- Мама, не нужно дальше рассказывать, я так и знала, что ты плакать будешь, - беспокоилась Надя, обнимая мать.
- Нет, расскажу, доченька. Выговориться мне надо… - утирала слёзы Фёкла.
Предыдущая глава:
https://dzen.ru/media/id/628804ed0a5bc364af9a192f/fekla-3-66a3d6af409c1476eaa6b986
- Может, водички тебе принести, мамочка?
- Да, неплохо было бы…
- Я принесу, - поднялся с дивана Игорь и отправился в кухню, вернувшись вскоре с полным стаканом воды. – Вот, выпейте, Фёкла Фёдоровна… - услужливо подал он бокал.
Выпив воды и немного успокоившись, Фёкла продолжила рассказ.
- Ушёл мой Гришенька на войну, а я места себе не находила, через неделю после его ухода моя свекровь заметила, что у меня прядь седых волос появилась – это в мои-то восемнадцать лет! А я на себя в зеркало даже не смотрела, не до красоты мне было, ревела я и днём, и ночью.
«Хватит реветь! – ругалась на меня свекровь. – Это что это ты устроила здесь, будто покойника оплакиваешь. Вернётся Гришка…»
Сердце мне и самой подсказывало, что вернётся мой Гриша, что свидимся ещё мы с ним. А плакала я от переживаний, от невыносимой тоски, так мне хотелось, чтобы рядом он был…
Ждать встречи пришлось очень долго. На фронт Гриша отправился 3-го сентября 41-го года, а увидела я его только спустя три года. Пришёл он 12-го августа 44-го, отпуск ему на две недели по ранению дали. Я в саду в тот момент работала, увидела, что Гриша в калитку вошёл – и в обморок упала. Очнулась я у него на руках, сперва даже не поверила, когда увидела перед собой лицо Гришеньки, мне казалось, что это сон.
«Милая моя, как ты меня напугала» - сказал Гриша, гладя мои волосы.
«Ох, Гришенька, знал бы ты, как я за тебя тревожусь. Все эти три года места себе не нахожу! А ещё это ранение твоё… Когда ты написал, что в госпитале, я чуть с ума не сошла…»
«Не переживай, милая моя, со мной уже всё хорошо, ранение было не очень серьёзным».
«Как же не очень серьёзным, Гришенька, если ты целых два месяца в госпитале провёл?»
Гриша стал рассказывать мне, что с поля боя его вынесла санинструктор по имени Надежда, а в госпитале его выхаживала санитарка с тем же именем...
- Теперь я знаю, в честь кого вы назвали свою дочку! – улыбнулся Игорь и с нежностью посмотрел на Надю.
- Да, в их честь и назвала – так Гриша просил.
Две недели его отпуска пролетели, как один день, подошёл час, которого я боялась больше всего – Грише вновь предстояло отправиться на фронт. Он опять пообещал мне, что обязательно вернётся… Эх, не сдержал мой Гришенька обещания, не сдержал… - слёзы покатились по щекам Фёклы.
Через месяц после ухода Гриши письмо я ему отправила с радостным известием, сообщила я, что ребёночек у нас будет. Гриша стал заваливать меня письмами, в каждом письме он просил, чтобы я берегла себя и наше дитя.
«Прошу тебя, моя милая, - писал он, - если доченька у нас родится, назови её Надеждой, Наденькой. А если сынок… мой товарищ хороший недавно погиб, Сергеем его звали… Так вот, если сынок родится – назови его Серёженькой».
«Гришенька, я очень верю, что к рождению нашего дитя ты вернёшься домой и сам сможешь дать ему имя» - ответила я.
Вот, как вышло, - вздохнула Фёкла, - если бы не пришёл домой Гриша по ранению, то не было бы нашей Надюши, не было бы у Гришеньки продолжения на этом свете…
Апрель на дворе стоял, со дня на день годовщина нашей свадьбы должна была быть – четыре года. Вот ведь, как вышло: четыре года мы с Гришей женаты были, а виделись за это время совсем недолго…
Не спалось мне в ту ночь, тревога непонятная охватила меня. Заснула я только под утро, приснилось мне, что стоит передо мной Гришенька, грязный и измождённый. Вроде и близко он стоит, а подойти я к нему не могу, словно стена между нами невидимая. Постоял немного Гриша, а потом тихо промолвил: «Береги дитя наше, вырасти из него хорошего человека, чтобы гордились мы им. И я, и ты…» После этого Гриша развернулся, сделал несколько шагов и словно в тумане растворился. Звала я его по имени, кричала, что есть сил, но так и не увидела я больше Гришу, не вернулся он…
Проснулась я от того, что свекровка моя за плечи меня трясла. «Ты чего это орала так, Гришку звала? – спросила она. – Неужто сон дурной приснился?»
«Нет, ничего мне не приснилось, - соврала я. – Просто очень я Гришу жду, ведь совсем скоро дитя у нас родится. Вот и зову я Гришу даже во сне…»
Сначала этот сон мне покоя не давал, я всё думала – что бы это могло означать? Но спустя пару дней забыла я про тот дурной сон.
Надюшка десятого мая, рано утром у меня родилась, на радостях от Победы. Счастлива я была, когда впервые увидела дочку.
«Ну, радость моя, - сказала я ей. – Вот ты мамочку свою и увидела, осталось нам с тобой папочку нашего дождаться. Скоро, совсем скоро он должен вернуться, не зря же я столько лет его ждала… Наверное, уже на пути к дому папочка наш! Победа, Надюша, Победа!»
Письмо Грише я писать не стала. Куда писать? Я надеялась, что Гриша вот-вот домой должен прийти. Я его так ждала, что в окно то и дело выглядывала – не идёт ли мой милый?
Неделя Надюше от роду была, укачивала я её в люльке, выглянула в окно, гляжу – почтальонка к нам в калитку вошла и опять мне тревожно сделалось. Пыталась я себя утешить, что письмо она от Гриши принесла, в котором он пишет, что возвращается с Победой. Когда почтальонка в дом вошла, я сразу всё поняла – стояла она передо мной ни жива, ни мертва.
«Фёкла, что ж поделаешь… - вздохнула она, протягивая мне конверт. – У тебя хоть дитё от Гришки осталось, а у меня никого, сама знаешь… и мужа я потеряла, и двоих сыновей… Зачем живу теперь – сама не знаю…»
Не помню я потом ничего, словно земля у меня из-под ног ушла. Почтальонка говорила мне ещё что-то, но я уже не слышала. Свекровка моя со двора прибежала, когда кричать я начала. Она-то и распечатала этот проклятый конверт, оказалось, что Гришенька в середине апреля погиб. Извещение целый месяц шло…
Выскочила я из дома и побежала, куда глаза глядят.
«Куда ты, дурья твоя голова? – кричала в окно свекровка. – А ну, вернись! Дитё плачет, кто её укачивать-то будет?»
Понимала я, дочка, что к тебе мне надо вернуться, но ноги сами меня от дома несли. Прибежала я на берег реки, упала под ивой, под которой мы с Гришенькой всегда сидели, стала вспоминать я, как он на гармони играл, а я пела. Словно в груди у меня что-то сжалось, поднялась я с земли и во весь голос песню затянула, Гришину любимую.
Не пела я, а скорее орала, да так, что голос потеряла, три дня потом ни слова вымолвить не могла.
Односельчане прибежали, стали меня уговаривать, утешать, а у меня будто помешательство какое-то было.
«Ты что ж так орёшь, Фёкла, во всём селе слышно?» - говорили они мне.
«Гриша… Гришенька мой, не вернётся он» - бормотала я.
«Знаем мы уже о твоей беде. Да что ж поделать теперь? Не одна ты вдовушкой сделалась… Да и нет такой семьи в нашем селе, которая бы похоронку не получила. Думали мы, хоть вашу семью беда минует… Жаль нам тебя, Фёкла, очень жаль. И дочку твою жаль, никогда она своего папку родненького не увидит…» - сказала Фёкла и замолчала, глядя куда-то вдаль.
- Не плачь, Наденька, - принялся утешать свою невесту Игорь. – Очень трагическая история, я понимаю… Спасибо вам, Фёкла Фёдоровна, за рассказ, понимаю, как вам тяжело было снова всё вспоминать. Даже представить не могу, что вы пережили. Вы настоящая героиня, ведь несмотря на все тяготы, вы смогли воспитать такую замечательную дочку, образование ей дать…
- Спасибо тебе, мамочка, - ещё сильнее заплакала Надя и прижалась к матери. – Я знаю, как тебе было трудно, знаю, сколько тебе приходилось работать, не щадя себя.
- Фёкла Фёдоровна, а спойте нам что-нибудь, - попытался разрядить печальную обстановку Игорь.
- Не пою я больше, Игорь. Уже двадцать лет не пою, с того самого дня, как на речке проорала Гришину любимую песню, узнав, что он погиб. Как отрезало с той поры, не хочется петь совсем.
- Да, я много раз просила маму спеть, а она – ни в какую, - сказала Надя. – Мам, может, всё-таки попробуешь? Очень мне хочется послушать, как ты поёшь. Моё-то пение ты слышала, - усмехнулась Надя сквозь слёзы. – У меня абсолютно нет слуха.
- Да, дочка, поёшь ты не слишком хорошо… А у отца твоего тоже музыкальные таланты имелись, на гармони он здорово играл, мог любую мелодию на слух подобрать. А спеть… нет, дочка, даже пробовать не стану. Столько лет прошло, у меня уже и голоса-то нет, наверное… - грустно улыбнулась Фёкла. – Ну, время уже позднее, милые мои, вставать мне завтра с первыми петухами, на ферму идти. Тесто ещё на пироги нужно будет поставить, я же обещала тебе, Игорь, что пирогами твоих родителей угощу.
- Отдыхайте лучше, Фёкла Фёдоровна, а мои родители как-нибудь переживут без пирогов. Хотя пироги у вас отменные! Наверное, я в жизни ничего вкуснее не пробовал.
- Ой, да будет тебе, - засмущалась Фёкла от похвалы будущего зятя. – Ладно, я постелю вам и спать пойду. А пироги я с утра всё же напеку…
- Мам, не беспокойся, я сама постелю, - сказала Надя. – Иди, ложись, отдыхай. Ты разбуди меня завтра, когда пироги станешь лепить, я с удовольствием помогу тебе.
- Справлюсь я сама с пирогами, дочка, ты лучше поспи подольше.
- Понятно… если не хочешь меня будить, значит, будильник придётся ставить, - сказала Надя.
- Будильник этот орёт так, что не только тебя, но и всё село разбудит, я давно им не пользуюсь, сама просыпаюсь, привычная я рано вставать.
- Мама, ну, пожалуйста, разбуди меня, я очень хочу помочь тебе с пирогами.
- Вот упрямая! – улыбнулась Фёкла. – Хорошо, разбужу я тебя. Надя… ты это… стели постели в разных комнатах, вы ведь с Игорем ещё не муж и жена…
- Я так и собиралась сделать, - покраснела Надя от смущения.
На следующее утро Игорь проснулся в восемь утра. Разбудил его запах, доносящийся из кухни – Фёкла и Надя только вынули из печи румяные пироги.
- Доброе утро! У-у, какой запах! – появился в кухне Игорь. – А как спится у вас здесь замечательно! Давно я так не высыпался!
Позавтракали и стали пить чай с пирогами. Игорь ещё раз напомнил Фёкле о том, что ей предстоит встретиться с его матерью в московском ресторане.
- Игорь, поговори с матерью, уговори её, что не нужно встречаться в ресторане, - просила Фёкла. – Пусть она лучше приезжает сюда, отдохнёт здесь хорошенько, выспится. Откормлю я её своими пирогами, да с молочком парным. Наверняка мать у тебя такая же худенькая, как и ты.
Игорь пообещал поговорить с матерью, но его голос звучал неуверенно, он прекрасно понимал, что его мать, Екатерина Александровна, никогда не согласится поехать в село. Для неё село представлялось каким-то ужасным местом, где живут одни мужики-пьяницы и вечно скандалящие женщины.
Через несколько дней Фёкла получила письмо, в котором Надя писала, что Екатерина Александровна согласилась изменить место встречи и вместо ресторана будет ждать её у себя дома.
У Фёклы сразу от сердца отлегло, ехать в Москву ей было и без того страшно, но хорошо хоть дома встреча будет, а не в ресторане у всех на виду. Фёкла рассчитывала, что мать Игоря окажется такой же, как и он сам – без гонора, простой и вежливой. Фёкла даже представить не могла, насколько характер Игоря отличается от характера матери. Екатерина Александровна была женщиной надменной и коварной, но об этом Фёкле предстояло узнать только при личной встрече.