, в блаженных селениях». Лермонтов мотив переселения душ часто использовал в своем творчестве. В дневнике Печорина («Герой нашего времени») есть загадочная фраза: «В первой молодости моей я был мечтателем, я любил ласкать попеременно то мрачные, то радужные образы…». В земной жизни у каждого человека одна молодость. Стало быть, герой уже прошел одну жизнь. Такое предположение укрепляется второй частью этого же абзаца: «…я вступил в эту жизнь, пережив ее уже мысленно, и мне стало скучно и гадко, как тому, кто читает дурное подражание давно ему известной книги».
Нам, земным потомкам, писатель адресовал: «Когда я буду прах, мои мечты,/ Хоть не поймет их, удивленный свет / Благословит…». Что касается благословения – поэт-пророк попал в точку, а вот понимания – пытаемся понять. Здесь путь пока что лежит не к финалу разысканий, а к избавлению от печальных ошибок, к выработке с учетом всех имеющихся находок новых путей в лабиринте лермонтовских намеков и реалий.
Г. Е. Горланов
