На мой читательский взгляд, (а я сейчас тоже выступаю в роли читателя, потому что историю о дофине Гиеньском нам рассказывает наш большой друг лингвист-переводчик, историк и писатель Зои Лионидас) события в Париже зашли в тупик. Мясники и прочие кабошьены не знали, что им делать с захваченной властью, но примерно представляли, что им за это будет, и не знали, как этого избежать. Герцог Бургундский не знал, что делать с отбившимися от рук парижанами, и одновременно не знал, как заставить заклятого Арманьяка справиться с бунтом, не потеряв при этом ни клочка земли, ни даже разбитой чашки. Ну а наш герой Людовик не знал, как донести до кабошьенов, что главный в Париже он (в отсутствие папы), и ему не нравится носить белый шаперон. От досады дофин даже схватился за нож, но желаемого результата это не принесло. Одним словом - полнейший тупик.
Между тем, не имея возможности высказывать свое недовольство вслух, дофин делал все возможное, чтобы создавать как можно больше помех сиюминутным хозяевам Парижа, в частности упорно избегая заседаний королевского совета, который в данный конкретный момент практически полностью состоял из бургундцев. Единственным исключением был старый герцог Беррийский, однако, от него было мало толка, после того, когда разъяренная толпа разнесла едва ли не в щепы его загородное поместье, уничтожив немалое количество бесценных рукописей и гобеленов, которых Жан Беррийский предпочел бы всей политике вместе взятой, он предпочел попросту отмалчиваться, а за отсутствием дофина и короля (впавшего в очередной раз в состояние умопомрачения), королевский совет практически бездействовал, не имея возможности принять ни одного мало-мальски серьезного решения.
Страх перед наступлением арманьяков и неизбежным наказанием за бунт продолжал терзать руководителей мятежа, и посему они не нашли лучшего решения, как попытаться обложить чрезвычайным налогом городских богатеев и профессоров университета, чтобы на вырученные деньги нанять солдат для своей защиты. То, что бунт, начавшийся под знаменем отмены всех и всяческих налогов выливался в очередной – причем очень немалый – налог, немедленно оттолкнуло от восставших все зажиточные круги парижан, а Жан Жерсон – гуманист, профессор университета, один из самых красноречивых проповедников своего времени, осмелившийся поднять голос против столь прямого нарушения закона поплатился тем, что разъяренная толпа разгромила его дом, тогда как он сам вынужден был искать себе спасения в алтаре собора Нотр-Дам.
Восстание откровенно заходило в тупик, однако, к счастью для парижан, король в очередной раз пришел в себя, и приказал герцогам Беррийскому и Бургундскому отправиться в Верней на переговоры с Арманьяком и его присными. Королевскому приказу кабошьены противиться не посмели, и 20 июля оба герцога благополучно отбыли прочь.
Понимая, что пришло время искать королевского прощения, кабошьены выпустили из тюрем фрейлин королевы и дофины, захваченных прежде, но это уже ничего не могло изменить. 1 августа в Париж прискакал гонец, доставивший с собой договор, благополучно подписанный Карлом Орлеанским и Жаном Бургундским – перед лицом неизбежного хаоса и анархии, в которую скатывалась столица, принцы волей-неволей вынуждены были временно помириться между собой. На заседание королевского совета, где обсуждалась эта бумага, вновь вломились вооруженные до зубов мясники Гуа и Сент-Йонн в сопровождении своих приспешников, и потребовали копию для себя, обосновывая это тем, что парижанам следовало знать, что было решено касательно их самих и их семей. Копия была им дана, однако, этот запоздавший эксцесс уже ничего не мог изменить.
Восстание катилось к своему неизбежному завершению. Двумя днями позднее Жан Жювеналь, купеческий прево города Парижа, потребовал для себя аудиенции у дофина, специально оговорив, что таковой следует происходить без участия герцога Бургундского. Тот, понимая, что теряет последние крохи власти, попытался слабо протестовать, но его уже никто не слушал.
Аудиенция была дана, о чем нам известно из воспоминаний самого Жана Жювеналя, записанных его сыном – в будущем архиепископом Реймсским. По его рассказу, дофин был вынужден лечь грудью на подоконник и высунуться в окно, тогда как Жювеналь-старший обретался во дворе королевского отеля. За спиной дофина маячила квадратная фигура неизменного Сент-Йонна-старшего, однако, его присутствие уже ничего не могло изменить. Жан Жювеналь предложил дофину верхом на коне продефилировать по улицам Парижа, и прибыв к Бастилии, приказать выпустить на свободу брата королевы, герцога Эдуарда Барского и прочих, кто еще оставался жив, чтобы таким образом раз и навсегда положить конец бесчинствам, и показать городу, уже привыкшему к безнаказанности, что власть и порядок постепенно возвращаются. Как и следовало ожидать, дофин с готовностью согласился, и послал к бургундцу с категорическим приказом выдать ключи от Бастилии.
Ну а что случилось дальше, вы, дорогие читатели, узнаете в следующей части нашего "текстосериала", поэтому подписывайтесь на мой канал, чтобы не пропустить что-то интересное и гуляйте по свету и по истории вместе со мной. Те же, кто лишь недавно к нам присоединился, смогут найти начало рассказа, а также другие увлекательные истории о героях XV века, здесь:
