Пушкин предпосылает «Руслану и Людмиле» посвящение:
Для вас, души моей царицы,
Красавицы, для вас одних
Времён минувших небылицы,
В часы досугов золотых,
Под шёпот старины болтливой,
Рукою верной я писал;
Примите ж вы мой труд игривый!
Ничьих не требуя похвал,
Счастлив уж я надеждой сладкой,
Что дева с трепетом любви
Посмотрит, может быть украдкой,
На песни грешные мои.
Уже здесь мы видим любование «царицами души», которое в полной мере отразится в поэме.
Имя героини, конечно же, литературное. Оно есть в православных святцах (к лику святых была причислена святая мученица Людмила Чешская, которую крестил святитель Мефодий), но употреблялось во время выхода поэмы довольно редко (хотя именно Людмилой звали любимую сестру М.И.Глинки). «Вернул» его В.А.Жуковский, написавший в 1808 году «русскую балладу» («Подражание Биргеровой Леоноре»), где дал героине это имя.
Мне кажется, что, изображая «Людмилу-прелесть», Пушкин рисует всё же не древнерусскую княжну, а как раз одну из «цариц души», своих современниц.
В начало статьи я поместила изображение Людмилы, сделанное Л.В.Владимирским. Простите за большое отступление, но мне кажется необходимым привести рассказ художника о создании этого образа. «Людмила из сказки нравилась всем, вот я и решил, что и моя Людмила тоже должна всем нравиться. Вначале я рисовал девушек на улице, после чего показывал рисунки своим приятелям. Если хоть одному не нравилось - браковал. Так нарисовал девятнадцать Людмил. Потом решил, что хватит подлаживаться под чужие вкусы, нарисую такую Людмилу, которая понравилась бы мне самому. И нарисовал. Друзья посмотрели и сказали, что у меня плохой вкус, что это официантка из ресторана. И тогда я понял - нужно нарисовать такой образ, который понравился бы Александру Сергеевичу. Подумал - сделал. Поставил перед собой портрет Натальи Николаевны - и начал рисовать. Так и возникла грустная русская княжна. Кстати, этот вариант одобрили все мои приятели». По-моему, очень симпатично – «образ, который понравился бы Александру Сергеевичу»…
Пушкин, несомненно, любит свою героиню. Он с упоением описывает её красоту, стройность, наряды. Не могу не вспомнить ещё одну фразу:
А девушке в семнадцать лет
Какая шапка не пристанет!
Практически всем героиням, воспетым поэтом, по семнадцать лет (снова – для тех, кому не даёт покоя возраст Татьяны Лариной, напомню: не случайно же будет Пушкин писать Вяземскому о «письме женщины, к тому же 17-летней», как о чём-то само собой разумеющемся).
Когда я читаю описание Людмилы, мне почему-то всё время вспоминается фраза, написанная Н.В.Гоголем: «Если бы она ходила не в плахте и запаске, а в каком-нибудь капоте, то разогнала бы всех своих девок». «Юная княжна», изображённая Пушкиным, живёт в другое время и носит другие наряды, но она тоже остаётся женщиной, как говорится, до кончиков ногтей.
Без сомнения, она безмерно напугана и тоскует о любимом:
«Где ж милый, — шепчет, — где супруг?»
Зовёт и помертвела вдруг.
Глядит с боязнию вокруг.
Однако мы видим, что даже в минуты тоски и отчаяния она чисто по-женски держится за жизнь, и сам автор, конечно же, посмеивается, описывая, как «сочетаются» у неё слова и поступки. Вот она гуляет по волшебным садам:
Казалось, умысел ужасный
Рождался... Страшный путь отверст:
Высокий мостик над потоком
Пред ней висит на двух скалах;
В унынье тяжком и глубоком
Она подходит — и в слезах
На воды шумные взглянула,
Ударила, рыдая, в грудь,
В волнах решилась утонуть —
Однако в воды не прыгнула
И дале продолжала путь.
Или тот эпизод, о котором мне уже напомнили мои дорогие комментаторы:
Дивится пленная княжна,
Но втайне думает она:
«Вдали от милого, в неволе,
Зачем мне жить на свете боле?
О ты, чья гибельная страсть
Меня терзает и лелеет,
Мне не страшна злодея власть:
Людмила умереть умеет!
Не нужно мне твоих шатров,
Ни скучных песен, ни пиров —
Не стану есть, не буду слушать,
Умру среди твоих садов!»
Подумала — и стала кушать.
Пресловутый критик Глаголев, вдоволь поиздевавшись над тем, что ему показалось «низким» в поэме Пушкина («пиит оживляет мужичка сам с ноготь, а борода с локоть, придаёт ему ещё бесконечные усы,.. показывает нам ведьму, шапочку-невидимку и проч.»), как-то странно забыл отметить, что «шапочка-невидимка») досталась героине после того, как она
Седого карлу за колпак
Рукою быстрой ухватила,
Дрожащий занесла кулак
И в страхе завизжала так,
Что всех арапов оглушила.
И именно испугавшись этого визга и запутавшись в собственной бороде, и бежали прочь рабы с Черномором, «оставя у Людмилы шапку». И благодаря своему кокетству («Рядиться никогда не лень!»), заставившему её «примерить шапку Черномора», и получит княжна возможность спрятаться от похитителя:
«Прекрасно!
Добро, колдун, добро, мой свет!
Теперь мне здесь уж безопасно;
Теперь избавлюсь от хлопот!»
И шапку старого злодея
Княжна, от радости краснея,
Надела задом наперёд.
В сказке, как известно, должен быть счастливый конец, тем более в такой милой и счастливой сказке. И Пушкин завершает своё произведение пробуждением Людмилы от волшебного сна:
И чудо: юная княжна,
Вздохнув, открыла светлы очи!
Казалось, будто бы она
Дивилася столь долгой ночи;
Казалось, что какой-то сон
Её томил мечтой неясной,
И вдруг узнала — это он!
************
… И, бедствий празднуя конец,
Владимир в гриднице высокой
Запировал в семье своей.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
Навигатор по всему каналу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
