… В квартире царило ещё большее запустение, чем помнилось Инне Николаевне. В этом она убедилась, когда, терзаемая сомнениями и уколами совести, решилась навестить вдовца. Да и вдовца ли? Выдумывал же Смирнов сюжеты рассказов, которые обещал издать толстой книжкой, или пьес, – их были готовы поставить все театры страны – от местной доамы до МХАТа.
Жил он в бывшей коммуналке, которую соседи перекроили всяк на свою сторону и, как смогли, благоустроили. У Смирновых ванна, по какому-то странному раскладу, стояла в передней. Рядом ютилась газовая плита, на которой в данный момент кипело варево с тошнотворным запахом. Сам хозяин, одетый в жёсткую от грязи шинель, возлежал в кресле в живописной куче тряпья и являл собой последний кадр старого польского фильма «Пепел и алмаз», герой которого принимал мученическую смерть на свалке.
Тишину нарушал лишь мерный звук капели. Инна Николаевна подняла глаза к потолку – точно посередине, возле люстры, расплылось мокрое грязное пятно.
– О господи! – в отчаянии всхлипнула гостья. Таким зелёным и несчастным она Смирнова не видела никогда. Бедная (покойная?) жена иногда расплывчато отвечала, что Олег Степанович не может подойти к телефону по причине лёгкого недомогания... А теперь вот... полюбуйтесь. Инна Николаевна попыталась сгрести веником бумажки, чтобы проторить тропинку в мусорных завалах, но старик, как Вий, поднял тяжелые веки, и мрачно приказал:
– Ничего не выбрасывайте, это мои записи. Интересно – полистайте.
«Мой последний дневник, – стала она в растерянности, не зная, как себя вести в такой ситуации, разбирать косые крупные буквы.
«Сенека писал, что цель жизни каждого человека – самоусовершенствование. Можно идти к нему путем размышлений – самым достойным, или подражаний – самым легким, или опыта – самым тяжелым. Я, конечно, как и большинство людей, выбрал опыт. А вдруг, сам того не сознавая, иду путем подражания? Не дай Бог!”
На обороте шёл совсем другой текст:
“Странная переписка у меня с сыном. Я ему пишу, но письма не отправляю. По телефону разговаривать не умею и не люблю. Сам никогда не звоню, а если он (вдруг!) позвонит, то у меня остается неприятный осадок от куцего разговора. Досада на себя: не так и не то говорю».
– У вас есть сын? – удивилась Инна Николаевна. – Где же он?
– В столице. Мы с ним не виделись лет двадцать. Он меня не очень жалует, и правильно делает. Плохой я отец...
– Конечно, плохой, если сын хоть раз имел счастье наблюдать вас в таком виде.
– Обычный для художника вид, - пожал плечами хозяин. - Ищу высокую желтую ноту...
– Чт-о-о?
Олег Степанович усмехнулся:
– Бизнесменам это знать не обязательно.
Говорил он с видимым усилием, и Инна Николаевна засуетилась насчет чая, но старик только отмахнулся.
– Если хотите быть моим добрым ангелом, принесите любого спиртного. Слышите, любого!
Что-то в этой не просительной, но повелительной интонации заставило Инну Николаевну покорно побежать в магазин и купить бутылку сухого вина.
Смирнов без удовольствия взглянул на этикетку, потом яростно ввинтил в пробку откуда-то возникший в этом хаосе штопор. Пил он прямо из горла, жадно, но не проливая ни капли.
Брезгливо отвернувшись, Инна Николаевна постояла минуту, а потом, невнятно попрощавшись, выскочила на свежий воздух.
Уже в своем кабинете она нащупала в кармане скомканные листки, подобранные с пола, разгладила их и стала читать. Как всегда, последовательностью изложения художник не отличался. Ну и ладно, она и не ожидала, что он, как Сенека, напишет нравственные письма к Луцилию. Хотя если бы смог сососредоточиться, не разбрасываться, то всё ему было по плечу! То есть по уму. А если бы она могла сосредоточить своё внимание на этой уникальной личности, то сколько умных вещей бы узнала! Но мадам Скуматохе было некогда, и старик, видя это, старался у неё не задерживаться…
«Читал статью местной журналистки о бедственном положении провинциальных театров. Всё правильно, но никто не поднимает вопрос о том, что стационарная труппа – это вчерашний день. Пора переходить на европейскую систему: собирать актёров для одного спектакля. Исчерпав его, распускать их - гуляйте и ждите вызова!»
И вдруг, без перехода:
«Полина Виардо была знаменитой певицейИ Михаил Врубель был сначала скульптор, а потом уж живописец. Леонид Андреев известен как писатель и совершенно неизвестен как художник. Все его полотна погибли в революцию. Бухарин и царь Николай тоже писали картины»…
«В этом он весь, – уже с нежностью думала Инна Николаевна. – Делает вид, что ему не нужно признание, а сам страдает. Неуверен в себе, как мальчишка.
А кто уверен? Я, что ли? А ведь ни на что не претендую, кроме заурядного бабьего счастья. Которого тоже нет как нет. Может быть потому, что иду самым тяжелым путем – своих ошибок?»
А здесь история о женщине, которая любила, но не вышла замуж. А может быть еще есть шанс встретить любящего мужчину?
Интересно? Читайте!
Она дотемна засиделась на работе. Домой не спешила, к Смирнову возвратиться не могла – из предательской брезгливости. Возможно, у неё не было вкуса, как иногда в пылу спора утверждал художник, но нюх, к сожалению, был. Вернее, обоняние, прямо-таки собачье, мешающее спокойно жить. Однажды Смирнов, заметив её непроизвольно сморщившийся при виде его несвежей шинели нос, заявил, что порога её офиса больше не переступит.
Инна Николаевна тогда фальшиво рассмеялась и за рукав втащила гостя в свой кабинет, но это не решило её проблемы: она слышала, как даже самые ухоженные старички и старушки источают специфический аромат – запах старости, неизбежный и неотвратимый. И грустила потому, что прозревала тут и свое неизбежное будущее.
Продолжение следует...
Понравилось? У вас есть возможность поддержать автора! Подписывайтесь, ставьте лайки и комментируйте. Делитесь своими историями!