На следующее утро Найда поднялась на ноги рано: забот хватало, да и мальцы всполошились ни свет, ни заря. Смотреть в глаза отцу и матери ей было стыдно. Вчерашний вечер в избе Радима казался каким-то страшным, смутным сном, однако… все это произошло на самом деле.
Едва поднялась Найда, мать подступилась к ней с расспросами. Поверить не могла Матрена, что дочь ее дошла до такого бесчестия. Найда расплакалась. Говорить что-либо толком при всех она не могла. Потому мужчины на двор пошли, делами своими заниматься. Мальцов Беляна увела в снежке чистом порезвиться, а Матрена с Найдой остались в избе побеседовать.
Едва за домочадцами закрылась дверь, бедная девка не выдержала. Мать, понимая, что дочь искренне убивается, села рядом, обняла, а Найда положила голову ей на колени и долго плакала в подол.
- Не сама, не сама я к Радиму пошла… - глотала она слезы, - он меня позвал, я и послушала его, будто завороженная… хотела воды испить, он меду мне поднес… обещал, хворь, мол, как рукой снимет… а потом словно немочь на меня какая напала… он на лавку повалил меня, я и…
Матрена усердно гладила Найду по голове – молча, задумчиво. Соображала она, что ж теперь делать, и как избежать пересудов, свадьбу честью справить.
- Ты ведь сама разумеешь, дочка, что теперь пути назад нет? – спросила она.
Найда кивала, рыдая.
- Теперь никто тебя в жены честью не возьмет, кроме Радима… ишь, как он резво придумал, чтоб никому другому ты и не досталась…
- А коли другой кто возьмет?
- Да коли и взял бы, правда-то вскроется… вот тогда уж позора не оберешься… нашу семью уважают все, отец твой – в совете старейшин, а тут что скажут? Невесту нечестную подсунули? Сама посуди… это ж позор и на нас падет, и на семью мужа… нет… нельзя так поступать…
- А ежели о вчерашнем рассказать всем, чтобы знали люди, что Радим в этом виноват – он меня медом споил…
- Что ты, что ты! – замахала на нее руками Матрена. – Избави Бог! Вот тогда уж точно греха не оберешься, кости мыть до конца дней твоих будут! К чему тебе эти пересуды? Люди же, они такие: при любом раскладе найдут, чем заклеймить. Завистников-то полно, которые только и ждут, за что уцепиться, тут и начнут полоскать все кишочки! Нет, дочка. Никому о том говорить нельзя… с Радимом надобно все миром порешить. Кроме него, никто нынче в жены тебя не возьмет…
- Мечислав бы взял! – в отчаянии плакала Найда. – Он бы меня не оставил…
Матрена вздохнула.
- Так где ж твой Мечислав? В живых ли он, и того не ведаем.
- Жив он, жив! Я чую это…
- Так, коли и жив. Он, поди, и думать забыл о тебе.
Найда не отвечала: как ножом полосовали ее по сердцу слова матери.
- Ты мне вот что скажи, дочка. Скажи мне, как на духу. Ругать не стану. Не обидел ли тебя Радим? Поступил он не по чести, конечно. Но ежели согласная ты была… ежели тебя он силой не принуждал… его еще можно простить…
Найда подняла с колен матери свое заплаканное лицо:
- Не верите вы мне, я вижу… но я правду говорю: как во сне я каком была! Не понимала, что делаю, что говорю… противиться у меня сил недостало… не бил меня Радим, не обижал… любимой своей называл… сама не знаю, как вышло все… наваждение какое-то…
И она снова упала Матрене на колени. Та погладила ее по волосам и вздохнула:
- Ну, коли так, к свадьбе начнем готовиться. Но вначале пускай Радим повиниться придет, да с Молчаном вместе. Пускай с отцом обо всем договорятся.
Когда Найда перестала рыдать, успокоилась и пришла в себя, Матрена стряпней занялась. Дочку же отправила на двор, по хозяйству помочь. Вскоре заявился жених вместе с отцом, гостинцы с собой принесли.
Горазд в дом их позвал, Найду тоже кликнул. Не хотелось ей никому на глаза показываться – стыдно было, а делать нечего: пошла. Присела на лавку скраешку, взор потупила и – рот на замок. Молчан долго говорил, что, мол, знает он все, и потому прощения желает испросить за горячность Радима, за то, что поспешил он. Затем Радим сам каялся и клялся, что ради невесты на все готов, что оступился он и мечтает скорее Найду женой своей назвать. Горазд хмурился, крякал от волнения – самому неловко было, а что делать, обсудить-то надобно. Порешили так: после Крещения – под венец, благо, что до Рождества уж недолго осталось.
Уходя восвояси, Радим утянул невесту проводить его до крыльца.
- Плакала ты, краса моя? – вкрадчиво спросил он, ловя ее взгляд.
- Плакала, - честно призналась Найда. – Совестно мне за вчерашнее. Зря я тебя послушала, пошла к тебе. Нынче теперь не знаю, как в глаза кому глядеть.
- Так никто ж не ведает о том, кроме нас с тобой, а мы – жених и невеста. Ну, а после вчерашнего, почитай, уже муж и жена.
Радим усмехнулся. Найде стало неловко, смутилась она, вспоминая его давешние ласки.
- Но мать, отец ведают, семья моя…
- Мать с отцом, чай, тоже молодыми были – поймут. Ты не кручинься, краса моя, я тебя не обижу. Ни одна живая душа о вчерашнем не узнает! Скоро обвенчаемся, там и дело с концом.
Радим, наконец, поймал ее взгляд, приковал к себе. И Найда снова почуяла, как теряет волю, как повинуется всему, что он скажет.
- Где же твоя алая лента? Хороша ты с ней.
- Не нашла я ее утром… потеряла, видать…
- А вот и не угадала! – Радим вытянул ленту из-за пазухи. – У себя я ее отыскал. Под лавкой лежала. Вчера ты ее обронила, покуда мы…
Он не договорил, а Найда порозовела и оторвалась от его тягучего взгляда, опустила глаза. Радим сам повязал ей ленту на косу.
- Скоро свидимся, - пообещал он, - думай покамест обо мне.
И Найда думала. Сама того не желала, а думала против воли. Не выходил Радим из ее головы, не оставлял в покое ее уставшие мысли. За стол вечером садилась – о нем вспоминала. Косы расплетала, гребнем расчесывала – поцелуи его жаркие на себе чуяла, как наяву. Странное наваждение это Найда не могла от себя отогнать. И стыдно говорить о том кому-то было, потому молчала она.
Вечером, как заперлись на ночь, Матрена собралась уж свет в избе тушить, а Найда вдруг сказала:
- Зябко мне что-то, пойду тулуп возьму, им еще накроюсь.
- Что ты, дочка! – изумилась Матрена. – Печка так жарко натоплена – не дотронуться! Дышать в избе нечем, а ты – тулуп?
- Зябну я, - поежилась Найда, - зуб на зуб не попадает.
- Ох ты, Господи! – Матрена сама поковыляла в сени, принесла тулуп.
Найда легла, трясясь, точно заяц. Бледность ее лица напугала даже Горазда:
- Что это с ней, мать? Не захворала ли, часом? Гляди, как дрожит!
Он подошел, приложил ладонь ко лбу дочери, изумленно воскликнул:
- Жар у девки-то! Никак, лихорадить ее начало.
- Ой! – испугалась Матрена. – Не дай Бог!
- Что делать-то будем? – спросил Горазд. – Сами справимся, или за Малушей идти?
- Дочка, дочка, - причитала Матрена, - где ж ты умудрилась-то? Застудилась, никак?
Найда не отвечала: с каждой минутой ей становилось все хуже. Что могла, Матрена испробовала для борьбы с недугом: под утро, наконец, ее дочь заснула. Валясь с ног от усталости, Матрена прилегла и проснулась оттого, что ее разбудил Горазд. За окошком было темно.
- Гляди, мать, Найда-то бледная какая! Дышит тяжело. Лоб так и горит! За Малушей, видать, идти надобно.
Матрена встала, подошла к дочери и охнула: до того нездоровый вид был у девки. Она перекрестилась и сказала мужу:
- Иди, сердешный, иди! Не дай Бог, что случится. Пускай Малуша скажет, что такое с ней приключилось.
Травница явилась быстро. Покачала головой, дотронувшись до лба Найды, и начала свои снадобья раскладывать. Матрена с готовностью ей помогала – воду теплую подавала, травы толкла. Горазд с замиранием сердца наблюдал, как Малуша растирает тело дочки настоями, кладет примочки, обкуривает ее дымом жженых трав… Найда металась в горячечном бреду и постоянно бормотала что-то, а что именно – трудно было разобрать.
Вот ведь напасть, сокрушался про себя Горазд. Еще хвори перед свадьбой не хватало! До того ли? Тут не ведаешь, как одну беду пережить, а следом другая…
Когда Малуша закончила свои обряды, Найда уже лежала тихо, жар спал, но бескровные щеки девки пугали своей белизной.
- Что она бледная такая, Малуша? – причитала Матрена. – Боюсь я! Ишь, вся белая, как полотно!
- Легче ей, легче, не суетись, - отвечала травница, - лихорадить уж перестало. Не пойму я, по правде, что с ней: на застуду не похоже, а жар такой сильный изнутри шел!
- Ой, - Матрена закрыла рот рукой, - надеюсь, не худое что?
Малуша головой покачала:
- Поглядим, я зайду позже. Оставлю отвар: как придет она в себя, напоите ее. Поможет.
Утирая слезы, проводила Матрена травницу и стряпней занялась: утро уж настало, семью кормить было надобно. Метаясь между лежащей дочкой и печкой, бедная баба сама не своя была.
- Ты поди, поди, я посижу покамест с Найдой-то рядышком, - сказал дед Сидор.
Присел он на лавку, а у самого сердце не на месте. Чуял старик: неладное что-то. Беляна, втихомолку смахивая слезы, с мальцами играла, а после, накормив их, увела на двор гулять.
Едва Матрена хлеб печься поставила, в дверь горницы тихонько постучали.
- Кого нелегкая несет чуть свет? – пробормотала она.
На пороге возник Радим. Скинув на пороге тулуп, он молча притворил за собой дверь. Взгляд его тут же впился в лежащую на лавке Найду.
- Горазда повстречал, - тихо сказал он, - услыхал, что с невестой моей беда.
- Еще какая беда, - кивнула Матрена, - вон, лежит девка-то, в беспамятстве. Насилу жар Малуша у нее сняла.
Не говоря ни слова, Радим подошел ближе, коснулся руки Найды. Та крепко спала. Дед Сидор спросил, испытующе глядя на него:
- Что ж ты, невесты-то своей не сберег? Застудил ее, чай, покуда намедни гуляли вы?
Радим сверкнул взглядом:
- Я ее, напротив, к себе в дом привел, дабы не околела она! Хмельным медом угощал, а он все хвори лечит! Потому виноватым себя не почитаю.
Старик отвел взгляд. Постояв немного, Радим ушел восвояси, вернувшись вскоре с новой крынкой меда и корзиной всяческого съестного добра. Клюквы моченой принес, настою на воске пчелином.
- Грехи свои замаливает! – недовольно бормотал дед Сидор после его ухода. – Сначала девку с толку сбил, бес его попутал, а нынче снедь таскает!
- Что говоришь ты там, не слыхать мне? – вопрошала Матрена из своего угла.
- Да то и говорю, что не по душе мне все это! – бурчал старик. – А что, ежели Найда из-за него захворала, из-за того… что наделал он с ней!
- Ой, - испугалась Матрена. – Не каркай ты, дед Сидор!
- Так что каркать-то, коли здорова была девка, а тут – на тебе, подкосило!
- Отчего ж ты на Радима-то грешишь? Может и не виноватый он в ее немочи. Ты припомни-ка, ведь в тот вечер мы к Миняю пошли, а Найда дома осталась. Жаловалась, мол, голова болит. Почитай, тогда хворь-то уже в ней и сидела! К Радиму-то она потом уж пошла.
- Ну, ты, Матрена, рассуждай, как знаешь. У меня-то свои соображения имеются. Я вот как мыслю: все это с девкой неспроста сделалось! Она же крепкая, здоровая всегда была. А тут – на тебе, хворь неясная! И все это после ухода дружинного началось…
- На него, что ль, киваешь, дед Сидор?
- Мыслю, по нему страдает она. А Радим тут как тут: опоил девку, и дело с концом. Не по чести это все, хоть режь меня. Оттого и захворала Найда.
- Так они жених с невестой, мы ж благословляли их перед образами! Чай, не случайный человек Радим – жених ее.
- Но покамест не венчаный муж. Сам он чуял, видать, что сердце Найды не лежит к нему. Вот и решил обманом свое взять.
- Ох, страсти какие-то ты молвишь, дед Сидор! – качала головой Матрена. – Как же быть нынче? От сделанного не открестишься. Свадьбу надобно скорее справлять.
- Скорее… кабы боком оно все не вышло, вот что… тут понять надобно, что к чему…
- О чем речь ведешь, не смекаю я? – удивилась Матрена.
- Да, покамест рассуждаю… мысли у меня кое-какие имеются…
И дед Сидор, кряхтя, поднялся с лавки, проковылял в угол избы. Оделся, сказал:
- Пойду подышу маленько на дворе-то, а ты зови, коли что!
Вскоре Матрена высунулась из двери избы на мороз, прокричала:
- Дед Сидор! Беляна! Найда очнулась, за Малушей идти надобно!
Беляна вспыхнула, быстро подхватилась:
- Я сбегаю! Деда, пригляди за мальцами! Я мигом!
И она опрометью бросилась за травницей. Жила Малуша на другом конце деревни, потому бежать далече пришлось. Запыхалась девка; пот прошибло. Ничего не видала она вокруг себя – только белый снег мелькал перед ней, тропинка перед глазами прыгала. Сама не зная, как, столкнулась она с Радимом посреди пути.
Заалелась Беляна, да того не заметил он: и так от бега на морозе щеки ее румяные были.
- Ишь ты, прыткая какая! Куда спешишь? – Радим обжег ее темным взглядом.
- Я… до Малуши я… Найда в себя пришла, надобно Малушу привести…
Беляна думала, Радим за ней увяжется, но тот отстраненно сказал:
- Вот как! Очнулась, говоришь. Ну, это весть добрая. Я после приду – нынче мне по другим делам надобно.
Девка подивилась, что не кинулся он сразу, бросив все, к невесте. Радим выглядел как-то непривычно: в глазах его горели жаркие угольки, лицо было смурным, беспокойным. Но о Найде ли он беспокоился, или какая другая печаль им завладела, того не поняла Беляна.
- Пора мне, - бросила она, - доброго тебе дня!
И побежала дальше. Она не видала, каким тяжелым пристальным взглядом Радим проводил ее. Не слыхала, как желчно он пробормотал:
- Доброго… охотно верю, что таковым он и будет…
Затем, со злостью сплюнув в пушистый снег, он оправил пояс, за который были заткнуты топоры, и направился к воротам. По тонкой тропке, ведущей к реке, он пересек девственно-белую скатерть поля. Перейдя реку, Радим вошел в заснеженный лес.
Назад или Читать далее (Глава 49. Пересуды)
#легендаоволколаке #оборотень #волколак #мистика #мистическаяповесть
