Моисей чувствовал, что возрождается в новом для себя качестве. Душа его, прежде терзаемая мирскими делами и мирской же жестокостью, постепенно обретала покой. Словно жирный слой копоти сползал с нее, унося с собою прожитое, оставляя позади муки, пережитые им за недолгие годы своей жизни. Антоний держал свое слово - врачевал тело Моисея одному ему ведомыми травами, а душу молитвами, да тихими беседами у вечернего костра. Афон и Буян, узнав, что Моисей решил остаться с Антонием, недолго размышляли над тем, что им делать дальше. Буян, оставивший на родной земле молодую жену, бывшую в то время на сносях, через несколько дней отправился в путь. Решил навестить родных и Афон, благо, что деревня, откуда он был родом, была совсем недалеко от этих мест. Да только не успел народиться новый месяц, как Афон вернулся. Вернулся с лицом таким же обескровленным, какое было совсем недавно у Моисея - деревни на прежнем месте он не нашел. Поспрошал по соседним селениям, выяснил, что страшный пожар опустошил его малую родину. Некоторые жители перебрались в другие деревни, а вот о его родных никто, ничего толком сказать не мог. Ноги сами привели Афона, потерявшего надежду, обратно, к Антонию и Моисею. Вместе молились, чтобы хоть Буяна постигла удача и встретил бы он свою жену с дитем живыми и в здравии.
Моисей нес на спине связку хвороста, которую собрал у подножия горы, в негустом лесочке. Он улыбался, вспоминая, как Антоний ворчал по доброму, мол рано ему еще истязать плоть свою трудом. Однако Моисей, выполняя нехитрую работу, испытывал чувство удовлетворения. Он мог приносить пользу, мог не стыдиться того, что еще существует на этом свете, хоть и осознавал, что месть вдовы лишила его многого, сделав своеобразным огрызком человека, ущербным...А впрочем не унывал он сильно, ибо единственная женщина, ради которой он желал бы остаться мужчиной, была недоступна ему, как луна плывущая в небе. Не мог Моисей знать, что Господь решил дать ему еще одно, последнее, может быть самое тяжкое испытание, навеки определив его путь.
На полпути к пещере Антония, в которой Афон, с помощью молота выдалбливал из камня ложа и сидения для их небольшой братии, Моисей аккуратно положил вязанку на землю, выпрямился, потирая нывшую спину. Антоний был прав - слабость еще не совсем покинула его, но признаваться в этом своему покровителю Моисей не собирался. Он утирал длинным рукавом своего черного балахона, позаимствованного у Антония, пот со лба, когда увидел небольшой обоз. Караван явно направлялся к горе, привлеченный крестом Антония, и в том не было ничего необычного. С проложенной сотнями возков, конских копыт и ног людских, дороги, трудно было не заметить тот крест. Почитай каждый день кто-нибудь прибывал к ним. Одни, быстро перекрестившись, спешили по своим делам дальше, иные оставались на ночь, а то и дольше. От них обитатели пещеры узнавали, что делается в миру и неизменно получали в дар за ночлег дары: пищу, одежду. Поделились с ними и парой кур, для который Антоний с Афоном соорудили небольшой загон, чтобы защитить от лис и хорьков.
Пока вглядывался в обоз, сердце Моисея болезненно сжалось, предчувствуя, что эти гости в его жизни сыграют значимую роль. Моисей поднял свою ношу и отправился наверх, чтобы успеть предупредить Антония о гостях, а сам не мог сдержаться, чтобы через плечо не бросить взгляд вниз. Обернувшись в очередной раз, он увидел, что с возка сошла женщина в черном одеянии и направилась к узкой тропе, ведущей в пещеру. За ней потянулась прислуга. Гостья была явно из богатых, а от них, как известно жди беды! Не теряя больше времени, Моисей поспешил наверх, более не поворачивая головы к прибывшим.
-Иди, Фрол, упреди того кто живет там! - велела Предслава, сопровождавшего ее слугу.
Она видела, что вверху вьется дымок, а значит кто-то охраняет большой крест, воздвигнутый на горе, да и тропка утоптана, явно хожена.
Фрол, вихрастый малый, чуть не бегом кинулся выполнять ее наказ, и она крикнула ему в спину.
-Дочь воеводы Смиряги, скажи, на поклон кресту просится!
Называться своим именем не желала, а статус воеводиной дочери давал ей шанс оправдать обоз и слуг, служил защитой.
Скоро Предслава увидела, что на встречу к ней, по тропинке, спускается человек, одетый монахом. Из-под надвинутого на лоб капюшона, сверками голубые глаза.
-Позволишь тут на отдых остановиться, да кресту поклониться? - спросила Предслава, когда монах подошел к ней на расстояние десятка шагов.
-Коли помыслы твои чисты - милости прошу! - поклонился монах, указывая рукой в направлении куста и пещеры.
-Благодарствую! - ответила Предслава и пошла за ним вслед.
Подъем оказался длиннее и круче, чем представлялось от подножия горы, но Предслава не сдавалась. Путешествуя по родной земле, она впервые за долгие годы почувствовала себя свободной. Эта свобода пьянила, распирала, радовала. Она не хотела жить в плену мрачных стен, простор манил ее. Глазам открылся не хитрый быт обитателей этой горы. В толще скальной породы виднелся черный рот пещеры. Неподалеку от входа - самодельные лавки, протоптанный круг вокруг кострища, на котором судя по всему готовили пищу. Еще два человека в черном смиренно стояли поодаль, не поднимая голов, словно боялись посмотреть на гостью.
-Простите, если покой ваш нарушила! - сказала им Предслава, чувствуя неловкость за то, что вторглась незвано чужие владения.
В ответ на ее голос, один из людей, резко вскинул голову, словно собака, учуявшая хозяина и уставился прямо на ее лицо. Губы Предславы задрожали, она прижала к ним руку, чтобы не вскрикнуть. Она узнала его.
-Моисей! - наконец прошептала она и он, бросился к ней, откликаясь на еле слышно сказанное имя. Остановился в шаге от нее, будто наткнувшись на невидимую стену, упал на колени.
-Княжна Предслава! Как..откуда...
-Вижу знакомы вы?! - вмешался Антоний, когда Моисей, не в силах больше произнести и слова, замолчал.
-Судьба нас свела вместе когда-то на нелегком пути! - ответила Предслава, не сдерживая слезы.- Встань Моисей, сердце мое радо встрече!
Они не заметили, как Антоний, потихоньку, отвел от них в сторону челядь.
-Скажи Моисей, каким чудом оказался ты здесь? Я ведь думала, что и в живых уж тебя нету...
Говорили они долго. Моисей рассказал все без утайки и Предслава не посмела утаить свой грех от него, словно была на исповеди и не посмела кривить душой. Две души нагие друг перед другом, словно проходили сквозь огонь очищения, не замечали ничего вокруг, пока не спустилась на землю ночь.
-Трапезничать пора! - позвал Антоний, именно в тот момент, когда все слова были сказаны и слезы выплаканы.
Антоний определил княжну и сопровождавших ее баб в пещеру, а мужской пол разместился вокруг костра.
Моисей в ту ночь не спал, плакал. Вот она, мечта его единственная, совсем рядом. Такая же, как он, все потерявшая, одинокая. А он не может утешить ее, не имеет права даже мечтать, что есть для них шанс стать опорой друг для друга. Одно его радовало - что смогла она, как и он, скинуть с себя оковы тяжкого плена, получила шанс излечить душу.
К утру он взял себя в руки, проводил Предславу, тепло простившуюся с ним, к возкам. Долго смотрел, как дорога укрывает ее от взора поднявшейся от колес пылью, и мысленно благословлял ее на дальнейшую жизнь.
Моисей не знал, что княжна Предслава тоже в ту ночь не сомкнула глаз, молилась. Судьба юноши странно переплеталась с ее судьбой. Его будущее не оставляло сомнений - станет жить верою, трудами. А что она? Прозябнет в тереме, что дан ей братом, проводя жизнь за вязанием и сплетнями о том, кто удачно, а кто нет вышел замуж? Одна ли она несчастная на земле, или много таких? Решение пришло внезапно и сразу стало легче. Она создаст обитель для женщин, которым нет места в мире, таким же опозоренным, одиноким, не нужным, как она. Брат не откажет дать для этого злата и земель - она ведь дочь князя Владимира, а там как Бог рассудит.
Намерение свое Предслава сдержала - основала монастырь женский, первый на Руси. Много вдов одиноких, несчастных опозоренных девок и просто не нашедших себе место в мире женщин, сыскали в нем приют.
А Моисей навсегда остался с Антонием и их братия росла, углублялись и обустраивались новые пещеры. Пещеры те были прозваны Антониевыми, а сам Антоний вошел в историю, как Антоний Печерский - основоположник монашества на Руси. Моисей же прожил рядом с Антонием десять лет и упокоился в тех пещерах. Для тех, кто томим был плотским страстями, Моисей был примером, находил нужные слова для усмирения греховных помыслов, за что был почитаем в монастыре.
День памяти Антония Печерского - 23 июля, память Моисея Угрина - 26 июля и 28 сентября.
Ингигерда только родила своего третьего сына и четвертого ребенка, а уже потребовала себе коня. Последние годы проходили для нее в постоянной тягости и кратких передышках между беременностями. Носить плод было ей легко, она и не ощущала никаких неудобств, однако все кто окружал ее, пытались всячески оградить ее свободолюбивую натуру от того, чего ей так недоставало. А ей хотелось скакать на белоснежном скакуне по полям, так, чтобы ветер обжигал лицо, хотелось есть и пить в волю, хотелось свободы... Да только в тереме княжеском и за много лет, так и не смогли привыкнуть к причудам княгини. Женщине полагается вести жизнь тихую, смиренную. Заниматься домом и детьми, во всем потакать мужу. Ни одно из этих неписанных правил не желала выполнять Ингигерда -Ирина!
Князь Ярослав на поведение жены смотрел сквозь пальцы, и даже восхищался силой ее духа, крепости тела, коими сам не обладал. А раз князь не указывал жене ее место, то и другим приходилось мириться с норовом княгини, хоть мало кто одобрял ее. Старшему сыну Ингигерды и Ярослава, Владимиру, названному в честь знаменитого своего деда, исполнилось 7 лет. После него, родились два мертвых младенца, мужского пола, что стало ударом больше для Ярослава, чем для Ингигерды. Едва приходила в себя, как оказывалась вновь на сносях. Ее пытались увещевать, мол поберечься надо, но она не желала слушать. Владимиру было неполных четыре года, когда родился здоровый сын, названный Изяславом, в честь брата Ярослава, а через год принесла княгиня мужу дочь, нареченную по-гречески Анастасией, а попросту Настасей. И вот несколько дней назад родила Ингигерда третьего сына, которого князь решил назвать Святославом, в честь воинственного своего деда.
Ингигерда отняла от груди младенца, сыто отвалившегося и передала на руки няньке. Пока та укладывала новорожденного в колыбель, княгиня встала.
-Ты куда ж это, матушка? - всплеснула руками одна из баб, постоянно живших в терему, при княгининых покоях.
Этот обычай, когда при княгине постоянно находились многочисленные женщины из знатных боярских родов, претил Ингигерде. Шагу без них ступить нельзя было, всюду преследовали их зоркие, все подмечавшие глаза, но изменить это она была не в силах.
-Воздухом дышать желаю! - строго сказала Ингигерда, ясно представив, что будет дальше.
-Что ты, княгиня! Разве ж можно, только родивши! А ну как горячка? А молоко для чадо пропадет?! - тут же поднялся переполох.
-Сказала - пойду! - Ингигерда для пущей грозности даже ногой притопнула, - Подай одежу!
-Пора-то студеная! Неровен час лихоманку подхватишь! - не прекращались причитания, но все же княгиню послушно одевали.
-Да пока меня не будет, унесите дитя в другую горницу, да воздуху сюда пустите! Натопили как в бане, продохнуть нечем! - приказала Ингигерда, покидая душную светлицу.
Не любила тесноту и жару. Любила простор и воздух. Милее летнего зноя был ей морозный зимний день. Выйдя на крыльцо набрала полную грудь воздуха, казавшегося сладким, улыбнулась. Спустившись с крыльца, отправилась к конюшне - соскучилась по белой своей кобыле. Дворовые и конюхи, гнули спины в низком поклоне, завидев княгиню, да она почти и не замечала их, прошла прямиком в стойло. Кобыла, со скандинавским прозвищем Нанна, означавшим дерзкая и храбрая, потянулась мордой к хозяйке, тихонько заржала, признав ее. Ингигерда погладила лошадь по шелковистой гриве и хотела было велеть запрячь ее, как сзади появился старший княжеский дружинник:
-Князь ищет тебя, княгиня! Вести у него важные!
Ингигерда поморщилась. Муж вызывал в ней противоречивые чувства. Мягкий по натуре, отягощённый делами княжескими и телесными хворями, Ярослав не вызывал в ней тех чувств, что нужны были ее пылкой натуре и молодому телу. Однако он был ее мужем и князем, а потому имел право если не на любовь, то на должное уважение. Ингигерда старалась не забывать об этом, но порой между ними все же возникали разногласия.
Ингигерда прошла мимо дружинника, направилась обратно в терем, проследовала к горницам, которые занимал князь.
Ярослав сидел в своем большом кресле, несмотря на жару укутанный в теплый плащ. Рядом с ним стоял высокий, широкоплечий человек, в дорожной одежде. С его сапог натекла на ковер небольшая, грязная лужица. "Странно, что посетителя в таком виде допустили до князя!" - подумала Ингигерда, но муж тут же представил ей гостя и она все поняла.
-Король Норвежский, Олаф!
Перед Ингигердой стоял тот, кого еще до Ярослава прочили ей в мужья, тот, кого еще не зная, готова была принять в юности своим суженым, для кого берегла сердце и тот, кто в итоге женился на ее сводной сестре, Астрид. Ингигерда посмотрела на визитера внимательней. Олаф был полной противоположностью Ярослава. Телом ладен, красив лицом, в глазах стальная воля. Сила чувствовалась в нем даже когда он не двигался.
-Добро пожаловать, король Олаф! - Ингигерда быстро взяла себя в руки, - Каким ветром занесло тебя в наши края?
-Ветром предательства! - голос Олафа был низким, немного хрипловатым и, как показалось Ингигерде, пропитанным морской солью.
Недоброе предчувствие закралось в сердце Ингигерды. Она знала, что брат Анунд, сменивший несколько лет назад на троне почившего отца ее, вместе с Олафом, собирались идти войной на Данию.
-Датчане разбили нас, княгиня! - правильно разгадал выражение ее лица Олаф. - Но с королем Анундом все в порядке, он смог укрыться в своих землях. Мой же трон завоевал ярл Кнуд Могучий, вынудив меня бежать с малолетним сыном Магнусом сюда!
-А Астрид? Что с ней? - Ингигерда вспомнила о сестре, жене Олафа.
-Я успел отправить ее и нашу дочь к твоему брату в Швецию.
-Я потому и позвал тебя Ирина, хоть ты еще и не оправилась от родов, - при этих словах Ингигерда досадливо поморщилась, - Чтобы ты позаботилась о сыне короля Олафа, пока он прибывает тут!
-Моему сыну всего четыре лета, княгиня! - снова заговорил Олаф, - Я удивляюсь как он смог вынести тяготы пути и остаться жив!
-Где же он?
-Его уже понесли в твои покои! - сказал Ярослав, - Ступай, убедись, что с ребенком все в порядке! Король Олаф побудет у нас какое-то время, у вас будет время поговорить!
Ингигерде ничего не оставалось, как уйти.