Глава 79
Прихожу в себя спустя какое-то время. Подношу руку к глазам, стараясь сфокусировать взгляд. Оказывается, без сознания была всего-то пару минут. Осматриваюсь вокруг, кашляю, поскольку комната наполнена белым дымом. Но ничего не горит, это странно, и все вещи на своих местах. Замечаю рядом хозяйку. Она тоже пришла в себя, держится за голову, моргает. Поднимаюсь с пола, куда свалилась с табурета, беру Владу Петровну и вывожу из дома.
Стоим некоторое время около крыльца, пытаемся избавить лёгкие от порохового дыма. Осмотрев себя, гляжу на хозяйку. На ней ни царапины, у меня только синяк от неловкого падения.
– Почему мы живы? – удивляюсь вслух. – Граната же взорвалась совсем рядом, мы должны были обе погибнуть от осколков.
– Так это была не боевая. Светошумовая граната, – поясняет Влада Петровна. – Я тут за годы войны всякого повидала. Бабахает она сильно, контузит немного, но потом проходит через часа два-три. Интересно, офицер наш куда подевался? Мы осматриваемся вокруг. Никого нет. Пропали оба мужчины.
Влада Петровна возвращается в дом, открывает окна, чтобы проветрить, наводит порядок. Я по-прежнему во дворе, поскольку без лейтенанта не знаю, куда идти. Впрочем, есть надежда, что вернётся: вон его УАЗик стоит.
Вдруг слышу: быстро приближаются шаги. Кто-то бежит. Подросток лет 14-ти остановился у калитки, посмотрел на меня, кричит:
– Вы доктор?
– Да, что случилось?
– Бежим! Там раненый! – мальчик машет рукой. Вспоминаю, что у меня есть аптечка в рюкзаке, да и в «Патриоте» своя найдётся наверняка, но как туда попасть? Закрыто же. Махнув рукой, бегу за подростком. Правда, ещё немного кружится голова и стоит звон в ушах от громкого звука, но желание помочь раненому пересиливает другое – лечь и как следует отдохнуть. С самого обеда на ногах, а уже вечер. Когда смотрела на часы, они показали десять минут седьмого.
Издалека вижу небольшую толпу людей. Они окружили что-то, рассматривают. Но близко не подходят, опасаются. Обсуждают только, переговариваясь между собой. Подбегаю, протискиваюсь через зевак и вижу: на обочине, на траве, зажав левое предплечье правой рукой, сидит лейтенант Левченко. У него окровавлены пальцы – зажал рану. Бледен, но в сознании. Рядом с ним на спине неподвижный мужчина. На правой стороне груди расплылось бурое пятно. Сразу узнаю, хоть и видела всего несколько секунд, того типа, который выдавал себя за Гранина.
Сажусь на корточки рядом с Левченко, хочу осмотреть рану, но храбрый офицер морщится и кивает в сторону незнакомца:
– Сначала ему помогите. Он важен.
Киваю, перемещаюсь в сторону. Расстёгиваю рубашку на груди раненого. Он даже не шевелится, хотя ещё жив. Дыхание поверхностное, пульс нитевидный. На губах запеклась алая корочка. Понимаю: пуля пробила лёгкое. Нужна срочная реанимация, иначе шок и смерть. К тому же потеря крови большая. Просовываю руку под тело. Выходного отверстия нет – пуля внутри, это ещё хуже.
Нужно срочно перевязать, и я прошу стоящих вокруг людей дать что-нибудь для перевязки. Нужна ткань, желательно хлопчатобумажная, чтобы впитывала. Но никто даже не пошевелился. Лица серьёзные, смотрят хмуро. Не на меня – на раненого. Что их так в нём разозлило? Поворачиваюсь, смотрю. Только теперь заметила, отодвинув край рубашки: над левой стороной груди наколота свастика. Вот, оказывается, почему!
Внезапно раненый приходит в себя. Смотрит на меня, кажется узнаёт. Отводит уголок рта в сторону, изображая ухмылку.
– Ты… его… баба, – шепчет.
– Где Гранин? Что вы с ним сделали?! – спрашиваю, наклоняясь поближе.
– Сдулся твой доктор, – хмыкает мужчина. Потом заходится кашлем, дёргается в агонии. Будь я в клинике, то вместе с бригадой и оборудованием смогла бы спасти эту трижды никчёмную жизнь. Но здесь, на улице Донецка, с голыми руками… Спустя несколько секунд раненый замер. Я проверила: дыхание и пульс отсутствуют. По привычке посмотрела на часы, зафиксировав в памяти время смерти.
– Всё? – коротко спросил Левченко.
– Да.
– Жаль. Рано.
Неподалёку послышалась сирена «Скорой». Прибывшая бригада на месте осмотрела рану лейтенанта – сквозное ранение, задеты мягкие ткани, сосуды и нервы не повреждены. Его хотели отвезти в больницу, но Михаил отказался. Попросил только, чтобы сделали перевязку. Коллеги оказали первую помощь и тут же умчались – я могу лишь представить, в каких напряжённых условиях они работают здесь.
Вскоре к месту, где мы находились, прибыла бригада районного управления ФСБ. Любопытных граждан попросили разойтись, труп незнакомца упаковали в чёрный пластиковый мешок и увезли. Левченко переговорил со старшим группы и остался. Когда все уехали, мы пошли к дому Влады Петровны. Оказалось, она уже не одна. Трое сотрудников контрразведки осматривают помещения.
– Это вещи вашего коллеги? Никиты Михайловича Гранина? – спросил низкорослый офицер лет 50-ти. Он показывает мне несколько предметов, я согласно киваю. Вот этот рюкзак тоже его, и это всё ещё больше запутывает. Как они оказались у того, убитого? Я, кстати, сразу поняла, что случилось на той улице: Левченко кинулся догонять преступника, завязалась перестрелка, результат известен.
Рассказываю всё, что мне было известно о командировке Никиты. В общем, почти ничего: позвонил, сказал, попрощался. Не сообщил даже адрес, куда едет. То ли сам не знал, то ли говорить не хотел. Скорее первое, поскольку в секретность Гранин никогда не играл. «За исключением моментов, когда делал детей с другими женщинами», – подумала я и прикусила себе язычок. Нельзя так. Ведь тот мужчина сказал, что Никиты больше нет.
Только теперь эта мысль, простая и потому жуткая в своей правде, вспыхнула в голове. Я устало опустилась на тот самый табурет, где была до взрыва, и попросила воды. Влада Петровна тут же принесла. Холодная, зубы ломит.
– Вкусная, колодезная, – улыбнулась женщина, глядя на меня жалостливо.
– Спасибо, – поблагодарила я. Меня теперь заботили две вещи: что же всё-таки случилось с Граниным, и как мне быть дальше.
– Вы не могли бы оставить нас на несколько минут? – вежливо попросил Левченко.
– Да, конечно. Пойду, воды для баньки наберу, – захлопотала Влада Петровна и вышла.
Мы остаёмся вдвоём, и Михаил смотрит на меня вопросительно:
– Что теперь делать намерены?
– Я думала, вы мне подскажете, – говорю в ответ.
– Здесь нужно проводить расследование. Мои полномочия ограничены рамками помощи вам.
– Так чего проще? – я достаю телефон, звоню генералу. Понимаю, что поступать так опрометчиво. Он – высокопоставленный офицер, руководитель высокого ранга, а я кто? И просить собираюсь о чём? О поддержке в поисках моего не мужа даже, не любовника, а просто… друга и коллеги.
– Как успехи? – спрашивает Константин Елисеевич.
Коротко докладываю.
– Да, интересно, – замечает он хмуро. – Передайте трубку офицеру.
– С вами хотят поговорить, – говорю Левченко.
Тот, слушая, вытягивается.
– Так точно, товарищ генерал-полковник. Есть. Всё сделаю.
Потом протягивает смартфон мне. Вижу по дисплею: разговор окончен.
– Мне приказано помогать вам и дальше, – сообщает лейтенант. Садится и устало выдыхает, улыбаясь. – Вот и хорошо. А то, знаете, прыгать с одного дела на другое…
– Это называется мультизадачность, – киваю ему. – Я привыкла. В отделении неотложной помощи мы постоянно так работаем.
– В этом схожи, – соглашается Левченко.
Потом мы прощаемся с гостеприимной Владой Петровной. Едем сначала в столовую, где проводим время на плотным ужином, а после лейтенант оставляет меня в небольшом отеле. На следующий день рано утром, сразу после завтрака в 7.30, забирает. Мы едем к тем врачам, которые работали под началом липового Гранина. Мне кажется, Левченко хочет узнать, как вышло, что медучреждение оказалось в руках врага, само о том не подозревая.
– Разве можно стать главврачом, не будучи медиком? – задаётся лейтенант вопросом, пока едем.
– Помните фильм «Поймай меня, если сможешь», с Ди Каприо и Томом Хэнксом?
Левченко отрицательно мотает головой.
– Если коротко, то в США живёт мошенник, который умело выдавал себя за людей разных профессий. Он был хирургом, пилотом пассажирских самолётов и так далее. Об этом и сняли фильм. Так что если человек умён и хитёр, то может, в принципе, и главврачом.
– Наверное.
Но когда приезжаем, лейтенант, к моему удивлению, не спрашивает врачей в больнице о том, как медучреждением руководил тот человек (я до сих пор имени его не знаю, а Левченко не говорит). Он интересуется другим: когда прибыл Гранин. В отделе кадров находится женщина, которая вспоминает день и даже примерное время.
– На чём он приехал?
– На такси, кажется. Частник был, да. Белая «Веста». Ой, я даже номер помню, – и она называет цифры. Левченко записывает. Возвращаемся к машине. Лейтенант звонит в управление и просит пробить, кто владелец автомобиля с предполагаемым номером. Ему вскоре сообщают, и мы спешим по адресу, где тот живёт. Но добраться без происшествий не получается. В какой-то момент я слышу, как где-то вдалеке словно кто-то ударил в огромный барабан. Звук глухой, мощный, басовитый.
Пока я пытаюсь понять, что это такое, Левченко резко выкручивает руль, прижимая машину к обочине. Тормозит, стараясь это делать как можно более плавно, то меня всё равно бросает вперёд, ремень безопасности больно давит на грудь.
– Быстро из машины! – командует лейтенант. Я выскакиваю и замираю, не зная, что делать дальше. Куда бежать? Ко мне подлетает офицер. Хватает за руку и тянет куда-то в сторону от дороги. Вижу перед собой неглубокую канаву, засыпанную прошлогодними листьями. В этот момент раздаётся ещё один удар, намного сильнее и ближе, земля дрожит под ногами, слышу звон разбитого стекла. Падаем на землю, Левченко укрывает меня собой. Над нами проносится волна горячего воздуха, заставляя меня плотнее вжаться в грунт, сверху летят комья земли и какие-то обломки.
Потом так же неожиданно всё затихает. Офицер встаёт, помогает мне подняться.
– Целы? – спрашивает. Не вижу в его глазах ни страха, ни удивления. Привычен к такому.
У меня же внутри всё прыгает.
– Что это… было? – спрашиваю, стараясь справиться с адреналином.
– Прилёт, – отвечает Левченко.
– И так каждый день?
– Бывает, что и несколько раз в день. Уже много лет, – вздыхает он.
Идём к машине.
– А зачем было убегать?
– Её могло посечь осколками, – поясняет лейтенант.
Я ощущаю, как внутри всё сильнее растёт желание поскорее покинуть этот опасный город. Люди, здесь живущие, они герои. Сама выдержать такое ежедневно не смогла бы. Но, видимо, местные выкованы из особо прочной стали. Хотя даже у металла есть такое понятие, как «усталость».
Продолжаем движение. Найти хозяина белой «Весты» удаётся у него дома. Он решил сегодня, видимо, устроить себе выходной. Встречает нас на пороге квартиры, ощущаю лёгкий запах алкоголя. Видимо, расслабляется мужчина не на сухую. Смотрит на удостоверение Левченко, проводит на кухню. Там беленькая в початой бутылке, закуска. «С утра начал», – замечаю про себя. Ещё странно, почему один. Заметив мой взгляд, мужчина говорит:
– Сестру и племяшку поминаю. Ровно три года назад погибли от обстрела, – говорит он. – Жена на работе, я один. Дети уехали в Ростов.
Мне становится стыдно за свои мысли. Отвожу взгляд.
Левченко начинает расспрашивать таксиста, и хотя тому трудно сосредоточиться (он каждый день видит много людей), всё-таки вспоминает: мужик тот (офицер показал ему фотографию покойника) сел около железнодорожного вокзала. Запомнился же тем, что много шутил, рассказывал о Санкт-Петербурге и даже приглашал к нему в гости. Мол, у меня там жена и дочка, приезжай, город красивый, устрою экскурсию.
– Где вы его высадили?
– Так около той больницы, которую недавно взорвали, – сказал таксист.
Мы выходим из многоэтажки. Едем на вокзал. Теперь надо выяснить, в какое время пришёл поезд, его номер, а ещё лучше – вагон и место, на котором ехал Гранин. Скорее всего, в поезде и произошла та самая подмена, которая привела к странным последствиям. Пока едем, спрашиваю:
– Михаил, вот смотрите. Мы встретили у Влады Петровны липового Гранина. Получается, он завладел его личными вещами, представился им. Но кто же тогда лежит в морге, у кого нашли документы на имя Никиты Михайловича?
– Я думаю, подсадной всё провернул в поезде. Вероятнее всего, убил Гранина…
При этих слова у меня ёкает сердце.
– … а потом стал выдавать себя за него. Устроил в больнице взрыв, а перед этим подсунул кому-то, возможно, что своему подельнику, настоящее удостоверение, чтобы всё списать на настоящего Никиту Михайловича. Только одного не предусмотрел: что мы станем его разыскивать по месту временного жительства. И не стали бы, если бы вы не проявили инициативу. Ведь до вашего прибытия всё было понятно: есть тело, есть документ, удостоверяющий личность.
– Да, верно, – вздыхаю я. – То есть вы правда думаете, что теперь Гранин… окончательно погиб?
– Можно откровенно?
– Да.
– Думаю, вам надо готовиться к худшему. Если только мы вообще сможем его найти.