Глава 4
Ролик, опубликованный Евой в интернете, производит эффект разорвавшейся бомбы. Под ним с каждым часом растёт лавинообразно число комментариев в адрес жулья, которое травит несчастных больных. Другая часть пользователей сокрушается по поводу внезапной кончины Народной артистки СССР Копельсон-Дворжецкой. Правда, когда читаю эти высказывания, становится грустно: большинство «соболезнующих» даже понятия не имеет, о ком пишет. Так что права была Изабелла Арнольдовна, когда утверждала, что её в силу возраста давно позабыли.
Не проходит и пары часов, как ролик Евы разлетается на фрагменты. Цитировать его начинают все кому не лень, поскольку так устроен интернет: каждый, кто там публикуется, желает как можно больше внимания, лайков и прочих плюшек в виде рекламных контрактов. Почти сразу к блогерам подтягиваются СМИ. Многим слишком лениво ехать в клинику, чтобы узнать подробности. Потому они воруют новости друг у друга, добавляя какие-нибудь невероятные детали. Снова, как и предполагала Копельсон-Дворжецкая. Поначалу начинают выдумывать страшные небылицы о том, отчего она умерла, а дальше сочиняют байки про её жизнь.
Тут в ход идут самые завиральные теории. Например, что в клинике имени Земского есть тайный орден, который поклоняется нечистой силе, и его члены, едва только встретится имя одинокий старик, приносят его в жертву, чтобы не быть пойманными полицией. Или что Копельсон-Дворжецкая стала жертвой отравления жены крупного федерального чиновника, чей муж наставлял ей рога вместе с Народной артисткой СССР. Тот факт, что старушке 96 лет, отчего-то никого не смущает. Я же представляю, как Изабелла Арнольдовна забавляется, читая эти россказни.
Наконец, настаёт черёд официальных СМИ. Как известно, у властей они на очень коротком поводке и никогда не поедут на место происшествия без команды «сверху». Даже если и отправятся, им потом запретят публиковать материал. Потому когда раскрывается дверь, и первым влетают два видеооператора и три фотографа, становится понятно: новость добралась до верхов, приказ получен.
Во главе делегации Клизма, она же заместитель председателя комитета по здравоохранению Мария Викторовна Краскова, рядом с ней вышагивают главы региональных отделений Росздравнадзора и Роспотребнадзора. Ещё вижу своих старых знакомых – капитана Багрицкого и старшего лейтенанта Яровую. Встречает эту толпу высокопоставленных дам и господ и.о. главврача (конкурс состоится спустя пару недель) Иван Валерьевич Вежновец. Его лицо покрыто красными пятнами от волнения. Рядом, успевший переодеться, заведующий клиникой Владимир Иванович Шилов, бледный, как смерть. Позади него трясётся от страха, как осенний лист на ледяном ветру, заведующая столовой Лукерья Даниловна Харченко.
И да, теперь уже всем известно, что эти двое родственники: Ева в своём разоблачающем материале это подтвердила документально. Как? Показала свидетельства о рождении Шилова и Харченко. С этим мне помог капитан Рубанов, а ему – близкая подруга из органов ЗАГС. Я не знаю, как офицеру это удалось, и какие отношения их связывают, но ради благого дела оба пошли на должностное преступление. Я не осуждаю: на войне, как на войне.
Вежновец старается растягивать рот в благодушной улыбке, но у бригады проверяющих лица остаются каменными. Если его все сразу узнают, то следующий вопрос заставляет «принимающую сторону» вздрогнуть. Его произносит Клизма, и голос у неё суровый:
– Кто тут Харченко?!
Лукерья Даниловна, трясясь от ужаса, молчит. Тогда смелые и отважные Вежновец и Шилов расходятся в стороны, раскрывая её для страстных взоров проверяющих. Ещё бы! Никому из них не хочется из-за этой сверхжадной бабы лишаться тёплых кресел. Тем более Иван Валерьевич, предполагаю, сдаст её с потрохами, поскольку иначе его не назначат. Ну, а Шилов… ему тоже не резон расставаться с местом, приносящим неплохую прибыль.
– Кто заведующая отделением?
Выхожу безо всякого страха. Представляюсь.
– Ведите нас в столовую и показывайте, чем вы тут кормите пациентов, – это говорят Харченко. Мне Клизма добавляет: – С вами разговор будет отдельный, держитесь рядом.
Делегация, на которую обращены взгляды пациентов и медперсонала, под пристальным наблюдением фото- и видеокамер направляется в столовую. Харченко перебирает толстенькими ножками, спотыкаясь на ровном месте. Я иду следом и морщусь. От неё ужасающе разит потом вперемешку с дорогими французскими духами. Это амбре способно лошадь с ног сбить, потому в какой-то момент достаю из кармана маску.
– Вы что, лицо от журналистов прячете? – тут же ехидно интересуется дама из Росздравнадзора.
– Никоим образом, – отвечаю. – Можно вас на минуточку. Есть вопрос.
– Разумеется, – снисходительно говорит она, но когда оказывается рядом, то кривит лицо так, словно ужасную мерзость увидела. Идём так метров десять, а потом она почти со слезами на глазах спрашивает:
– У вас, простите, лишней маски не будет?
– Разумеется, – отвечаю ей и протягиваю нужное.
После этого задаю ничего не значащий вопрос, но зато дама убеждается, отчего я закрыла лицо.
Вскоре мы оказываемся в столовой. Здесь много людей. Когда видят нас, замирают.
– Товарищи! Мы комиссия, приехали проверить ваши условия питания… – открывает рот Клизма, но договорить не успевает. Что тут начинается! Самые безобидные слова и выражения в адрес служащих столовой можно по пальцам на руке пересчитать, а в основном это пожелание им «самим жрать такое» с вариантами. Порой даже непечатными.
Шум и гам продолжаются пару минут, пока Вежновец не берёт на себя роль миротворца. Он всегда умел держать нос по ветру, потому выходит перед Клизмой (потихоньку предварительно попросившись у неё) и говорит:
– Товарищи! Комиссия разберётся и всех, кто причастен, накажут! Пожалуйста, не мешайте её работе!
Волна народного гнева поднимается снова, но уже потише и не такая долгая. Клизма требует, чтобы Харченко отвела её на кухню, и та послушно, как ведомая на убой овца, показывает дорогу.
– Вот тут у нас суп… – блеет она трясущимися губами.
– Откройте.
Когда перепуганная не меньше начальницы повариха поднимает крышку, в нос нам ударяет такая вонь, что её впору использовать вместо химического оружия. Вся комиссия носы воротит, чертыхается и требует закрыть обратно. То же происходит, когда представляют «картофельное пюре», которое на поверку оказывается гороховым, а когда дело доходит до странной субстанции под названием «макароны по-флотски», двое из членов комиссии, сопровождающих своё большое начальство, убегают, позеленев лицами и закрывая рты, чтобы не вырвало прямо тут. Слабы желудками оказываются.
Помимо вони, столовая напоминает бомжатник. На полу грязь, ошмётки, шелуха и обрезки; повара выглядят, как дворники. Тут происходит и вовсе нечто особенное: из туалета в коридоре выходит помощник повара. Вытирая руки об засаленный фартук, берёт как ни в чём ни бывало топор и начинает рубить мясо. У проверяющих от такого зрелища глаза по пять рублей, но самое худшее впереди: в одном из помещений некая дама в когда-то белом халате доливала в только что закипевший чайник воду прямо из-под крана.
Про воняющие холодильники и прочую антисанитарию и говорить нечего. Кухня столовой оказывается не только местом, где царит форменный ужас, но и источником коррупции. Следователи требуют предоставить им всю документацию, какая есть, и попутно вызывают подкрепление. Двоих офицеров тут явно будет мало.
Глядя на весь этот кошмар, я не удивляюсь больше тому, отчего наши больные так жалуются на питание. Всего несколько недель прошло, как уволилась под давлением Шилова Виолетта Николаевна Смирнова, и как всё переменилось! Просто чудо, что никто до сих пор не слёг с кишечной инфекцией. Хотя, вполне возможно, люди просто привыкли к плохому питанию в больницах в принципе, потому и не удивляются.
Но у нас-то такого не было! Жалею, что раньше не вмешалась в это безобразие. Увы, своих дел было очень много. Причём неотложных.
Когда комиссия отправляется на административный этаж, все, и даже Вежновец с Шиловым глубоко дышат, стараясь проветрить лёгкие. Только сама «виновница торжества» прихрюкивает, пытаясь понять на ходу: ей прямо сейчас уже разрыдаться на виду у всех, чтобы показать свою невиновность, или можно подождать, когда совещание начнётся?
Все заходят в конференц-зал. Члены комиссии рассаживаются за столом, остальным, включая помощников, журналистов и даже Харченко, приходится занять места вдоль стен. Клизма на правах председательствующего берёт слово. Глядя и слушая её, понимаю: если бы не «смерть» Народной артистки СССР, то, возможно, всё постарались бы замять. Спустили на тормозах, положили дело в длинный ящик – всё, как любят бюрократы. Шилову влепили бы выговор, Харченко – такой же, но с занесением в личное дело, и всё. Владимир Иванович занёс бы кому надо сколько-то денег, чтобы прикрыть сестру, и тишина.
Но то, как «умирала» на видеозаписи (заблаговременно отредактированной и «случайно» оказавшейся в распоряжении Евы) Изабелла Арнольдовна, – это слишком сильно и драматично, чтобы игнорировать. К тому же, насколько могу догадаться, в кремле тоже узнали о случившемся. Да что там! Все высокие покровители Копельсон-Дворжецкой возмутились. Отравить мерзкой едой Героя Труда Российской Федерации, кавалера орденов и так далее! Сверху был спущен жёсткий приказ: разобраться и доложить!
Дальше начинаются разборки, в которые даже вникать не хочу. Пока дело до меня не доходит. Тут понимаю: мало обвинить во всём Харченко. Если комиссия доложит наверх, что во всём был виноват лишь один вор, этого окажется слишком мало. Скажут: один человек не мог устроить подобного бардака. Здесь нужно искать подельников. Да, они есть в столовой, но как насчёт плохого лечения?
Тут на сторону Клизмы встаёт Вежновец. Начинает нести ахинею. Мол, за доктором Печерской водятся всякие неприятные моменты. Она-де неуважительно относится к руководству, рекомендаций не слушает, приказы нарушает и так далее. Вижу, что Иван Валерьевич решил воспользоваться удобным моментом, чтобы повесить на меня всех собак. Что ж, расчёт хитрый: если половина удара достанется мне, то будет достаточно избавиться от меня и Харченко, а там гроза сама собой утихнет.
Только забыл Вежновец, что в медицинском плане ко мне не подкопаться. Всё зафиксировано, а для разбора хода лечения эта комиссия не предназначена. Здесь нужны эксперты, а не просто и.о. главврача, решивший под шумок мне отомстить. Да, он ещё помнит, как Изабелла Арнольдовна пару раз устроила ему форменную головомойку. Теперь надеется, что поскольку её больше нет, то и защищать меня некому.
Клизма тоже понимает, что Иван Валерьевич явно перегибает палку. При чём тут «плохое лечение», если речь идёт об отравлении, вызванном отвратительным питанием? Это подтверждает вызванная с докладом Ольга Станиславовна Позднякова – заведующая патанатомическим отделением. Она подтверждает: причиной смерти гражданки Копельсон-Дворжецкой явилась интоксикация, развившаяся вследствие отравления… Все слушают молча, только завстоловой тихонечко всхлипывает, утирая нос мокрым платочком.
– В общем, всё ясно. Мне, по крайней мере. Есть мнения? Прошу высказываться, – и Клизма смотрит на своих спутников. Оба выступают на свой лад грозят руководству клиники имени Земского карами небесными.
Я понимаю, что момент всё-таки выбран не слишком удачно: Вежновец не причастен к этим делам. Он не руководил клиникой, этим занимался Заславский. Но его обвинить не получится – уволился и уехал. К тому же все знают, что Валерьян Эдуардович просто слишком мягкий человек, к тому же не силён в административной работе. Да и почему должен, если для этого есть заведующий?
А вот кого надо драть, как Сидорову козу, – так это господин Шилов. Он, судя по красному лицу, это и сам прекрасно понимает. Те места, где у него лежат на коленях ладони, влажные от пота. Он даже верхнюю пуговицу на воротнике расстегнул и галстук распустил немного, чтобы дышалось полегче.
– Элли, нам конец. Нас всех за спектакль уволят со скандалом и позором, ты будешь в этом виновата, – горестно произносит сидящая рядом Маша. Её сюда, как доктора из моей бригады, вызвали дополнительно. Она уже подтвердила мои слова о лечении пациентки.
– Почему?
– Ты ещё не понимаешь? – шепчет подруга. – Поддельное заключение патанатома, вся эта история с гибелью пациентки. Когда выяснится, что она жива-здорова, Клизма нас порвёт, как тузик грелку!
– Не посмеет, уж поверь.
– Да с чего такая уверенность?! – поражается Маша.
– Просто поверь и успокойся. Всё будет хорошо.
Я же не буду рассказывать подруге, что весь этот спектакль проходил под пристальным вниманием генерал-полковника Громова. Не то чтобы Константин Елисеевич собирался его одобрять, идея со показательной гибелью Изабеллы Арнольдовны ему тоже не показалась хорошей. Но Народная артистка СССР сама ему позвонила и попросила гарантировать мне защиту. Со своей стороны, разумеется, тоже. Под обаянием Копельсон-Дворжецкой офицер был вынужден уступить и дал слово.
«Прости, Маша, ничего тебе пока рассказывать не имею права, слово дала», – думаю, просто сжав её ладонь в знак поддержки.
Комиссия заседает ещё некоторое время. Шилов и Харченко отстраняются от работы, но это решение Клизмы, и оно, когда все собираются уходить, неожиданно подкрепляется ещё одним событием. В конференц-зал входит бригада Следственного комитета. Багрицкий встаёт и заявляет, что Шилов и Харченко задержаны на основании… и перечисляет номера статей Уголовного Кодекса РФ. Один из офицеров принёс ему постановление суда, оказывается. Быстро сработали.
Завстоловой начинает по-бабьи рыдать, заведующий был красный, стал белый. Их под белы рученьки выводят, остальным предлагается вернуться к работе. Вежновец выглядит растерянным. Он-то хотел меня прищемить как следует и не может ещё понять, почему не вышло. Но я, кажется, догадываюсь: это Изабелла Арнольдовна снова. Прежде чем Ева опубликовала свой скандальный материал, Народная артистка СССР наверняка позвонила своим самым преданным поклонникам из числа больших людей и предупредила, чтобы не верили во всякую ерунду. Заодно, может, и обо мне замолвила словечко.
Надеюсь на это.