Она стояла посреди заснеженной долины. Руки, ноги, все тело оцепенело от холода. Перед ней – огромное оранжевое солнце с четкими краями. Словно не настоящее, а бутафорское. Такое солнце бывает у них только в сильные морозы. Северное холодное многоцветное светило.
Щурясь, всматривалась она в него и, вдруг, в самом центре этого плоского диска разглядела переливы густых красок, от которых веяло теплом. Краски играли, принимая разные формы и игра эта мешала воспринять изображение. Но вот все изгибы солнечной плазмы сошлись и замерцали дрожащим сплавом – ей навстречу на лыжах, взмахивая палками, двигался отец. Всё явственней она видела его – общую фигуру, а потом лицо, взгляд...
Айнана проснулась от глубокого своего вздоха. Проснулась на самом пике захватившего ее сна. Одеяло ее валялось на полу, а она, раскутанная, лежала на кровати в палате с другими девочками.
Она натянула одеяло, полежала чуток, согреваясь, обдумывая свой сон.
Нельзя так ждать. Она была слишком мала, когда жива была мама, но сейчас, вспоминая мамины рассказы об отце, убедила себя, что и мама его все время ждала. Наверное, было это не так, но в рассказах мамы жила надежда.
– Твой отец– лыжник, – говорила она, – Он смел, красив и умён. И ты будешь такая.
Айнана встала и пошла укутывать маленькую Лизу, свою подопечную, девочку – аутистку. В палате было прохладно, на улице – сильные морозы. Но Лиза спала аккуратно, обычно в той же позе просыпалась, в какой и уснула. Айнана подзакутала остальных. Замахала на нее руками Кира, Айнана отскочила, обошла кровать. Кира была сильная, могла и ударить во сне.
Она легла в свою постель, укрылась с головой, не спалось. Почему-то ночами Айнана чувствовала в этом интернате себя лучше, чем днем. Днём ей нужно было чем-то заниматься, чтоб не хандрить. Она ходила за Ириной Михайловной, ждала заданий. Она не могла управлять собой сама. Вернее, почти не могла.
Где б она ни жила, в поселке, или в стойбище, утро начиналось с дел хозяйственных. С розжига металлической печки, с приготовления чая, еды, с заданий деда или женщин. С необходимого – без чего никак нельзя прожить.
Сейчас и в их ярангах, чумах, которые ещё устанавливались на стойбищах, было комфортно. Стоял стол, лежали ковры и шкуры, стелили линолеум и отделывали стены тканью. Вечером включали генератор. Айнана давно научилась шить обувь из оленьих шкур. Эту обувь хорошо покупали туристы. Занималась она этим в последнее время постоянно. Даже сюда прихватила шкурки, но они давно закончились.
Гайя – племянница Эльхо, строгая и неразговорчивая, часто брала на себя заботы о девочке. В жизни ей не очень везло, она уже уезжала со стойбища, была замужем, но вернулась. С родителями Гайи в поселке остались дети, а Айнана кочевала туда-сюда. То жила в поселке с семьёй и детьми Гайи, то приезжала на стойбище, жила с Эльхо. Айнана привыкла спать там, где укажут ей, делать то, что велят. Бездельников у них не любили.
Когда ее первый раз привезли в школу, она совсем потерялась. Дети из поселка, и дети кочевников учились вместе. Но поселковые знали русский, а Айнана – нет. Она не осознавала какую-то иерархию, но чувствовала ее.
Ей не повезло – воспитателем в интернете у нее оказалась грубая озлобленная женщина – в первый же день она содрала с девочки кочевую одежду, побросала все на пол, за плечи толкнула в душевую и обдала горячей обжигающей водой.
Айнана с тех пор невзлюбила учителей и воспитателей, начала бояться. Она держала дистанцию, замыкалась, плакала, уезжая в школу от деда. Лишь, став старше, начав разбираться в людях, осознала, что тогда ей просто не повезло.
Но все равно получалось, что, кроме деда Эльхо и рано ушедшей матери, ни к кому привязана она не была. Все в ее жизни были временными.
Эльхо – тот, кто был рядом всегда. Тот, кто учил ее жизни, рассказывал историю их народа, учил мудрости житейской.
Вот и сейчас, высунувшись из-под одеяла, глядя в окно на звёздное небо, она представляла деда и оленей. Она пасла звёзды. И ей казалось, что она видит, как олени бьют копытами.
Она любила оленей. Сколько себя помнит, они всегда были рядом. Как лучшие друзья. Да и дед был опытный каюр.
Как-то, когда в стране начались непонятные дела, их не забрали в школу. Целый год Айнана и другие дети не учились, провели зиму дома. Начальная школа закончилась, нужно было лететь в другой интернат, но какие-то местные административные беспорядки помешали – вертолет не прилетал.
И вот как раз тогда попала она с дедом и родственниками на оленьи бега.
В пятидесятиградусный мороз со всех сторон, со всех табунов по белой тундре спешили туда оленеводы. Много было и знакомых. Они подходили к Эльхо, преклоняли головы. Это скорее уже была дань традиции, ритуал. Но Айнана гордилась дедом.
Она с волнением наблюдала, как на одной линии старта выстроились три десятка оленей, светлые, темные, пятнистые. У нее захватило дух, следила за гонкой с азартом.
Она давно хорошо управляла упряжкой. Но теперь, при первой же возможности, она погнала упряжку оленей так, как видела на соревнованиях – развивая сумасшедшую скорость. Встречный ветер обжигал лицо, олени несли ее навстречу горизонту, она отчётливо слышала, как на скорости пела душа. Несколько раз она падала в снег, упряжка улетала далеко вперёд, но опять и опять Айнана устраивала сама себе гонки. Она училась.
Когда об этом узнал дед, посадил ее в ярангу надолго, запретил садится в упряжку.
– Ты женщина, а не каюр! Твое дело – жилище.
Но видя затосковавшую внучку, махнул рукой. Вскоре Айнана уже соревновалась с мужчинами каюрами поселения. Она была легка, она любила своих оленей и они понимали ее. Она побеждала.
Эльхо только вздыхал. Вспоминал ли он тогда уже, что у девочки есть отец, азартный спортсмен, лыжник, или вспомнил об этом позже? Этого Айнана знать не могла.
Дед уже болел, несколько раз его пытались увезти в больницу, но Эльхо не соглашался. Ему нельзя. Многие охотники, по-прежнему, приходили на поклон к шаману. Он проводил обряды, давал советы и исцелял. Его авторитет был непоколебим. К нему приезжали и белые люди – журналисты, писатели и исследователи.
Вот только себя он уже исцелить не мог. Не смог исцелить и внучку.
Весной Айнана слетела с нарт, очень сильно ударилась виском о камень. Так сильно, что потеряла сознание. Ее увезли в больницу, долго лечили. Эльхо от горя совсем слег.
Айнана уже к концу весны была дома. Но врачи перестраховались – после травмы были у девочки проблемы со слухом, и осенью она опять оказалась в больнице на лечении. Она пропустила ещё год школы.
Но вот на этот раз ей повезло – в больнице была библиотечка, и девочка увлеклась чтением. Сначала читала медленно, неумело. Но соседки по палате помогали, обучали. Айнана стала читать уверенно и быстро.
Даже по ночам сидела в больничном коридоре под лампой – читала детские книги. Под подушкой ночью держала книгу рукой, поглаживала ее, а с рассветом читала.
С книгами она открывала для себя новый мир. Такой огромный и разный. Библиотека была хорошая: Пушкин, Тургенев, Твен, Лондон, Дефо, Катаев, Быков... У нее был месяц чтения, а потом доктор подарил ей несколько книг домой.
Зима была суровой, в школу ее тогда из-за болезни опять не забрали.
И лишь на тринадцатом году попала она в ту школу, куда приезжал Александр. Ее определили туда, отправили. Дед болел, она ухаживала за ним, считала, что уехать никак не может. Когда прилетел за ней вертолет, начала запрягать оленей, спешила убежать. Как дед без нее?
Родственники ее остановили. Увезли почти насильно. Айнана плакала, прощаясь с дедом. Его она видела тогда последний раз.
Но после первой же неприятности в школе отправили ее сюда, в психоневрологический детский интернат. Ей тогда задавали вопросы, давали какие-то карточки, пытались разговорить, но она замкнулась. Взрослым она не доверяла, столкнулась с несправедливостью и замкнулась.
А здесь, в этом специализированном интернате, ей вдруг понравилось. Она полюбила Ирину Михайловну. Та сразу поняла, сто с девочкой все нормально, просто замкнутый, испуганный и несчастный ребенок. Директор носила ей книги, давала задания. И Айнана почувствовала себя нужной.
Вот только – что ждёт ее дальше? Билось сердечко, вздрагивало при мыслях о будущем.
Рассвело. Сегодня праздник. Уже установили ёлку в зале. Айнана вместе с Лизой помогали наряжать. Других детей туда ещё не пускали. Будут подарки, Айнана знала. Ждала книгу. Для нее это было лучшим подарком.
Что может быть лучше?
Вот разве что – то, что приснилось ей. Отец. Он был дорожкой в тот самый книжный ее мир, мир, который Айнана хотела увидеть своими глазами.
Но она гнала от себя эти мысли. Нельзя так ждать. Он не приедет, не вернётся, как не вернулся к маме.
***
День выдался пустой, хоть и ждали праздника. Работники интерната разбредались по своим делам, всем было не до детей.
Лишь ближе к вечеру их заставили переодеться в нарядное и по очереди начали водить в зал. Некоторых не водили вообще. Дедом Морозом можно было и испугать. Наряженная в Деда Мороза Марина Леонидовна ходила по палатам. К ёлке детей водили по одному – особенные дети.
А потом привели тех, кто точно не начнет срывать игрушки с елки, не испугается Деда Мороза, тех, кто, хоть немного, но сможет принять участие в развлечениях.
Дед Мороз раздавал подарки, каждому – свой. Айнана потянулась за книгой. Что это? Фраерман "Дикая собака Динго". Айнана прижала книжку к груди.
К Деду Морозу Марине подходила Ирина Михайловна. Марина взяла за плечи девочку, пропела женским деланным басом.
– Это не все подарки, Айнана. Есть тебе ещё сюрприз.
Она повернула ее за плечи и повела к окну. Айнана так и держала прижатую к груди книгу. Она посмотрела в окно: на белом снегу две фигуры темная и рыжая. Отца она узнала сразу, несмотря на нахлобученную меховую шапку, замотанный шарфом нос и пушистый ворот. Он махал рукой в варежке. И Айнана понимала, хоть и не видела его лица – он улыбался.
Варежкой махала ей и маленькая фигурка. Айнана тоже хотела махнуть рукой, но вдруг подкатил ком, она прижала книжку к глазам и расплакалась. От окна убегать было стыдно, а плакать вот так перед отцом – неловко. Она закрыла лицо книжкой, стояла и беззвучно плакала, сдерживая ком в груди, пока не повела ее Ирина Михайловна в кабинет.
– Ну, что ты, Айнана! Что ты! Это же подарок от Деда Мороза! Чего плакать-то?
***
Оля удивилась. Они с папой улыбались, радостно махали счастливые, а сестра, к которой летели они через всю страну, которой привезли подарки, вдруг закрылась от них книгой и стояла у окна, не шевелясь.
– Чего это она, пап?
– Не знаю, Оль, пошли, там разберемся. Она не такая, как ты, пойми это.
Александр тоже переживал. Тогда на кухне, когда случайно подслушала дочь их беседу, устроила она им целую истерику. Закрылась в комнате, рыдала. Перепугала Петьку, он попятился на кухню.
Отец сел рядом с ней на кровать.
– Оля, да успокойся ты. Дай объяснить.
Она поднялась на локте, оглянулась.
– Вы теперь разведетесь да? А мы с Петькой с кем жить будем? С кем?
– Да с чего ты взяла, что разведемся, – прикрикнул Александр на дочь.
– Но это же... Это... У тебя была другая женщина, – Ольга отвернулась, не смотрела на отца.
– Была! Но была она ещё до знакомства с мамой. Понимаешь?
– И что? – она уже перестала рыдать, обернулась, смотрела с интересом.
– И то... Я уехал, а там родилась дочка. Я не знал, понимаешь?
Александр говорил полуправду. Но сейчас, в разговоре с дочерью, было не до тонкостей. В комнату заглянула Наталья, он махнул рукой.
– А сейчас мама девочки умерла. Вернее, несколько лет назад она умерла, но мне никто не сообщил. Вот только сейчас сообщили, когда ее дед умер. Я ездил как раз туда недавно.
– Ты видел ее?
– Да...
– Сколько ей лет?
– Она на полтора всего года старше тебя.
– Значит, в восьмом? Или...
– Там все сложно, Оль. Это север. Она сейчас в интернате.
– Пап, у нее никого нет, кроме тебя, да?
– Получается так.
– А мама? Мама не хочет ее видеть? Она обиделась на тебя?
– Нет. Мама все понимает. Но она волнуется за вас с Петькой. За тебя особенно. И так-то... Сама знаешь. А тут...
Ольга замолчала, лежала, отвернувшись к стене.
– Оль, – спросил Александр, наклонившись, – Маму позвать? Она волнуется...
– Не надо. Я хочу побыть одна.
Александр вышел на кухню к жене. За столом сидел Петька. На вопросительный взгляд Натальи, ответил Саша жестом ладони, дескать, погоди.
Наталья загремела кастрюлями, они сели есть. Ольга оставалась в комнате. Но к концу ужина решительно вышла из комнаты, шагнула на кухню:
– Мам, если ты ехать к этой девочке на Новый год не хочешь, давай я поеду вместо тебя. Я поеду! Пап, ну, пожалуйста...
Они переглянулись, повисла пауза.
– Вот такая, понимаешь, загогулина получается, – выдал популярную тогда фразу Петька.
Мать волновалась, не решалась, но Ольга умела быть настырной. В конце концов Наталья согласилась, начались сборы.
И вот они тут. Долго собирались, долго добирались. И Ольга удивилась такой встрече.
– Здравствуй, Айнана, – девочка уже ждала их в кабинете Ирины Михайловны, – Познакомьтесь, это Оля, моя дочь. Получается, твоя сестра.
Айнана поднялась со стула, она все также прикрывалась книжкой.
– Здравствуйте, – поздоровалась тихо, и Оля поняла, что девочка плакала.
Она вдруг увидела себя в ней, немного другую, перепуганную, с национальными чертами, но точно таким же, как бывает и у нее, заплаканным взглядом.
– Раздевайтесь, вот тут, – Ирина Михайловна махнула на вешалку, они с удовольствием сняли с себя теплые одежды. Ольгу мама заставила надеть ненавистную шубу, мутоновую рыжую. Дома она ее никогда не надевала, но тут мама поставила условие.
– Ух, а тут тепло у вас, – Ольга осталась в теплом вязаном свитере, она косилась на новую сестру.
Та опять присела на краешек стула, прижав к себе книгу, опустила глаза. Ресницы ее были густые, глаза казались огромными, но теперь Ольге бросилась в глаза одежда девочки.
Айнана была одета ужасно. На ней было шёлковое платье, как из занавески. Видимо оно было самосшитое, потому что сидело куце. Страшно не гармонировало с плотными, заношенными в катышки, колготками в полоску. На ногах – тапки из шкурок. Вот тапки – единственные, Оле понравились. Только не с таким платьем, не на тот случай. В свои тринадцать, в чрезмерно заботящемся о внешнем виде окружении, она уже неплохо разбиралась в стиле одежды.
– Айнана, мы привезли тебе подарки, – отец полез в сумку, – И не только тебе. Это Вам, Ирина Михайловна, от моей жены, – Саша достал чешские бусы, Ирина Михайловна замахала руками, но в конце концов сдалась, взяла, – А это вашим детям, – Александр доставал коробки с конфетами, – А это тебе, Айнана. Мы подумали, что тебе понравится.
Оля достала из пакета и стряхнула синюю куртку Аляску. Она сама ее выбирала. И себе бы такую взяла.
– Примеришь? – спросила.
– Спасибо. Я потом.
– Да чего ты? На, надень..., – она протягивала куртку Айнане, та куртку взяла, положила на стол перед собой, почти не глядя, – Спасибо, – девочка подняла глаза на Ирину Михайловну, – Я потом.
Александр тронул Олю за плечо, посмотрел выразительно.
– Погоди, Оль...
Ольга погрустнела. Она так старательно вместе с мамой выбирала эту довольно дорогую куртку. А Айнана ее даже не разглядела.
Ирина Михайловна и Александр ушли в другой кабинет обсудить дела. Оля и Айнана остались в кабинете одни.
Ольга села по другую сторону стола. Эту встречу она представляла себе примерно, как встречу сестер в индийских фильмах, с объятиями:
– Ну, здравствуй, любимая сестра! Мы нашли друг друга!
– Здравствуй, сестра! Как долго мы не встречались! Теперь мы сестры навек.
А вот сейчас сидела она напротив сестры и не знала, о чем с ней говорить.
– Чё за книга? – спросила, чтоб хоть что-то спросить.
Айнана оторвала книжку от себя, положила на стол и ответила:
– Дикая собака Динго.
– Класс. Я не читала.
– И я. Мне подарили сейчас, – она подвинула книгу по столу к Оле, – Возьми.
– Нее, ты чего? Тебе ж подарили.
– Да, а я дарю тебе.
– Ну, зачем? Я найду дома. У нас библиотека рядом, – она подвинула книгу назад по столу.
Айнана явно расстроилась, огорчённо книжку прижала к груди. И Ольга поняла, что она хочет ей сделать приятное, но не знает как.
– Слушай, Айнана, мне тапки твои понравились. Они из чего?
– Тапки? Они из оленьих шкур. Я сама их сшила.
– Сама-а? Ничего себе.
И тут Айнана вскочила и убежала в дверь. Ольга совсем растерялась, посмотрела ей вслед. Да-а, что-то не получилось у них беседы. Наверное, зря она приехала сюда.
Но Айнана вернулась уже без книги, но с несколькими парами тапок, сшитых их шкурок. Подошла к Ольге.
– Померяй. Надо, чтоб подошли.
Ольга выбрала пару тапок, стянула унты, которые купил ей папа уже здесь, а потом вдруг пришла ей в голову идея.
– Баш на баш, давай!
– Башнабаш? Это что?– Айнана не понимала.
– Ну-у, ты примеряешь куртку, а я тапки. Ок?
– Зачем?
– Ну, баш на баш. Ок?
Айнана вообще ничего не поняла, но подошла к куртке и начала ее надевать.
Ольга натянула тапки, вытянула ноги.
– Крутые!
Она встала, прошлась, подошла к сестре, начала застегивать той куртку. Айнана сначала немного отпрянула, потом все же шагнула к Ольге, дала застегнуть.
Ольга потянула ее к зеркалу в кабинете, заставила заглянуть на свое отражение. Платье портило весь вид, торчало даже из-под довольно длинной Аляски, но все равно куртка сидела отлично.
А Ольга восхищалась тапками:
– Хорошие какие тапки! Вааще...Прелесть...
Айнана смотрела на себя в зеркало. Пушистый воротник обрамлял лицо, смолистая коса выходила вперёд.
– Хороший какой башнабаш. Спасибо!
– Что хорошее? – Ольга вытаращила глаза.
– Башнабаш, – Айнана погладила рукав куртки.
Ольга медленно растянула улыбку, глаза наполнились слезами и она прыснула от смеха, взяв сестру за плечо.
– Башнабаш, ой, не могу, башнабаш! Айнана! – она сгибалась пополам.
Айнана тоже улыбнулась, начала подхихикивать.
Когда вернулись взрослые, обе девочки смеялись в голос. Ирина Михайловна первый раз видела, как ее воспитанница смеётся.
***
Конечно, документы на опеку готовы ещё не были. Но у Александра была идея. Он пригласил Ирину Михайловну с Айнаной в гости. Можно было в новогодние праздничные дни побывать и в Москве. Ирина Михайловна не могла уехать, не отпускали дела интерната.
А вот Марина Леонидовна, хоть и с волнением, с уговорами, но согласилась.
Айнана впервые уезжала далеко из своих краев. Она не умела собираться в такой путь, Марина Леонидовна, в общем-то, тоже. Набрали лишнего, но не взяли необходимого.
– Сколько ж вещей! – схватился за голову Александр, когда увидел две большие сумки и чемодан, – Что это?
Оставили спальный мешок, два одеяла, кастрюли и электрогрелку.
А Оля наблюдала за сестрой. Она в новой куртке, в унтах, в пушистой шапке, которую подарила ей Ирина Михайловна, была необыкновенно хороша. Ее растерянность, восторженная напуганность шумами аэропорта, чрезмерная послушность только придавали ей колоритной грации.
– Пошли в буфет.
– Нам нельзя, – испуганно бормотала она и озиралась на отошедших взрослых.
– Почему? Можно. Айда! – Оля тянула ее за руку, предлагала булочку, а Айнана все оглядывалась на отца и Марину.
– Да чего ты все боишься? Ты ж со мной, – Ольга успокаивала.
– Папа будет сердиться.
– С чего бы это? С того, что купим булку? Какая ты послушная, Господи! Нельзя же так...
– Нельзя быть послушной? – Айнана широко распахивала глаза.
– Нет, можно. И даже нужно, но ведь скучно.
– Мне не скучно.
– Просто ты не привыкла.
– А ты какая? – наивно спросила Айнана.
– Я? Я разная. Иногда просто невыносимая.
Айнана задумалась и заооткровенничала.
– Я тоже не слушалась иногда деда. Он запрещал мне гонки на оленях, а я...
– Ты гоняла на оленях?
– Да. А ещё я подралась в школе. Там девочка была, она... Она брала щенка за задние лапы, он пищал, ему было больно, она смеялась, вот и...
– Я бы тоже подралась из-за этого. В общем, мы похожи с тобой. Как сестры.
***
Гром грянул неожиданно. Среди полного спокойствия зимних новогодних выходных. В просторной квартире родителей Натальи раздался звонок. Звонила дочь, рассказала странные новости семьи. Лидия Филлиповна, узнав такое, совсем расстроилась. Представить в семье дочери чужую для них девочку она не могла.
И ведь скрывали! Сообщила об этом дочь ей только сейчас, когда Саша и Оля уже возвращались с гостями.
– Наташа, Наташенька! Это катастрофа! Это чужой для вас взрослый человек. Свой менталитет, привычки. К тому же девочка не здорова. Пусть погостят, пусть. Пусть приезжает часто. Только не соглашайся на опеку. Ни в коем случае! Слышишь! Это камень на шее. Думай о своих детях.
– Мам, но Саша... Ведь это его дочка.
– А где ее мать была раньше? Почему не сообщала? А теперь... Девочка запущена. Я как подумаю – где она выросла! Это ужас, Наташ! Мы же врачи, мы все понимаем.
На шестьдесят четвертом году жизни Лидия Филлиповна все ещё была хороша. Стройная, с прямой спиной, молодой осанкой и роскошным каре. В ней присутствовало то горделивой спокойствие, которое присуще женщинам, уверенным в себе, добившимся в жизни материального благополучия и счастливым в браке.
Сейчас, зимой, родители Натальи жили в своей просторной городской квартире.
Но в последнее время Лидия Филлиповна очень увлеклась дачей. Хотя домик у них был совсем не дачный – хороший жилой дом, который достался им от родителей Федора. Участок был идеально обработан и ухожен, и там было все – и огород, и сад, и парковая зона и даже кусочек леса. Планов ещё было много. Лидия Филлиповна изучала рекомендации журнала "Наука и жизнь", а там так много интересного.
Супруг, отец Наташи, Федор Иванович этот ее интерес поддерживал. С весны до глубокой осени они жили там. Правда, внукам там было скучно. Периодически Наташа и Саша привозили детей в село, но Ольга скучала откровенно, с нытьем. Петя ходил за дедом по пятам. Помогать в саду дети любили не очень, их и не заставляли.
В соседнем селе открылся конный клуб, туда Федор иногда возил Петю для развлечений. Ольге это занятие по душе не пришлось. Она проехалась на лошадке один раз, и этого ей хватило. Приходилось детей возить для развлечений в город. Здесь, в селе, они откровенно скучали.
– Господи! О чем они думают! Какая опека, Федь! Зачем? Ведь их никто не заставляет брать на себя такую ответственность. Нет никакой доказанной связи меж Александром и этой... как ее там... Имечко ещё такое...
– Лидочка, не волнуйся. Тебе нельзя.
– Как? Как ты представляешь себе? Не волнуйся....Скажешь тоже – не волнуйся. Всю жизнь себе портят! И Олю ещё туда. Зачем? Приедут, надо познакомиться с этой... Мне кажется, я хорошо разбираюсь в людях. Я-то уж точно пойму, дочь она ему или нет, да и какая она – почувствую сразу.
– Если девчонка осталась без родителей, жалко ведь.
– Федь! Если всех жалеть, себя не хватит! Ну, помочь, подарок подарить. Но не опекать же ее до конца жизни! Наташе это зачем?
Лидия Филлиповна нервничала, заламывала руки, утирала слезу. Она всегда хорошо относилась к зятю, но сейчас была зла на него.
Это ж надо – жили жили, а тут...такую свинью подложил! Главное – убедить дочь не брать на себя эту обузу!
***
Благодарю за ожидание и терпение....
Для новых подписчиков мои оконченные повести: