Спроси сейчас кто у Марии, каким по характеру на самом деле был ее покойный супруг, она бы ни за что не смогла дать внятного ответа. Пожалуй, единственно, что могла точно сказать — разным. Нрав его, как и лицо, всегда пугал окружающих.
По сей день никак понять не может, как ему удавалось сразу два выражения примерять. С одной стороны глянешь — улыбается добродушно. На другую взор кинул и застываешь, заледенев: смерть твоя на тебя глядит! И так во всем, чего бы это не касалось. Две стороны во всем имел. Решал ли дела государственные, Богу молитвы возносил или раскаивался. Одно знала точно, очень боялся, что на том свете в аду гореть придется, и все же грешил постоянно. Вот простой пример. Понимал, что лицедейство грех, а шутов обожал. Даже Потешный чулан утвердил, где скоморохи, которых она до отвращения терпеть не могла, сим богопротивным делом занимались.
А его любовь к богатым одеждам? В обычные дни Иван Васильевич носил полотняную одежду темного цвета, а на голову одевал шапочку из красной ткани, украшенной каменьями. Перед поданными старался представлять смиренного отца-игумена, но при этом никогда не забывал, что является единственным царем великого православного государства, чей род восходит к монархам Западного и Восточного Рима. И при случае это умело подчеркивал.
На парадных дворцовых приемах, наблюдать за которыми Марии иногда позволялось из специальной комнатки с зарешетчатыми окнами, выглядел совершенно иначе. Его мантия была покрыта алмазами, рубинами, смарагдами и другими драгоценными камнями и жемчугом величиной с орех. Сказывали, что корона на его голове по своей ценности превосходила диадему королей европейских. Большие пуговицы для царских кафтанов специально делались из золота и серебра и украшались драгоценными камнями и жемчугом. Иван Васильевич обожал эти украшения, на одном из его кафтанов было нашито аж 56 штук! Мария самолично пересчитывала и следила, чтобы ни одна не потерялась, а при необходимости подшивала.
Не взирая на свою занятость, государь внимательно следил за нарядами молодой жены. Сказывал, что не хочет перед иноземцами опозориться. Марьюшка и сама страсть, как любила одеваться. Не важно, что показываться особо некому было. Главное, они имелись в ее гардеробе. Только ради этого всего стоило замуж за старика выходить.
Всегда с радостной улыбкой примеряла новую душегрею или кику, самоцветами украшенную, которые он присылал ей в дар. Посмотрится на себя в зеркало серебряное, покружится на месте и радуется. Ох, какая же она красавица! Потом зыркнет глазами по сторонам да вздыхает горько. Для кого, спрашивается, все эти сарафаны атласные, шушуны, вышитые жемчугами душегреи да шубки соболиные!. Шелковые ширинки и рукавки на меху... Роскошные кики и сафьяновые сапожки... А сколько ювелирных изделий у нее имелось в резном ларце — колты, перстни, ожерелья. Одна забава — по вечерами садиться на лавку и перебирать драгоценности. Привычку эту у мужа подсмотрела. Он страсть как любил каменья в сокровищнице перебирать.
Перед свадьбой дядюшка обнадеживающе шипел на ушко нежное: стерпится — слюбится. Ошибся, родимый. Не стерпелся и не слюбился супруг грозный. Впрочем, будь царь один, ей бы удалось найти с ним общий язык. Красота и молодость никого не оставит равнодушным. Куда сложнее оказалось справиться с окружением венценосного старца. Порой создавалось что вокруг него одни ведьмы да злодеи собрались, того гляди накинуться, да на куски разорвут. Помнится, как-то попросила ключницу показать, что и где из продуктов хранится. Надо же ей знать, что в закромах есть, матушка так всегда делала. Так глупая баба почему-то сразу решила — в воровстве подозревают. Истерику закатила и побежала царевне Алене жаловаться.
Царевна губки поджала и тут же супругу Ивану поспешила наябедничать. Тот при случае не преминул батюшке замечание сказать: не царское это дело кули с мукой пересчитывать! Тогда царь отмахнулся, а вот в другой раз отругал в голос. Решила однажды проверить, как сенные девки пыль вытирают. Провела белой ширинкой по подоконнику. Оставшийся след ясно свидетельствовал — ленятся! Заставила все заново протереть. Так они вместо того, чтобы приказ выполнять, опять кинулись на половину жены старшего царевича. В ней почему-то всегда заступницу видели, наверное потому, что знали, вражда между ними имеется.
Алена мгновенно отреагировала. Пришла и ехидно так произнесла:
— Ну надо же, какая у нас матушка-царица чистоплотная! Забыла, как у батюшки родном в хлеву со свиньями спала?
Ну, как тут, удержаться было? Слово за слово, все что можно и нельзя друг другу припомнили. Шереметева особенно на бедность рода Нагих упирала. А Мария в свою очередь вспоминала предательство ее сродственников. Сколько унижения терпеть можно было?
Под конец перебранки Алена выпалила:
— Да кто ты тут такая! Не быть ни тебе ни твоим детям по причине незаконности брака на царстве никогда. Царский венец только мне предназначен, поскольку я есть представительница знатного семейства.
Потом и вовсе промолвила ехидно:
— Вот рожу сыночка и станет он царем великим. А тебе, Машка, под клетью с курами сдохнуть придется!
Естественно, Марьюшка в долгу не осталась. Руки в бока уперла и давай кричать:
— Замолчи, несчастная! Мой род куда древнее твоего...
И вновь понеслось-поехало. Вцепиться друг другу в волосы только высокое положение не позволило. Слуги по углам попрятались да кулаками рты закрывали, дабы никто смеха не услышал.
К несчастью, царь шум услышал. Разбираться не стал. Приказал заткнуться обеим и помнить, кто их судьбу в один день изменить сможет. Горько от всего этого на сердце стало. Муж всегда должен за жену вступаться, а он с такой злостью посохом погрозил, сразу ясно стало — не пожалеет.
Естественно, всего, что пережила во дворце, сегодня перечислить уже не может, многое забылось, но история с шелковыми чулками до сих пор огорчает. Царевич Иван, не ставя отца в известность, из далекой Англии своей жене выписал сей предмет женского туалета, который там все знатные дамы носят. Марьюшка по сей день не сомневается — вместе с жонкой своей прежде всего ее хотел унизить и свою значимость подчеркнуть. Родитель-то его молодой жене такие вещи не выписывал!
Ах какая же красота была!
Белоснежного цвета чулки сверху донизу по щиколотку были золотыми нитями вышиты. А к ним еще и подтяжки дорогие полагались, застежки на них дорогими каменьями украшены были. Натянула Алена их на свои кривые ножищи, у баб Шереметевых они завсегда таковыми были, и давай перед ближними боярынями хвастаться. Вот как ее супруг любит!
Ну те, кто постарше, ясное дело, украдкой плеваться начали. В их глазах легко читалось: срамота-то какая! Молодые же завистливо вздыхать стали. Им такого и не снилось — у мужей средств на покупку не имеется да и кто же рискнет бесовской предмет покупать!Царевна Ирина оказалась умнее всех — просто встала и ушла прочь. А Марьюшка честно призналась:
— Очень бы хотелось такую же иноземную обновку иметь. Но как супругу об этом сказать? Поймет ли ее желание?
Алена, как услышала, насмехаться начала. С ехидством объявила, что старика только таким туалетом возбудить можно. Молодая царица попыталась ей рот заткнуть, да ничего не получалось! Словом, обстановка в тереме накалялась. Скандалы случались по поводу и без повода. Если есть ад, он именно на женской половине царского терема находится и ни в каком ином месте, в этом Марьюшка ни минуты не сомневалась.
Когда узнала, что молодая царевна ребенка ждет и вовсе опечалилась. Дядюшка Афанасий не стал скрывать — хуже ситуации и не придумать. Царевич Иван первый в очереди на престол стоит. Ежели Елена сына родит, сила его только окрепнет. Все знают, Нагие у него не в чести. Следовательно, ждет их опала и виновата во всем это Мария, что не может мужу в постели угодить.
Да разве она тому причина? А родич продолжал через жену свою Татьяну наставления давать. Слушала ее Марьюшка, слушала, но однажды не выдержала, встала и указала величественным жестом на дверь. Пусть Афанасий Федорович знает, кого поучать вздумал. Она теперь не просто Машка Нагая! Расчет оказался верным. Дядюшка надолго затих...
Публикация по теме: Марфа-Мария, часть 67
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке