Глава 98
– Элли, ты мне не поможешь? – спрашивает Данила, когда прохожу мимо смотровой.
– Прости, не могу, – на ходу отвечаю другу, чуть притормаживая, чтобы не решил, будто мне просто лень или не хочется.
Береговой обиженно надувает губы, но когда слышит причину, поднимает брови.
– У меня толпа, – сообщаю ему.
– Какая толпа? – удивляется.
– Пострадавших, разумеется. Другие к нам разве прибывают?
Ситуация, достойная культурной столицы России. Шёл рок-концерт, – сборная солянка из очень знаменитых и только начинающих своё восхождение на музыкальный Олимп коллективов. В самый разгар действа, во время выступления одной культовой группы, её бас-гитарист упал на сцене. Играл, играл, да и рухнул, как подкошенный. В толпе кто-то крикнул «Убили!» И понеслось. Больше двадцати тысяч человек бросились к выходу, сами не зная почему. Может, решили, что музыканта ранили, как совсем недавно это едва не случилось с одним заокеанским шоуменом. В результате давка, травмы… И вот уже к нам везут несколько человек. Хорошо, не всех, иначе очередь из пострадавших растянулась бы вокруг больницы в несколько кругов.
Всё это мне рассказал Фёдор Иванович, заступив недавно на смену и посмотрев новости по телевизору.
Вскоре мы перекладываем с каталки на стол, так сказать, зачинщика всей этой неразберихи: того самого бас-гитариста. Мне коллеги из «Скорой» сказали, что он большая знаменитость, а его группа так вообще из хит-парадов не выбирается. Но сколько ни смотрю на мужчину лет 45-ти, одетого, как типичный рокер, а узнать в нём звезду не получается. На голове бандана, ниже кожаная куртка-косуха с множеством металлических застёжек, под ней виднеется майка с принтом, дальше тоже кожаные штаны, ботинки, напоминающие рабочие.
– Травма головы? – спрашиваю коллегу из неотложки.
– При падении. Зрители обезумели. Там такое началось!
– Судороги были?
– Его подружка знает. Спросите лучше её.
– Доктор Печерская, вы интубируете гитариста? – ко мне быстро подходит Сауле.
– Апноэ на сцене, зрачки реагируют. Почему ты спрашиваешь?
– У доктора Берегового его друг. В сильном алкогольном опьянении. Вероятно, замешаны ещё запрещённые вещества, – сообщает медсестра.
Так-так. Теперь становится очевидна причина внезапно падения пациента. Видимо, их даже не одна, а несколько. Зависит от количества всякой отравы, которую он употребил.
– Давление низкое, – говорит мне ассистирующая медсестра.
Входит Достоевский и сообщает:
– Привезли ещё троих пострадавших.
– Хорошо, скажите, пусть первым делом берут кровь на токсины. Скажите доктору Береговому, чтобы проконтролировал это.
Спустя некоторое время, оставив музыканта на попечение доктора Ерёменко, иду в следующую смотровую. Здесь Соболев и Маша.
– Давление 100 на 60. Жалобы на боль в животе, множественные ушибы туловища.
– Родственники здесь? – интересуется Дмитрий, поскольку пострадавший – ребёнок.
– Он один, но там многие потерялись, – докладывает фельдшер «Скорой».
– Брать семилетку на рок-концерт. Как только могли додуматься! И как его пропустили? Рентген позвоночника, груди и таза. Анализ крови и мочи. Как его зовут?
– Коля.
– Коля, слышишь меня? Я доктор Соболев. Ты знаешь номер родителей? – обращается Дмитрий к мальчику.
– Я дышать… не могу… – слабое слышится в ответ.
– Мы тебе поможем.
– Меня толкали… – обиженным голосом произносит малыш.
– Дышит хорошо, – замечает Маша. Потом гладит Колю по голове. – Ты в безопасности.
– Надчревные боли, ответной реакции нет, – замечает Соболев.
– Сердце 120.
Дмитрий берёт портативный аппарат УЗИ, водит сканером по животу мальчика.
– Я аккуратно, – говорит Коле, но тот всё равно куксится и признаётся, что ему больно.
– Что же с тобой случилось, парень? – ласково улыбается ему Соболев, стараясь отвлечь от неприятных ощущений.
– Меня прижали к сцене на рок-концерте.
– Не рановато тебе ходить на такие концерты? – интересуется хирург.
– Там ещё играли те группы, что на разогреве. А были и знаменитости, – отвечает мальчик и называет несколько коллективов. Увы, я в тяжёлом роке ничего не понимаю, потому и не слышала.
– Мы ищем его родителей, – сообщаю коллегам. – Но пока дозвониться не получается. Кровотечение есть?
– Нет. Печень и селезёнка целы, но у него эпигастральные боли. Возможно, травма брюшной стенки, ушиб поджелудочной. Сделаем МРТ и серию тестов. Может, что увидим, – отвечает Соболев.
Дверь приоткрывается, из коридора слышится испуганный голос:
– Коля! Боже, Коля! Прости меня!
Оглядываемся и видим девушку лет 18-ти, которая испуганно смотрит на мальчика. Для его мамы она слишком молодо выглядит.
– Здравствуйте, можно мне войти? – вежливо интересуется она, я разрешаю. Девушка подходит к пострадавшему, берёт за руку.
– Прости.
– Ты меня отпустила, – дуется мальчик, но по глазам видно, как он рад увидеть наконец знакомое лицо.
– Я пыталась, прости, но меня оттёрли. Он цел? – она смотрит на меня, заметив бейдж, указывающий на должность.
– Кем вы ему приходитесь? – спрашиваю её.
– Я Марина, его соседка. Родители Коли просят иногда с ним сидеть, когда уезжают в командировку. Мы хотели сегодня пойти вчетвером на концерт, мой друг принёс билеты. Но парень подруги не смог, и Коля упросил нас взять его с собой. Собирались уйти пораньше, чтобы он лёг в 12, – оправдывается девушка.
– У тебя есть сотовый его родителей?
– Да.
– Ты им звонила?
– Я хотела сначала найти Колю.
– Ты его нашла. Теперь будь любезна сообщить им о произошедшем. Пусть немедленно приезжают.
Девушка согласно кивает и выходит.
Возвращаюсь к бас-гитаристу. Не знаю, как им это удалось, но в коридоре около смотровой, где он лежит, уже сидят и перешёптываются три размалёванные девицы – явно фанатки. Они похожи на самок попугая ара, такие же пёстрые, только взъерошенные и одетые так, что некоторые предметы их гардероба и назвать-то не знаю как. Вот кто их сюда пустил? Ладно, сейчас не до этого.
– Ставим в очередь на койку? – спрашивает Сауле Аркадия Потаповича.
– К этому времени он уже очнётся.
Пока спрашиваю Ерёменко, как лечили музыканта, в дверь стучат. Она приоткрывается, показывается лохматая голова одной из трёх девиц попугайского вида.
– Это кто? – спрашиваю Сауле.
– Его подружка. Я узнаю, в чем дело, – и медсестра собирается выйти, останавливаю её.
– Я сама.
Иду в коридор, и три девицы облепляют меня.
– Он поправится? – спрашивают хором, а сами аж перебирают тонкими ножками в сапогах.
– Для начала успокойтесь, – предлагаю им.
Движения становятся менее нетерпеливыми.
– Скажите, он в порядке?
– В порядке.
– Он не дышит?
– Мы ему помогаем. Дышать так просто не перестают.
– Он перебрал со спиртным и веществами, – признаётся подружка бас-гитариста.
– Скоро очнётся.
Краем глаза вижу, как одна из девушек отходит в сторону. Замирает, глядя вверх над собой. Там пятно, – старый след от протёкшей трубы. Давно нужно заменить эту пластину подвесного потолка, но пока меня не было, Туггут такими мелочами не интересовалась. Видимо, пыталась наслаждаться статусом «царицы морской». Или боярыни столбовой, или кем она там себя мнит каждый раз, когда за меня остаётся.
– Это кровь? – задумчиво спрашивает девица, не отрывая взгляда от пятна. Догадываюсь, что кое-какие вещества есть и у неё в крови.
– Нет.
– У вас всё хорошо? – подружка музыканта начинает тяжело дышать.
– Когда я нервничаю, меня мучает астма, – признаётся она.
Сдаётся мне, и эта тоже из компании любителей подстегнуть свой мозг всякой химией.
– Похоже на кровь, – снова медленно произносит вторая девица. Тем, кто ходит по коридору, приходится её огибать, словно скалу в море.
– Садитесь, – снимаю стетоскоп, решив проверить подружку музыканта. – Дышите ртом глубоко.
– Это кровь, – уверенно говорит вторая.
– Нет, – отвечаю ей чуть раздражённо.
– У вас там труп, – заявляет она.
– Помолчите. Шумы в сердце были? – стараюсь составить анамнез.
– Только астма.
– Вы что-то приняли?
– Немного... – говорит вторая.
– Не ты, – бросаю ей.
– Нет, я завязала с веществами, – отрицательно мотает головой подружка бас-гитариста.
– Лихорадка, озноб?
– Что-то не так?
Ко мне подходит Катя Кузнецова. Прошу её найти свободного врача. Пусть проверит девицу на эндокардит. У меня ощущение, что у девушки не астма вовсе, а воспаление внутренней оболочки сердечной мышцы. Оно может повреждать клапаны сердца и иметь инфекционную природу, а значит её состояние ухудшается.
– Эллина Родионовна! – ко мне подбегает Достоевский. Это сильно удивляет, поскольку никогда прежде не видела, как этот грузный мужчина так быстро двигается. Лицо у него встревоженное. – Вам звонили из 35-й больницы. Туда поступила ваша дочь, Оля.
– Что с ней случилось?! – спрашиваю, холодея.
– Говорят, травма головы.
Машинально хватаюсь за карман, но телефона там нет. Забыла в кабинете, растяпа! Ноги становятся ватными. Сердце бьётся уже где-то в горле, организм близок к панике. Мне большого труда стоит взять себя в руки.
– Туггут за главную, – бросаю Достоевскому и мчусь в кабинет. Быстро натягиваю куртку, даже не переодеваясь, и бегу к машине.
Не знаю, сколько правил я нарушаю, пока мчусь к 35-й больнице, где прежде не бывала ни разу. Но стараюсь не совершать на дороге вещей непоправимых. Паркуюсь, а после бегу к приёмному покою. Стараюсь дышать ровно, только материнскому сердцу, которое бешено бьётся, приказывать очень трудно. Равно как и мозгу, который по анамнезу «травма головы» может нарисовать такое… Особенно когда ты врач и видела всякое, от простых ушибов до… лучше о таком даже не думать.
Подхожу к регистратуре, стараясь не выглядеть, как все перепуганные мамочки, у которых ребёнок коленку поцарапал, а они уже представляют, как бригада хирургов режет ребёнка вдоль и поперёк.
– Здравствуйте, меня зовут доктор Эллина Родионовна Печерская, у вас моя дочь, она пациент…
Администратор в это время говорит по телефону, поднимает ладонь передо мной, призывая не мешать:
– Троим нужен хирург, – говорит в трубку. Потом опускает её и спрашивает:
– Как её имя?
– Ольга Печерская, два года.
– Хорошо, присядьте, – и продолжает общаться.
Осматриваюсь. Типичный вестибюль приёмного покоя. Люди, пришедшие за помощью, и здесь их человек пятнадцать. Проходит пять минут, десять. Моё нетерпение переходит все границы. Уже собираюсь найти номер главврача этой больницы и попросить о содействии, но вдруг приходит на ум одна идея.
Решительно шагаю к «вертушке», около которой за столом сидит охранник. Смотрит на меня, видит человека в белом халате с бейджем и… нажимает кнопку. Вот и у нас, очевидно, такое же. Надо будет поговорить с Грозовым, чтобы сделал внушение подчинённым. Пускают в отделение кого попало, как те подружки рок-музыканта.
Оказываюсь внутри отделения, а дальше остаётся только отыскать палату, в которой моя Олюшка. Приоткрываю двери, заглядываю. Сердце едва из груди не выпрыгивает, когда вижу её. Полулежит моя маленькая на койке, с интересом смотрит вокруг, но не плачет даже. Подлетаю к ней и вижу на голове, слева ближе к затылку, марлевую квадратную повязку, немного пропитанную кровью. Она прикреплена к голове. От такого у меня слёзы наворачиваются на глаза.
Бросаюсь к Олюшке.
– Солнышко!
– Мамочка! – радостно тянет ко мне ручки. Обнимаю её осторожно, потом спрашиваю.
– Маленькая, что случилось?
Она немного путано объясняет, что лезла на горку, поскользнулась и упала, ударившись головой.
– Ну-ка… – хочу заглянуть под повязку, но тут слышу голос медсестры:
– Вам помочь? – подходит она и хмурится. Низкорослая, пухлая.
– Я его мать. Она теряла сознание?
– Не открывайте рану.
– Вы не ответили.
– Поговорите с врачом.
– Я сама её осмотрю.
– Я зову врача.
– Вы заняты.
– Эллина Родионовна? – ко мне подходит коллега.
Здороваюсь, она представляется:
– Юлия Фёдоровна. Я лечащий врач Оли.
– Простите, мы знакомы?
– Лично нет, но кто же не знает доктора Печерскую, – по-доброму улыбается коллега. Приятно, конечно, только сейчас Олюшка в приоритете. Расспрашиваю, какие тесты были сделаны, МРТ, КТ…
– Эллина Родионовна, успокойтесь, – говорит Юлия Фёдоровна, понимая, что сейчас перед ней не врач, а встревоженная и едва не перепуганная мать. – Мы всё проверили. У вашей дочери нет серьёзных травм, лишь небольшое рассечение кожи. Даже зашивать не понадобилось. Прочистили ранку, смазали антисептиком, наложили повязку. Через недельку всё заживёт, даже следа не останется. Ну, кому я это рассказываю. Вы сами прекрасно всё знаете.
– Затем же тогда её сюда привезли? – удивляюсь. – Могли бы просто мне сообщить… – тут же вспоминаю, что забыла телефон в кабинете. Он до сих пор там лежит.
– Это заведующая детсадом постаралась. Как узнала, чья дочь пострадала, вызвала неотложку. Наговорила всякого бригаде: мы когда принимали вызов, думали, что-то очень серьёзное, даже собирались бригаду нейрохирургов вызвать, – улыбается коллега. – Но когда проверили, поняли – заведующая была просто в панике. Испугалась ответственности.
– Правильно сделала. Будет ей ещё от меня, – говорю, но уже постепенно успокаиваюсь. Голос разума берёт верх над материнскими чувствами. Благодарю Юлию Фёдоровну за помощь моей Олюшке и спрашиваю, могу ли её забрать. Коллега кивает, и вскоре мы уже едем домой. Оставляю моё чадо на попечение Розы Гавриловны и говорю, какой препарат принять, если у дочери головка разболеется. Всё-таки удар был, и неизвестно, как организм может среагировать.
Сама возвращаюсь на работу. На душе становится чуть спокойнее. Обошлось, и слава Богу!