Княгиня провела всю ночь, лежа ничком на своей кровати, изнемогая от горьких слез, что раз за разом захлестывали её. В её душе царила невыразимая печаль и чувство глубочайшего унижения. Как же она могла быть столь наивной, чтобы поверить в чудо, что князь из столицы мог воспылать к ней истинной любовью, что её ждёт счастливая и беззаботная жизнь, что она сможет забыть Николая! Вспоминались дни, когда она была свободна и счастлива, когда её сердце было наполнено любовью и надеждой. Но теперь эти воспоминания причиняли ей только невыносимую боль. Но суровая реальность обрушилась на неё всей своей беспощадностью. Она поняла, что стала не женой, а лишь обманчивой ширмой, вещью, лишенной права на собственные чувства и жизнь.
В таком состоянии, растрёпанную и обессиленную, на утро и нашла её Глаша. Слабый свет зари едва касался окон, когда верная служанка, осторожно приоткрыв дверь, вступила в комнату своей госпожи. Её взору предстала картина, исполненная глубокой трагедии: княгиня лежала на постели, словно потерявшая все силы и желание жить дальше. Ее бледное лицом, которое ещё недавно сияло здоровьем и красотой, отражало лишь полное безразличие.
Глаша безмолвно, с тревогой и слезами в глазах, подошла к Ольге Александровне. Княгиня приподняла голову, и её глаза, наполненные печалью и усталостью, встретились с заботливым взглядом девушки. Она молчала, не в силах ответить, но в этом взгляде читалась вся её благодарность за участливое внимание и поддержку.
Сняв с княгини помятое платье, служанка без промедления принялась за дело: её движения были быстры и решительны, но в то же время исполнены молчаливого сострадания. Каждое её действие было направлено на то, чтобы устранить любые следы прошедшей ночи, как если бы старалась стереть само воспоминание о случившемся. В её тихой преданности и молчаливом усердии ощущалась глубокая привязанность, с которой она служила своей хозяйке, оставаясь незаметной тенью в эти тяжёлые минуты.
Новоявленная княгиня пребывала в состоянии полного оцепенения, словно все чувства и эмоции покинули её душу, оставив за собой лишь пустоту и безразличие. Её действия были механическими, безвольными, полностью подчиняясь указаниям преданной служанки. В её глазах читалась бесконечная пустота, как будто все слёзы и страдания были исчерпаны в течение одной беспокойной ночи, и теперь её сердце окаменело, неспособное откликнуться ни на одно живое существо, даже на неё саму.
Глаша, робко ступая по роскошным коврам, боялась издать хоть малейший звук, нарушивший тишину, царящую в покоях хозяйки. В её сердце жила глубокая привязанность к Ольге Александровне, не просто барской дочери, а почти что младшей сестре, с которой они вместе росли, делили радости и печали детства. Ольга была для неё неким светлым идеалом, неизменным источником тепла и уюта. Воспоминания о тех беззаботных днях, когда они вместе резвились на лугу, собирали цветы и мечтали о будущем, грели душу и придавали сил в трудные моменты.
Но взросление принесло тяжелые думы и невзгоды, но не желаемое счастье. Девушка искренне любила свою молодую госпожу и считала своим долгом во что бы то ни стало оберегать её, защищать от всех напастей. Однако, увы, судьба распорядилась иначе. Все её старания, все её попытки защитить дорогую её сердцу барышню оборачивались лишь новыми бедами. С каждой новой попыткой помочь, она словно запутывалась в невидимых сетях, и это только усугубляло положение Ольги Александровны.
Глаша не раз и не два винила себя за своё бессилие, за то, что не смогла уберечь от жизненных бурь, винила себя в том злосчастном побеге на праздник в деревню, винила во всех мелких проказах, в которых потакала барышне. Её сердце разрывалось от боли и отчаяния, чувствовала себя совершенно беспомощной. Она не могла изменить ход событий, не могла ничего противопоставить княжеской воли, она была лишь крепостной девкой, приставленной служить барской дочери.
В тот день княгиня чувствовала себя необычайно слабой и подавленной. Душевные терзания и страхи высосали все силы. Она не смогла найти в себе мужество спуститься в столовую. Мысли о том, что ей придётся ненароком встретиться с мужем, приводили её в трепет и ужас. Раны в душе оставленные ночным унижением как будто пылали и приносили физическую боль. Ольга стояла у окна своего будуара, глядя Петербургскую метель. Этот величественный и ледяной город, казалось, отражал состояние ее души. Призраки прошлой надежды на счастье, лишь усиливали её тоску. Она чувствовала, как сердце её сжимается от боли, и слёзы невольно снова и снова подступали. Ольга Александровна оставалась в своей комнате, окружённая тишиной и одиночеством.
В то злосчастное утро Глаша объявила прислуге, что Ее Высочество не здорова и нуждается в покое. Сложив руки на груди и придав своему лицу выражение глубокой озабоченности, она велела от имени хозяйки приготовить чай с закусками на подносе. Самолично смешав отборные лечебные травы для заваривания, которые могли бы хоть немного скрасить недуги княгини, продолжила руководить процессом на кухни.
Служанки, почтительно склонив головы, поспешили выполнять приказания, но Глаша не забыла добавить, что категорически запрещает кому-либо входить в покои княгини, дабы не потревожить ее покой и не усугубить состояние. Ее строгий тон и решительный взгляд не оставляли места для сомнений.
Она с трепетом следила за каждым шагом, словно пытаясь вложить в каждое действие частицу своей любви и преданности.
Она знала, что каждое движение, каждое слово может оказать влияние на хрупкое состояние Ольги Александровны. И хотя ей самой было нелегко, она решительно взяла на себя роль защитницы, надеясь, что ее усилия принесут хоть малую толику облегчения сердцу, которое она так горячо любила и оберегала.
Так минуло еще три дня, наполненных тревогой и беспокойством, словно тяжелое облако нависло над одним крылом старинного особняка. Время текло медленно, каждый час казался вечностью. Глаша, с неослабной заботой и преданностью, продолжала неустанно заботиться о своей госпоже. Она каждое утро приносила свежий чай, уговаривала хоть немного поесть.
Вырванная из привычного уклада жизни, княгиня была похоже на прекрасную золотую рыбку, брошенную на берегу.
Глаша, не теряя надежды, каждый раз с замиранием сердца ступала к дверям покоев, неустанно борясь с унынием, веря, что их испытания не вечны и что скоро настанет день, когда свет вновь вернется в родные глаза.
После дней томительного уединения и мучительных раздумий, Ольга Александровна, наконец, решилась изменить ход событий. Собравшись с духом, она спустилась на первый этаж, где располагались хозяйственные помещения.
С её сошла тень прежней робости, теперь это была уже не провинциальная барышня, а настоящая княгиня. С гордо расправленными плечами и стальным взглядом, она решила стать под стать своему супругу.
Решительным и твёрдым голосом она призвала всю прислугу к себе. Ольга Александровна объявила, что отныне желает быть в курсе всех дел, касающихся хозяйства, и на правах истинной хозяйки дома намерена лично контролировать всё. Её слова прозвучали с такой внутренней силой, что никто из служащих не посмел возразить, лишь покорно склонив головы в знак согласия.
Вся прислуга приняла приказание с должной покорностью и безмолвным согласием, как и подобает слугам, привыкшим к строгости и порядку. Лишь Глаша, верная и преданная своей хозяйке, с тревогой и скрытым волнением наблюдала за происходящим. Она не осмелилась вымолвить ни слова, хотя сердце ее сжималось от предчувствия беды; ведь ей уже доводилось видеть подобные перемены в поведении Ольги Александровны.