Два дня шел дождь.
Большую часть дня Георгий Михалыч лежал на койке, отдыхал и набирался сил. Пару раз он выходил на улицу, садился на грязненький стульчик под козырьком служебного входа и курил свою старенькую трубку. Медсестры ругались и пытались его гонять, но попав под его природное обаяние, ослабили хватку. Утром протирали для него стульчик и даже предупреждали, когда главврач шел с обходом.
На второй день его навестил участковый Савинов, принес пакет апельсинов и рассказал, что они нашли в лесу Юрку, повесившегося на собственных шнурках.
Вечерами Михалыч играл в шахматы с молодым студентом Андреевым из соседней палаты. Но, по доносу уборщицы Анны Павловны, которую за глаза и пациенты, и персонал звал «Анна Падловна», Андреев был быстренько выписан и отправлен восвояси за внезапно обнаруженную страсть к спирту и медсестре Нине.
После этого Михалыч совсем загрустил, ибо даже мало-мальски стоящей книжки в больничке не оказалось. Одни любовные романы да зачитанные до дыр «бандитские истории».
А пасечник любил фэнтези. Читая, он отдыхал. В свое время он сумел собрать хорошую библиотеку и сейчас скучал по толстеньким увесистым томикам Робин Хобб, Патрика Ротфусса, Перумова и, конечно же, Толкина, хранившимся в его деревенском доме в книжном шкафу.
Выписывать его не торопились, хотя он и рвался домой. Всё лечили, смотрели, капали и заставляли лежать. А он скучал по своей работе с пчелами. Дел-то осталось много.
«Не для того на свете мы живем,
Чтоб смерть застала нас в блаженной лени!».
А пуще всего в такие минуты вынужденного безделья, тосковал Георгий Михалыч по своей жене Алёне. Работа приглушала боль утраты, а безделье лишь тревожило воспоминаньями.
Жили они душа в душу, почитай, 27 годков. Встретились они совершенно случайно, когда пасечнику было уже сорок пять, а ей сорок три. За плечами у обоих маячили свои «полжизни», но не испугались они, потому что сразу в них пробудилось крепкое и теплое родство душ. Вместе они выбрали и купили домик в Дубровском и стали строить вокруг него свой уютный мир.
Всё у них ладилось да получалось.
А вот 2 года назад, в августе, когда Михалыч вернулся из города, куда он ездил, чтобы передать мед шурину, жены дома не было. Не сразу беспокойство охватило сердце пасечника. Ну, может к соседке пошла или прогуляться. Но утешался подобными мыслями он не долго. Пошел искать. Оббежал он тогда всю деревню. Никто не видел. Прошел по всем местам в лесу, которые они любили – нет и следа. Участкового Савинова вызвал, собрали поисковый отряд, в сети опубликовали фото и информацию для поиска – безрезультатно. Ни слухов, ни следов…
Вспоминания о поисках тоской отозвались в сердце, глаза защипало от набегающих слез. «Нужно взять себя в руки, мужик. Еще чего доброго выйдут санитары на перекур и увидят рыдающего деда».
Георгий Михалыч, выпустил облако сизого дыма, вытряхнул трубку и поднялся со своего «дежурного» стульчика, собираясь идти в палату. Неожиданно его заштопанный левый бок пронизала тонкая холодная боль, а в сердце проник липкий первобытный страх. «Не торопишься ты, Искренний! А время-то идет!» - услышал он тихий свистящий шепот. Он начал лихорадочно оглядываться, но оказалось, что рядом со служебным входом он стоит совершенно один. Вид у него был растерянный.
- Что ты хочешь от меня? – крикнул он, зачем-то подняв голову к небу. – Куда я должен торопиться?! Где ты меня ждешь?!
Его колотило. Руки тряслись. Но небо молчало. Ему никто не ответил.
Неожиданно над головой что-то стукнуло по старому железу козырька. Михалыч резко обернулся, сжимая кулаки и готовясь к драке, но увидел лишь, как по железному козырьку вальяжно прогуливается жирный голубь.
«Тьфу, зараза» - выругался про себя пасечник, разжал кулаки и побрел в палату.
Он поднимался по лестнице и, погруженный в свои мысли, не заметил, как наткнулся на главного врача.
Виссарион Соломонович Ким был худым мужчиной высокого роста, неказистый с большими оттопыренными ушами и крупным носом. Он всегда выглядел элегантно и даже старомодно. Под белым накрахмаленным халатом всегда носил жилет, классическую рубашку и галстук. Казалось, что о стрелки на брюках можно было порезаться, а в начищенных до блеска ботинках увидеть свое отражение. Тяжелые золотые ROLEX на левом запястье всегда вызывали вопрос «откуда у главврача районной больницы деньги на такие часы?», но вслух этого вопроса никто и никогда не задавал. Георгию Михалычу он напоминал артиста Владимира Басова. Но если Басов был трогателен и обаятелен, то Виссарион Соломонович вызывал лишь неприязнь. Его не любили, но боялись и слушались.
- Аааа, Георгий Михайлович. На ловца, как говориться… Давно хотел с Вами поговорить. Давайте-ка пройдем ко мне в кабинет. – бархатным голосом проговорил главврач и театральным жестом простёр холеную руку с длинными пальцами по направлению «в неизвестность», сверкнув золотыми часами на запястье. Они прошли в конец коридора второго этажа, где располагался кабинет.
- Присаживайтесь! – закрывая дверь, указал Виссарион Соломонович на одно из глубоких кожаных кресел. – Коньяк не предлагаю, Вам еще нельзя! – ухмыльнувшись сказал главврач и уселся в кресле напротив.
- Ну, так что Вы намерены делать? – продолжил он, подавшись вперед и пристально глядя на Георгия Михайловича. Голову он склонил на бок и был похож на птицу, рассматривающую гусеницу, но еще не решившую – клюнуть или еще понаблюдать.
- Да вот хотел бы выписаться побыстрее, да домой поехать. – без затей ответил Михалыч.
- Не хотел Вас огорчать, но этого с Вами не случится. С Вами уже ничего не случиться в этом мире. Вас уже ждут на другой стороне Врат, и я позабочусь о том, чтобы Вы как можно скорее перешли Черту.
С этими словами он отклонился в кресле, не спеша протянул руку к изящному графину с коньяком и налил в свой бокал ровно половину.
- Вы шокированы, я знаю. – спокойно продолжал он, немного пригубив коньяк. – Это нормально. Но моя обязанность, как Привратника, искать Искренних и отправлять их за Черту. За это я и получаю вознаграждение в этом мире. Ничего личного, Георгий Ми…- он осекся, отпил немного коньяка, вытер уголки губ платком и продолжил.
- Я не знаю, как Вас нарекут за Чертой. Это Вы узнаете сами. Пора.
Он встал, оправил жилет, посмотрел на часы и злобно оскалился.
Все то время, что Привратник говорил с ним, пазл в голове Михалыча начал потихоньку складываться. Он только успел порадоваться тому, что все-таки не сошел с ума, как Виссарион Соломонович выхватил из кармана халата скальпель и полоснул его по горлу.
Последнее что видел пасечник были капли крови, окропившие белоснежный халат главврача…
СОДЕРЖАНИЕ