«Войдя в избу он поклонился в пояс.
— Здравы будьте, хозяева. Федор я — муж вашей дочери Любаши.
Силантий недоуменно посмотрел на пришлого:
— Да как жа енто? Да када жа? — зачастил он.
Его жена Ефимия принялась накрывать на стол, приговаривая:
— Радость-то какая. Да иде жа она сама? Чавой ня явиласи? Здорова ли?
— Усе ладно с ей! — подтвердил Федор. Он мял в руках шапку
Снова поклонился и сказал:
— Дедом ты стал вчерась, дядька Силантий. Малец Силантьюшка народилси у нас».
Часть 20
На следующий день выпал первый снег, и Федор с ребятами устроили возню во дворе. Любаша тоже вышла и радостно смотрела на ребятишек. Вдруг Федор решительно подошел к ней и, сильно смущаясь, сказал:
— Любаша, ты… енто… пойдем со мной севодни… к мене… давай попробуем, ну… как ты…с Савкой у деда Гордея! А? — Федор с трудом поднял глаза на Любашу.
В ее глазах стояли слезы, одна не удержалась и выкатилась крупной бусиной. Федор аккуратно прикоснулся пальцем к щеке Любаши, вытер слезу.
— Я жа давно хотел, да ня знал как! Потома ентот твой появилси! Я ужо думал, усе, навсегда тебе потерял. Уйдешь с им! А када увидал севодни тебе, от тута затрепыхалоси у мене, — Федор приложил руку к груди. — Понимашь? Кажу тебе правду, ня знай, как выйдет у нас с тобой. И выйдет ли? Давай попробуем, Любаша! А? Днем ты мене ужо давно настоящая жена, а робятам нашим — мать. Давай и ночи будям…
— Чижолая я, — еле слышно прошептала Любава.
Федор отшатнулся от нее.
— Пошто тада с им ня ушла? — глухо спросил он.
— Ня к чему енто мене. Ня мое тама место. Тута оно. Ня один мужик дитев ня стоить.
Федор присел на скамейку, закурил цыгарку.
— Ня любишь, значат, яво? — спросил он.
Люба присела рядом.
— Знашь, Федька, днями и ночами себе спрошала: люб ли мне Савелий? Ня буду лукавить. Люб вродя… был. Да токма твои дети мене больша любы. Понимашь мене?
И она заглянула прямо в глаза Феде, и увидел он в них такую безграничную любовь и счастье, что не удержался и обнял Любу.
— Знашь чаво? — спросил он.
— Ня знай, — ответила Любаша, блаженно прижимаясь к Феде и ощущая всем телом его мужицкое тепло.
— Ты, енто, давай рожай мальца-то сваво. Ежеля захочешь, то я яму батькой буду.
Любаша отстранилась от него, заглянула в глаза, увидела в них тепло и добро, спросила:
— Ня брешешь?
— Вот те крест! — ответил Федор и басовито рассмеялся.
Люба тоже засмеялась звонко и счастливо.
— Хочь бы девка народилась. Девку нама нада, помошняцу тебе! — прошептал Федя и поцеловал Любу в платок.
— Хочь ба! — вторила ему Люба.
Тут к ним подбежали ребята и стали хватать за руки, увлекая в игру.
— Вы, енто… мамку Любашу ня трожьте. Скора у яе вама братишка аль сестричка родитси! Ты, енто, Любаша, посиди давай.
Дети заорали радостно:
— Сестренку нама давай! Надоели енти пацанята!
— Ня надо девку! — деловито сказал Ваня. — Пущай малец будеть, Грине дружочек.
— Ну пущай, — быстро согласился Игнат.
Семка и Петя удивленно посмотрели на старших, но тут же заорали:
— Ну пущай братишка. Будем имя обоими командовать: Гринькой и им!
На крики вышла из хаты бабка Фросинья.
— Чавой разоралиси? Гриню еле уложила, хныкал, к вам просилси.
— Бабка Фросинья, скора Гришане дружок народитси, — выпалил Игнат.
— Да у каво жа енто? — весело спросила Фрося.
— Мамка Любаша срОдить.
Бабка махнула рукой и зашла в хату.
— Пойду, кажу, што правда. А то обидится потома, — Люба встала с лавки.
— А ты чавой, ей ня казала, штоль? — удивился Федор.
— Нет, тебе первому.
Люба зашла в сени, а Федор подумал уж в который раз:
«Какой жа я дурак. Как жа мене полюбить та яе как бабу?»
Он снова и снова прислушивался к себе, силясь найти злость на Любу за то, что она так долго гуляла с другим мужиком. Но ничего, кроме злости к себе, у него в душе не водилось.
«Я чуть яе ня потерял, — с тоской думал он. — А ребятенок — это откуп. Она любить моих как своих, мамкой им стала. Ничаво, ничаво! И я батькой ейному ребятенку стану!»
Федор успокаивал себя, он твердо решил, что будет настоящим батей Любашиному дитенку.
Впервые после того, как он увидел Любашу в своем дворе в тот день, когда он явился с Лизкой, ему было хорошо и спокойно. Жизнь представлялась в ярком свете. Вера в совместное будущее отчетливо прояснилась.
«А можат, енто и ладно, што ребятенок у ей, и низя пока нама с ей месте быть? Потома, можат, у мене и любовь подымет голову унутри. Ничаво, ничаво…»
Тем временем Любаня зашла в хату и обняла Фросю.
— Чавой ты? — похлопывая племянницу по спине, спросила тетушка.
— Енто правда!
— Чавой?
— Чижолая я.
Так и села Фрося.
— Свят, свят! — развернулась к образам бабка.
— Пресвятая Богородица усмотрела! Как жа я яе молила, штоба Савка тебе не оставил на ентот раз без дитенка. Ох, ты жа лябедушка моя! Ох, ты жа родненька моя! Фрося долго еще причитала и крестилась. Люба улыбалась и тоже крестилась.
— А Федька чеж? — спохватилась она.
— Батькой станет, казал.
— Да он ба лучша тебе мужем стал, да ишшо ба своева родили.
Люба пожала плечами.
— Дай хочь ентого сначала сродить, а тама видна будят.
В избу вошли Федя и ребятишки.
— Ты вот што, тетка Фрося, надоть тебе мальца какова-та приглядеть. Завтре до Матрены схожу, пусть сваво Степку, штоль, отправлять. Любаша чижолая у нас. Низя больша ей таскать-та.
Ванятка тут жа встрял в разговор:
— Батя, а я как жа?
— Ты тожа будяшь.
— А я? — тут же опомнился и Игнаша.
— Енто прально, Федя, енто ты жа молодец какой. Давай, давай до Матрены дойди. Токма ничаво ня говори.
Федор махнул рукой:
— Енто нянадолго. А то ты ня знашь, што у нас и плетень слушать да говорить умеят.
В начале лета Люба разрешилась хорошим, здоровеньким мальчишкой. Назвала она его Силантием.
Федор на следующий день пошел в Сосновку.
Войдя в избу он поклонился в пояс.
— Здравы будьте, хозяева. Федор я — муж вашей дочери Любаши.
Силантий недоуменно посмотрел на пришлого:
— Да как жа енто? Да када жа? — зачастил он.
Его жена Ефимия принялась накрывать на стол, приговаривая:
— Радость-то какая. Да иде жа она сама? Чавой ня явиласи? Здорова ли?
— Усе ладно с ей! — подтвердил Федор. Он мял в руках шапку
Снова поклонился и сказал:
— Дедом ты стал вчерась, дядька Силантий. Малец Силантьюшка народилси у нас.
Силантий встал, снова сел, потом прикрикнул на жену, которая тоже охнула и присела, услышав новость.
— А ну, чавой расселась? Давай самогону да огурцов! Слыхала, унук у мене народился.
— Даю, даю! — забегала по хате Ефимия.
— Завтре жа месте пойдем. Ефимия, собирай поклажу. Положи всего, чавой тама у тебе есть.
— Так и я вама принес, — спохватился Федор и стал разгружать свою корзину. — Вот вама рыбы…
— От это уважил! — старик огладил бороду. — Шибко я яе уважаю. Да не ходють наши на реку. Мово брата рыбина ишть уташшила. С тех пор и ня ходють.
— Любаша сказывала, — кивнул Федя.
Тут и стол уже накрыт оказался. Мужики присели, хорошо выпили и закусили.
— Вон чавой, — захмелев после выпитого стакана самогонки, протянул Силантий, — я думал, што Любушка Фросе подсоблят, а она, лебедушка моя, унучека мене принясла!
Силантий смахнул слезу.
— Ты Любушку мою ня забижай, святая девка она.
Федор низко склонил голову. Ну как рассказать старику, что он уже обидел его дочь, да не раз и не два?
Татьяна Алимова
Все части повести здесь ⬇️⬇️⬇️
Прикреплю для вас еще одну ссылку⬇️⬇️⬇️