Мелькали весенние деньки, пригревало ласковое солнышко, и вот уж снег сошел, обнажив под собой темную, влажную землю. К посевным работам в деревне готовились: горячая пора для народа настала. В лесу снег еще лежал, а поле уж чернело, впитав в себя талую воду. Благодатная почва ожидала, когда в нее будут брошены первые семена, чтобы в очередной раз постараться уродить для людей добрый хлеб.
Привыкнув к тому, что рожь в их краях редко хорошо вызревала и часто гибла, Горазд мысленно готовился к предстоящим поездкам на базар за мукой. Сил его больше лежать не было: снадобья Малуши помогали, да напрочь не исцеляли хвори. В одно утро возрадовался он было, что боль прошла, пошел на двор, за работу рьяно принялся, а после обеда – на тебе! Скрутило от одного неловкого движения, и опять слег.
Матрена недоумевала, что за напасть такая с мужем приключилась. Чего только она не перепробовала: помимо травок Малуши, свои старые способы лечения она применяла. В один прекрасный день к ней в голову вдруг закралась грешная мысль: а не лежат ли на Горазде тоже чары, как и на дочери? От этой мысли стало Матрене страшно.
Дед Сидор сам уж было собрался за знахаркой отправиться вместе с Любимом. Никому он про то не говорил, а приготовился: коли сын хворый лежит, на кого еще надеяться? Спасать надобно и Найду, и Горазда. Потому старик потихоньку начал обоз снаряжать, упряжь справлять, лошадку перековать решил.
- Как же хлеб-то сеять будем? – причитала Матрена. – Скоро срок подойдет, а отцу невмочь…
- А я-то на что? – удивился Любим. – Ничего, справимся! Дед Сидор подсобит, коли надобность настанет. Ничего, мать, посеем! Главное, отец с сестрицей бы на ноги стали!
- Ох, и то верно, - утирала слезы Матрена.
И правда: с Божьей помощью, возделали землю, посеяли хлеб – все вместе, сообща. Люди, чем могли, всегда помогали друг другу, так уж было в их селении заведено.
А, как хлеб-то посеяли, благодать Божья снизошла на самого Горазда: отлегло ему, родимому, полегчало. С трудом, потихоньку, но начал он из дому выходить. То одно дело на дворе справит, то другое. Там – сын подсобит, здесь – отец старый. Так и пошло все-поехало, утянула за собой круговерть весенних теплых дней.
Как пахота закончилась, вздумал Горазд путь-дорогу в Медвежий Угол держать. Тянуть уж некуда было: дочь совсем сникла, обессилела. Понял Горазд, что медлить более нельзя. В лесу к тому времени земля подсохла, и лишь в оврагах грудились остатки грязно-серого снега. Доложил он Матрене о своем намерении и начал сборы.
- Господи, знать бы еще, куда ехать-то! – причитала Матрена. – Как же ты, отец, искать-то знахарку эту станешь?
- Да народ укажет, - отвечал Горазд. – Не бойся, мать: отыщу. Из-под земли достану, лишь бы дочку нашу от хвори избавить! Мы с Любимом дело сладим. Молитесь за нас и уверуйте в скорое исцеление Найды!
Матрена только плакала и молча помогала мужу в дорогу снарядиться. Любим с ним ехать собирался: дед Сидор, увидав, что полегчало сыну, уступил место внуку, а сам в сторонке посиживал да думу думал.
Собрались быстро: снеди в дорогу Матрена наготовила, необходимый скарб и теплую одежу уложили, и ранним утром в путь двинулись.
- Дай-то Бог, дай-то Бог, чтоб добром все кончилось! – повторяла Матрена, накладывая крестное знамение на удаляющуюся повозку с мужем и сыном.
- Ничего, сладят дело, ничего… - успокаивал ее дед Сидор, да исподтишка на Беляну поглядывал, стоящую в окружении мальцов.
Провожала девка отца за воротами, как полагается, да слезами горючими умывалась. Любила она Горазда – в том старик не сомневался, - почитала, боялась, но вот что-то такое в Беляне проглядывало, что совсем деду Сидору не по душе было. Сам он всем сердцем внучку любил, да вот беда: закралось к нему в мысли чувство поганое, незваное. Чуял старик, что неладное творится с девкой, да в умишке ее молодом бродят помыслы опасные. Гнал от себя дед Сидор эти предчувствия, как мог, ан нет: непрошеная червоточина изнутри его грызла, с толку сбивала. Мрачно он на Беляну поглядывал, будто чуял, что настанет день, когда всем его опасениям найдется подтверждение.
Беляна меж тем, как ни в чем не бывало, за мальцами ходила, по хозяйству помогала. Родным не выдавала она своей кручины, но дед Сидор не сомневался: сохнет девка по Радиму пуще прежнего.
На другой день поутру Беляна за водой пошла, и нежданно к ним на двор Радим заявился. Козы нервно забрекотали в своей загородке, почуяв чужака, а куры всполошились и побежали от ворот, гонимые незваным гостем.
Беляна насторожилась: и обрадовалась она приходу Радима, и страшно было: ведь строго-настрого мать запретила ей с ним беседовать. Меж тем, любопытство девку снедало: зачем же бывший жених Найды наведаться к ним решил?
- День тебе добрый, красавица! – бросил он, обжигая девку темным взглядом.
- Здравствуй, - пробормотала Беляна, пряча глаза. – Коли к отцу ты, так дома нет его… на базар он отправился…
- Да я видал, - усмехнулся Радим, - к деду вашему пришел. Кликни-ка его, будь добра. А я тебе за то вот чем отплачу!
С этими словами он протянул смущенной Беляне один из первых цветков, выросших на солнечном пригорке. Сорвал он его просто так, без задней мысли, меж тем цветок нынче и пригодился, чему Радим был втайне рад. Оглядел он сестрицу Найды с головы до пят и едва сдержался, чтоб не присвистнуть от удивления: так выросла она за зиму, а расцвела еще пуще, чем минувшим летом.
Беляна опустила голубые глаза, и длинная тень от ее густых ресниц скользнула по румяным щекам. Откинув с плеча темную косу, она взяла из рук Радима первый цветок и вдохнула его аромат.
- Не чую ничего, - по-ребячьи наивно проговорила она, - но как он хорош! Будто солнышко!
Неожиданно на крыльце Матрена показалась. Она уперла руки в боки и крикнула:
- Тебе чего надобно, Радим? Горазда нету. К нему с надобностью какой пришел?
Беляна спала с лица: боялась она матери. Мигом подхватив полные ведерки с водой, шмыгнула она в дом со двора. Радим, ничуть не стушевавшись при появлении Матрены, усмехнулся:
- К деду я вашему, потолковать надобно насчет дел хозяйских. Могу на дворе обождать!
- Ну, обожди, - кивнула Матрена, - пришлю его.
И она исчезла в избе. Беляна, успевшая уже перелить воду в кадку, выглядывала в окошко горницы, когда мать воротилась.
- Ишь, налетел, точно муха на мед, - бормотала Матрена, - еще не хватало! Одну девку опутал, за другую принялся…
- Чего говоришь, Матрена, не слыхать! – крякнул старик из дальней горницы.
- Поди, дед Сидор, на двор: там Радим пожаловал. Надобность ему до тебя имеется.
- Вот как! – дед поднялся, прошаркал к двери. – Что ж, потолкуем! А девкам не высовываться! Нечего глаза ему мозолить, нехристю.
Беляна удрученно принялась за домашнюю работу. Найда, сидевшая, точно тень, за рукоделием, отложила иголку. Опустила голову, задумалась.
- Отдохни, девонька, отдохни, - сказала ей Матрена, пряча беспокойство за вымученной улыбкой.
Видала она, что Найда и пары стежков сегодня не сделала. Бедная девка сидела, склонившись над вышиванием при свете лучины, а руки ее не слушались. Ловкие пальцы, в свое время так проворно мелькавшие туда-сюда из-под пялец, будто задеревенели. Плакать захотела Матрена, тихие слезы полились из глаз и у Найды.
- Как-то там отец, - слабо проговорила она, - добрались они, поди, с Любимом-то до места! Только вот отыщут ли знахарку эту, и поможет ли она мне… не верится уже…
- А ты верь, верь, дочка! – с жаром ответила Матрена. – Поставим тебя на ноги, и Радиму нос утрем, когда замуж тебя за парня хорошего выдадим! Ишь чего удумал! Приворот-отворот! Спутался с чародеем! Ты, девонька, не горюй: близко его к тебе нынче не подпущу! Вот вернется отец, и наладится все!
Найда лишь головой качала. То ли сил у нее недоставало отвечать матери, то ли веры в ней не было в добрый исход событий. Потускнела она, с лица спала, а ведь могла бы расцвести еще пуще прежнего!
Вернулся дед Сидор, бросил с порога на Беляну взгляд:
- Ушел восвояси, не пужайтесь. Совет ему был надобен по хозяйству: нынче он один в доме кормилец. А Горазда нету, потому со мной толковать хотел.
Матрена, казалось, с облегчением выдохнула.
- А не пойти ли тогда вам, девоньки, на дворе подышать? Мальцов берите и ступайте на крылечко. День погожий; успеется еще в избе насидеться. Я сама покамест здесь управлюсь.
Беляна, казалось, только этого и ждала. Догадывалась она, что Радима уж и след простыл, а все ж с готовностью начала мальцов собирать. Найда тоже поднялась, оправилась, помогла ребятню на двор выпроводить. Что дома сидеть, что на воле – все равно ей было. Везде одинаково ей дышалось. Трудно, горько, безрадостно.
Пристроившись на крылечке, сестрицы глядели, как ребятня резвилась на весеннем ласковом солнышке. Уж вовсю растеплело: солнце золотом играло в молодой зелени деревьев, придавая ей светло-изумрудный оттенок. Еще немного, и в окружающий мир готово было ворваться жаркое красное лето с буйством цветов и пряных запахов.
- Земляника, поди, скоро в лесу зацветет... - со вздохом проговорила Найда.
Она очень любила эту пору – пору приближающегося лета. Душа ее всегда пела с наступлением солнечных теплых деньков. Всегда, но не нынче. Нынче будто неживая она была, и сердце ее, полное ранее молодого восторга, глухо молчало.
- Первый цветок? – спросила она у Беляны, заметив, что та сжимает его в ладони, исподтишка любуясь.
Беляна кивнула. Слова о том, что цветок дал ей Радим, чуть было не сорвались у нее с языка, но она вовремя спохватилась. Хоть и помнила Беляна слова Найды о том, что не мил ей был жених, а все же опасалась ненароком сестрицу разозлить.
Однако, Найда сама обо всем догадалась:
- Радим, небось, одарил.
Заалелась Беляна, кивнула. Стыдно ей признаться было, что она трепетно хранит цветок от человека, причинившего столько горя ее родным, и, особенно, Найде. А еще совесть грызла оттого, что именно она в ту злополучную ночь подсобила этому человеку выкрасть чародейский оберег. После – что алую ленту из уголка вытащила, припрятанную дедом Сидором. Что в темных сенях слушала наущения Радима и грезила об его сладком поцелуе. Все-все припомнила нынче Беляна. Тяжким камнем на сердце девке легли эти думы, но еще тяжелее было уместить в сердце любовь, толкающую на обман. Долгое время жила Беляна в обмане, скрывая растущее чувство в своей душе, пряча глаза от родных.
- Гляди, сестрица, - проговорила Найда, - как бы не сотворил он с тобой то же, что и со мной! Опасный это человек, лихой. Нынче Радим у чародея на посылках. А чем грозит это, разумеешь? То-то же. Не жених он мне больше, но ты мне родная кровь, за тебя боюсь!
Беляна вскинула на нее взгляд, заалелась снова, затем побледнела и неожиданно воскликнула:
- Неродная я тебе, неродная! Позабыла ты, что не одной мы крови? Нашли тебя, привезли сюда! Отец и мать тебя выкормили, но мы чужие друг другу! И ты мне чужая!
Голос девки осекся, она закрыла лицо руками и зарыдала. Найда сидела, потрясенная, не в силах вымолвить ни слова. Ни разу за все это время не пришло ей в голову поминать про свое появление в семье. Ведала девка обо всем, сознавала, что нашли ее когда-то маленькой и в дом взяли, но о том никогда не заговаривала она. Матрену с Гораздом матерью и отцом почитала, деда Сидора – родным дедушкой. Ну, а уж о братьях и сестрах говорить нечего: мальцы на ее руках выросли, Беляну она нянчила, будучи лишь на несколько годков старше. Любима, ненаглядного братца, она бы под страхом смерти не предала. А тут – слово-то какое: чужие…
- Что говоришь ты, Беляна? – упавшим голосом сказала Найда. – Разве ж чужие мы с тобой друг другу? Сестрица, опомнись! Я же тебя нянчила с малых лет! Я души в вас всех не чаяла…
Беляна, казалось, пожалела уже о своих неосторожных словах. Зарыдала еще сильнее, размазывая по щекам слезы, зашептала:
- Прости, прости, Найда! Дурно я молвила, дурно… никакая ты мне не чужая, а своя… своя, родимая… не злись… прости… не говори про то матери, а то поколотит, небось… да пусть поколотит… сама она горевать будет… ее жалко…
И девка бросилась на шею сестре. Найда опомниться не могла после таких слов Беляны, но обняла ее одеревеневшей рукой. Взбаламутили ее душу думы горькие, и долго еще было им не улечься. Неприятный осадок остался на сердце Найды после того разговора. Осадок, словно мелкий речной песок, поднимающийся со дна при малейшем прикосновении.
Не сказала тогда она ничего матери. В себе боль схоронила. А может, и правда все беды ее оттого, что чужая она в своем доме? Пусть и выросла в семье, а родства нет у нее ни с кем. Втихомолку Найда плакала, укрывшись в амбаре. Роптала, проклинала свою горькую долю, а потом молила Бога о прощении за эти черные мысли.
Явил Господь ей свое благословение: к вечеру отец с Любимом вернулись, да не одни. Привезли они с собой из Медвежьего Угла знахарку Агнешу.
Назад или Читать далее (Глава 56. Узорчатое покрывало)
#легендаоволколаке #оборотень #волколак #мистика #мистическаяповесть
