Последний день сорок второго года выдался суетливым. С утра в госпиталь пришли дети в пионерских галстуках поздравлять раненых с наступающим новым годом. Они принесли с собой охапки елочных веток и на каждую тумбочку положили по маленькой еловой лапке. В палатах въевшийся запах хлорки и лекарств стал меньше, запахло хвоей и у раненых, и у персонала улучшилось настроение.
Нина сбегала в свою подсобку, принесла заветную коробочку. С маленькими помощниками она разделила свое богатство на несколько частей. Дети украсили помещение флажками, снежинками и стало совсем празднично.
Как часто случалось, к Нине подошла молодая женщина санитарка, попросила подменить ее. Дома дети маленькие и ей хотелось праздничную ночь провести вместе с ними. Безотказная Нина согласилась без разговоров. Все равно она останется в госпитале, да и не ждет ее никто.
В предпраздничной возне Нина опять подумала, что год этот обязательно должен стать для нее особенным. Почему, она не могла сказать, просто хотелось очень этого. Вместе с тетей Машей они разносили ужин по палатам. В честь праздника повариха расстаралась и на тарелки с традиционной вечерней кашей положила по малюсенькой булочке, а к чаю еще и кусочек рафинада.
После ужина санитарки уселись пить чай. На столе у них лежала целая горка этих булочек и рафинад, которыми их щедро одарили раненые, поздравляя с праздником.
- Не горюй, Нинулька, - проговорила тетя Маша, увидев как пробегают грустинки по лбу девушки. - Будет и на твоей улице праздник. Не все же горю быть. Встретишь ты свою судьбу. Может она совсем недалеко от тебя бродит, только дорогу не может найти.
- Тетя Маша, ты прямо как моя мама. Она все время раньше мне говорила, что есть у каждого своя пара и они обязательно встретятся. Только вот я не верю в это.
- А ты верь, девонька, верь. Жизнь то у тебя только начинается.
На кухню, где санитарки пили чай, заглянул начмед.
- Ну бабоньки, закругляйтесь с чаями. Эшелон с ранеными пришел. Сейчас жарко тут станет. Только разворачивайся. Готовьте места.
Женщины вздохнули. Рассиживаться некогда. Надо готовиться к встрече. Началась суета. Со станции только успевали подъезжать машины. Многих приходилось заносить в палаты на носилках. Тут же врачи направляли раненых по отделениям. Главный тихонько, чтоб его не слышали, ругался, что госпиталь не резиновый. Кроватей не хватает. Где всех людей разместить. К полночи кое-как разместили всех. Тех, кто уже мог ходить и готовился к выписке, отправили на вторые этажи, на нары, сколоченные из досок. В тесноте, как говорится, да не в обиде.
Нина сбилась с ног, переходя от одного раненого к другому. Устраивала поудобнее, поила из поильника тех, кого можно, смачивала марлей воспаленные губы тех, кому нельзя пить.
Возле одного солдатика она споткнулась. На нее смотрели огромные, словно два голубых озера, глаза. Но еще больше ее поразила боль, которую испытывал этот молодой парень. Губы его были искусаны в кровь от боли. Нина присела на стул возле него. Смочила губы, стерла с них запекшуюся кровь.
- Пииить - прошептал парень чуть слышно.
- Тебе нельзя, потерпи милый. Сейчас доктор придет, укол сделают, будет легче.
Она положила свою руку ему на лоб. Горячий, жар у парня. Она еще раз смочила ему губы и поднялась. Надо и другим помочь. Все ждали, когда к ним кто-то подойдет.
- Я приду еще, - проговорила Нина и двинулась к следующей кровати.
Девушка выполняла свою привычную работу, но все время думала о том парне. И, нарушая все свои принципы, несколько раз подходила к нему. Перед боем курантов, известивших о наступлении нового года, Нина склонилась к раненому. После уколов боль видимо стихла и он спал. Девушка неслышно прошептала.
- С Новым годом! Спи и выздоравливай быстрее.
И вновь шло время. Раненый голубоглазый солдат шел на поправку. Молодой и сильный организм справлялся с ранением. Он уже не стонал, весело балагурил с сестрами. Только вот на Нину не обращал никакого внимания. А девушке так хотелось, чтоб он посмотрел на нее как в тот, самый первый раз с болью и надеждой, что она ему поможет.
- Тетя Маша, посмотри вон на того раненого. Какой красивый. У меня дух захватывает, когда его вижу.
Маша взглянула в ту сторону. На кровати, свесив ноги на пол сидел красавчик с широкими плечами, огромные глаза, густые, соломенного цвета, волосы, и улыбался.
- Ох девка, не по себе дерево рубишь. Не увидишь ты с ним счастья. - подумала Мария, но вслух этого не сказала.
- Вижу, сидит да собой любуется. Скольким, чай, девкам головы закрутил. Ты уж не влюбилась ли в него часом?
Нина зарделась. Ее конопушки стали еще ярче на раскрасневшихся щеках. У девушки не было здесь подружек, только с тетей Машей она могла говорить обо всем. Но сейчас ей почему-то стало стыдно. И уже не хотелось рассказывать, как громко стучит ее сердце, когда она подходит к той кровати.
- Не знаю. - Только и произнесла девушка и замолчала.
Да и говорить ей ничего не надо было. Мария все поняла. Жалко девку, да ведь ей сейчас что не скажи, слушать не будет.
- Ну смотри, смотри. Видно, что девками набалован. Сможешь ли удержать такого.
- Ну, тетя Маша, скажешь тоже. Я удерживать не собираюсь никого. Если только он сам захочет обратить на меня внимание.
Нина ответила и грустно подумала, что парень то и не смотрит в ее сторону. Какое уж тут внимание.
В очередное ночное дежурство, Нина обходила палаты, поправляла сползшие одеяла с кроватей, останавливалась возле тяжелых, разметавшихся в бреду, Гладила голову и тихо шептала, что все будет хорошо, надо только потерпеть немного.
Когда проходила мимо красавчика, как ласково называли его сестры и санитарки, он вдруг окликнул ее, попросил присесть рядом.
- Что, не спится? - Спросила девушка.
- Тоска замучила. Там друзья фрицев бьют, а я здесь прохлаждаюсь.
- Ничего, поправишься скоро, навоюешься еще.
Так они познакомились. Солдата звали Василием. Но он, вспоминая свое детство, рассказал, что мать в деревне звала его Васяткой. Никто так больше не называл. Все Васькой кликали, а она Васяткой.
- А хочешь, я тебя тоже Васяткой буду звать, - спросила Нина и слегка покраснела от своей смелости.
- Хочу, только ты не говори об этом никому, засмеют ребята ещё.
Нина поднялась, взъерошила волосы солдатику.
- Ну спи давай, Васятка. Мне разговаривать некогда. Вон сколько еще меня ждут.
Удивительно, но эта маленькая тайна сблизила Василия с Ниной. Он ждал, когда девушка подойдет к нему, погладит по голове, как ребенка и назовет таким далеким, таким родным именем. В такие моменты парень закрывал глаза и ему казалось, что это мать стоит рядом и гладит своей рукой по голове.
Молодой организм быстро шел на поправку, раны затягивались. Василий шустро ходил по палате и упрашивал доктора, чтоб скорее выписал его на фронт. А Нина только поглядывала со стороны на него и тайно страдала, когда ее Васятка зажимал в укромных местечках молоденьких сестричек и те пищали то ли от восторга, то ли от страха, что это безобразие увидит доктор.
У них же, дальше поглаживания по голове, ничего не происходило. Василий ни разу не попытался хотя бы приобнять девушку, расспросить об ее жизни. Да просто поинтересоваться, не устала ли она. Хотя бы маленькую капельку заботы показать. Ему казалось, что Нине лет тридцать, а то и больше, мама не так уж намного постарше. И тепло от нее шло, как от мамы, особенно когда Нина гладила его по голове и говорила, что все будет хорошо. Парень даже и не догадывался, как стучит в это время ее сердечко. В длинном, чуть ли не до пола халате, косынка, надвинутая на глаза и туго завязанная. Строгая и никогда не улыбается. Какие чувства она могла вызвать у парня.
- Тетя Маша, - жаловалась она, - Неужели он не видит, что я люблю его. Почему ?
Мария только молча кивала головой. Она то понимала почему. Он не воспринимал Нину, некрасивую, с низко повязанной белой косынкой, отчего ее лицо казалось еще шире, со скорбно опущенными вниз уголками губ, как девушку. Она была для него просто санитарка. Но разве скажешь об этом влюбленной девушке.
А потом подошло время, которого так боялась Нина. Василия должны были выписать из госпиталя. На фронт. Девушка не находила себе места. Как, он уедет, а она так и не скажет ему о своей любви.
Нина отбросила всю свою строгость и гордость. Хотя тетя Маша и уговаривала, что не надо так делать. Насильно мил не будешь. Но ее уговоры были напрасны. В последнюю ночь Нина зазвала Васятку в свою подсобку. Девушка надеялась, что Василий хотя бы в эту прощальную ночь подарит ей немного ласки, о которой она так мечтала. Но все произошло совсем не так, как мечталось. Только после того, как все свершилось, Василий удивился.
- У тебя что, никого до меня не было?
Нина, не глядя ему в глаза, покачала головой.
Василий приподнял ее голову за подбородок, заглянул в глаза, полные слез. Внутри что то щелкнуло. Да ведь это совсем девчонка еще. А она то ему казалась чуть ли не матерью. Василию стало вдруг стыдно. Он понял, что обидел девчонку, которая ждала от него любви, а он вот так, нахрапом, разрушил ее мечты.
Василий притянул Нину к себе, обнял, осторожно поцеловал в рыжие волосы.
- Ну не реви. Я напишу тебе письмо. Ты мне дай свой адрес. А после войны я приеду к тебе. Вот увидишь. И все будет по другому.
Он шептал ей разные слова, видел, что девушка верит ему и впитывает все, как губка в себя. А потом и сам всему этому поверил. И обещал, что после войны приедет сюда обязательно. На всякий случай написал адрес своей матери в деревне. Кто знает, как война раскидает их. Нина же написала свой.
Утром они расстались. На прощание Василий прокричал, что как приедет на место, так сразу напишет ей письмо. И он не обманул. Через несколько недель Нина получила долгожданное письмо. Они писали друг другу часто. На фронт летели письма полные нежных слов. Письма от Василия были более краткими. В последнем своем письме Василию, Нина написала, что ждет от него ребенка.
Ей было страшно, как Василий воспримет эту новость, что ответит. С нетерпением ждала ответ. Но ответ написал не Василий, а его друзья по оружию. Они сообщили, что Василий погиб, даже не узнав, что станет отцом.