31 мая 1943 года.
06:00. Сна давно нет. Встаю. Это последний мой день на земле. Сегодня я точно погибну. Какой же будет моя смерть? Быстрой, как у Алексея три недели назад? Больной, как в марте, когда я, теряя сознание от рваных, осколочных ран, всё-таки смогла посадить самолёт? А может, кто-то большой, светлый, чистый возьмёт меня на руки и унесёт в другой мир, где я опять увижу и папу, и своего Алешу, и командира Баранова, и друзей, которых отняла война?
Сколько раз видела смерть, сколько раз встречалась со смертью взглядом — и все равно ничего о ней не знаю. И эта неизвестность пугает. Но страшно ли мне? Уже нет. Страшно было тогда, в начале мая, когда на моих глазах погиб Алексей — моя небесная любовь, мой муж. Страшно было доставать его по кровавым частям из обломков самолёта. Как я тогда не сошла с ума?! Если бы не моя Катюха, которая сейчас спит рядом со мной в нашей комнатке, я бы ни за что не смогла пережить смерть Алёши. Но, по правде, жить без него и сейчас не хочется.
Скорей бы все кончилось. С сегодняшнего задания я точно не вернусь. Зря только волосы красила накануне — лучше бы маме письмо написала. Хотя если Алёша ждёт меня там, нужно быть красивой.
07:00. Завтрак в столовой. Повар сделал для меня яичницу и чашку ароматного американского кофе. Мне больше ничего не надо. Свой поджаренный хлеб с маслом отдаю Кате Будановой: она любит поесть. Обожаю время завтрака. В столовой — шутки, смех. Все — отдохнувшие, бодрые. И ещё живые. Никто пока не думает о том, что его ждёт сегодня. И я стараюсь не думать. Пью вкусный сладкий кофе и смотрю, как над нашим аэродромом встаёт яркое южное солнце. Золотыми лучами прожектор-солнце освещает донскую степь. Прожектор-солнце — так, наверное, мог сказать мой любимый поэт Маяковский.
От этих лучей бриллиантами маленьких огоньков зажигается блеск росы на траве, и вдруг становятся видны пробуждающиеся миллионы степных цветков. Жёлтые, красные, синие — они наполняют донские поля особым запахом. И где-то там, в сердце степи, у спрятанного между мохнатых седых камней родника растёт и мой цветок — белоснежная степная лилия. Это мой талисман. Ребята-техники нарисовали его на фюзеляже моего «ЯКа». На удачу.
«Лидия Литвяк, Катя Буданова», — шепчутся молодые лётчики, стесняясь подойти к нам и завести разговор. После того, как наши фото начали печатать в газетах и журналах по всей стране, мы с Катюхой стали знаменитостями. Но меня популярность не радует. Да и не до неё сейчас. А молодых ребят-лётчиков жалко. Из прошлого пополнения, пришедшего в апреле, никого не осталось. Живут они один-два боевых вылета. Как мотыльки сгорают…
07:20. Вышла покурить за здание столовой. Шанс побыть наедине с собой, такой редкий на войне. В молчании, затягиваясь дымом папиросы, я представляю, что все мои живы, просто сидят в столовой, смеются, громко обсуждают вчерашние вечерние танцы в нашем клубе. В одиночестве я продолжаю в мыслях разговаривать и с Алёшей, и с Барановым, и со всеми подружками, сгоревшими в небе над Сталинградом. Моё одиночество их оживляет. Сегодня, затушив окурок в пепельницу из обрезанной орудийной гильзы, я сказала своим живым-погибшим: «Мы скоро встретимся».
08:00. Собрались в штабе нашего 73-го гвардии истребительного полка. Командир с дрожью в голосе подтвердил гибель комэска Гриши Буренко. Вчера он вылетел на сопровождение «ПЕшок» под Сталино и не вернулся. Уже ночью рассказали, как Вf 109 зашёл на вираже в хвост его «ЯКу». Купола парашюта замечено не было. А значит, Гриша, наш любимый, дорогой весельчак, певец, отважный, опытный командир, уже никогда не вернётся.
Комполка ставит боевые задачи. Таганрог, Снежное, Мариуполь, Сталино. Лётчики склонились над своими картами, изучают маршрут. Командир подошел ко мне:
— Лидия, тебе задача самая сложная из всех — сбить немецкий аэростат-наблюдатель у посёлка Елизаветинского. Знаю, что уже двоих потеряли на этом деле, но есть приказ командарма. Сегодня «колбаса» должна лежать на земле. Готовится наступление, и вражеские наблюдатели не дают нам перебросить скрытно пехоту и танки. С этого аэростата наши позиции, как на ладони. Возьми себя в пару кого хочешь, подготовься, как следует, но сбить его нужно к вечеру.
9:00. Совещание в штабе закончилось. Понимает ли командир, что задание уничтожить аэростат парой истребителей — смертельное? Фрицы специально повесили его там, чтобы сбивать наши самолёты. Повесили, как приманку. По карте видно, что там везде — высокие холмы и заросшие кустарником овраги. А значит, разместились в них немецкие зенитчики, замаскировались и ждут нас. К тому же совсем рядом у врага — аэродром, где истребителей, как мух на дохлых собаках в летний день.
Со мной в паре вызвался лететь младший лейтенант Борисенко. Симпатичный молодой парень, только из училища, толком и не жил, и не воевал ещё. Жалко его, но сам напросился. Интересно, есть ли у Борисенко девушка?.. Нужно готовиться к вылету, прощаться с подружками. Ну как же ярко сегодня светит солнце!
09:15. Вернулась в штаб.
— Командир, появился план уничтожения аэростата, — докладываю я, — но нужно ждать заката. Солнце поможет нашей атаке, как прожектор. Есть шанс выполнить поставленную задачу.
Комполка, выслушав, взглянул ещё раз на метеосводку.
— Заход солнца — в 18:15. Слабая облачность. Ветер не сильный. А что, давай попробуем!
Он неожиданно, по-отечески обнял меня.
— Лида, только ты возвращайся. Я себе не прощу, если с тобой что-то случится. Ты же фортовая, не из таких передряг выбиралась, поэтому тебя и посылаю. У других шансов вообще нет: молодняк.
Его слова шли от сердца, и, прижавшись к груди полковника, я услышала, что оно бьётся часто-часто. Волнуется, беспокоится за меня. А ещё от него приятно пахнет одеколоном «Шипр». Таким мой Алёша любил душиться.
— Разрешите идти? — я освободилась из объятий командира и отдала честь по всем правилам.
— Иди, Лилия, и запомни: ты обещала вернуться.
Выходя из штаба, я разрыдалась. Кажется, командир тоже заметил слёзы в моих глазах.
10:00. Взяли велосипеды и поехали с Катей в степь по грунтовой дороге. Велосипеды трофейные, лёгкие, крутить педали на них одно удовольствие. Насобирали цветов и сплели венки. Я свой подарила Кате, а она отдала мне свой. Как в детстве. Катькин венок был другим, плотным. Она подбирала цветы с крепкими стеблями, чтобы венок не рассыпался. Цветы на нём были жёлтые и голубые. Мой же веночек — лёгкий, разноцветный и, казалось, вот-вот рассыплется, разлетится по степи огоньками.
Всё — как в жизни у нас. Я — легкомысленная, ветреная, задумчивая. А она — чёткая, взвешенная, решительная. Мы дополняли друг друга. Точнее, она давно стала частью меня — настолько мы близки. И Катя это знает. Как же она будет без меня? Но она сильная, справится.
12:00. Вернулись на аэродром. Один за другим на взлётку садятся те, кто с утра уходил на боевые. Каждый раз волнуешься: все ли вернутся? Сбили старшего лейтенанта Буренка. Лётчики шепчутся, искоса поглядывая на его ведомого — молоденького, бледного старшего сержанта. Говорят, что он потерял самолет Буренка, «Мессер» без труда пристроился ему в хвост и расстрелял «Яшку»…
Ну как можно осуждать этого мальчишку-сержанта за то, что у него не было времени толком освоить истребитель? Глядя на всех наших молодых пилотов, понимаешь: большинство из них к полётам не готовы. Они боятся свой самолёт даже больше, чем вражеских лётчиков! А сколько таких недоученных при взлёте или посадке погибли за последнее время?!
12:30. Нашла своего техника Минькова. Дала задание подготовить мой самолёт к 16:00. Он как-то по-особенному посмотрел на меня и спросил, всё ли в порядке. Техники всегда чувствуют беду лучше пилотов. Ответила, что всё отлично, хотя по мне, похоже, этого не скажешь.
13:00. Обед. Есть совсем не хочу. Взяла в столовой кружку чая и печенье. Отказаться от сладкого не могу. А печенье «Юбилейное» такое вкусное! Всегда его обожала. Пошла к себе в комнату почитать «Войну и мир» Льва Толстого. Эта книга помогает мне в самые тяжелые минуты. Чувствуется, что Лев Николаевич сам пережил все, о чем написал. Читать его невероятно увлекательно. Я как будто сама танцую на балах, влюбляюсь, радуюсь рождению детей, тоскую в разлуке…
Интересно, напишет ли кто-нибудь книги, рассказы о нас — о тех, кто воевал, сражался с фашистами? Мы же так, как в «Войне и мире», любили и страдали, смеялись и шутили, радовались жизни и хотели иметь семью, детей. Жаль, что мне не удастся испытать счастье рождения ребёнка. Мне бы очень хотелось девочку! Но моё ранение навсегда лишило меня радости стать матерью…
Опять разрыдалась. Нужно успокоиться перед полётом, взять себя в руки. Придётся налить немного коньяка: он здорово помогает мне в последнее время.
15:00.Зашёл командир эскадрильи вместе с Катей. Разбудили. Я как-то незаметно заснула с книжкой в руках. Не знаю, сколько проспала, но настроение бодрое. Правда, коньяк закончился, но мне он больше не пригодится, а Катька не пьет. Все вместе идём на политзанятия в штаб.
15:30. Политрук рассказывает о положении дел на фронте, о подвигах наших бойцов и командиров, а я вдруг размечталась о новом платье и босоножках на лето. Таких, чтобы танцевать было легко, на небольшом каблучке. Затем политрук зачитывает заявления о приеме в партию: все хотят идти в бой коммунистами. Ещё попросили деньги за сбитые самолёты перевести на строительство новых истребителей. Но я всегда сдаю всё, только немного маме с братом посылаю. Себе никогда не беру, не умею тратить: то сладостей накуплю, то духов, то кофточек. Пусть лучше деньги на нужные дела идут.
16:15. Ушла с политзанятия, попрощавшись со всеми. Пора. Нужно как следует проверить самолёт перед вылетом.
16:30. Мой техник Миньков уже заждался у машины. Докладывает о полной исправности самолёта, а сам руки за спиной держит и улыбается. Закончив, протягивает мне букетик полевых цветов. Наверное, втайне влюблён в меня и таким образом показывает свои чувства. Знает, как я люблю цветы. Каждый боевой вылет беру с собой в кабину цветок или маленький букет. Миньков даже специальное место для этого организовал на приборной доске. Рядом с надписью «Мама», которую я сама ножом нацарапала. Ох, и ругало начальство за надпись и за цветы!
Мой же Лёша просто смеялся над этими причудами. А причуды мне в бою очень даже помогают. Вижу надпись, цветы — и чувствую, что меня на земле ждут, любят. Теперь, когда Алексей погиб, все изменилось. Нет больше любви. А без любви нет и самой жизни.
Обошла самолёт, проверила всё. В порядке. Открыла фонарь, прыгаю в кабину. Техник бережно крепит к приборам доски букетик, пока я щелкаю тумблерами и проверяю лонжероны. Все в норме. Завожу двигатель. Вот и всё, от винта!
17:00. Наконец шасси оторвались от грунтовки. Это моё чувство, когда поднимаешься в небо и перестаешь ощущать притяжение земли, невозможно описать словами. Волшебство. И к нему невозможно привыкнуть. Испытав эти ощущения один раз, хочется повторять снова и снова. Именно поэтому, сев за штурвал в 15 лет, до сих пор не могу его выпустить. Я рождена для полёта. Моя любимая актриса Валентина Серова сказала, что живёт только в кадре,когда её снимают. Точно так же и мне кажется, что я живу только в небе.
17:15. Пересекаем линию фронта. Борисенко — молодец, не отстает. Высота — 4000 метров. Облачный фронт. С земли нас не видно. Одна опасность — встретить стаю немецких истребителей. Их новейшие Bf 109G и Fw 190A немного манёвреннее наших «Яшек». В бою с ними приходится нелегко. Только бы они не помешали добраться до цели. Командир сказал, что на аэростате, который нам предстоит сбить, установлены даже сверхсекретные новейшие приборы ночного видения. Серьёзный, видать, для фашистов объект.
17:25. Ну, вот мы и в тылу у немцев. Под нашими крыльями — сёла, хутора. Некоторые превращены в развалины, сожжены. Как же живут люди там, в оккупации?! Враг убивает, издевается, угоняют в рабство. Самое страшное для меня — попасть к фашистам в плен. Боюсь, что не смогу выдержать насилия, пыток, унижений. Более жутким может быть только пропасть без вести. Исчезнуть, будто и не было тебя на земле вовсе.
17:30. Как же красиво Азовское море на закате! Блестит золотом водной глади, переливаясь то голубым, то фиолетовым, то розово-красным. Разворачиваемся над морем и идём на цель со стороны солнца, с немецкого тыла. Отсюда нас точно не ждут. К тому же солнце сейчас будет светить прямо в глаза вражеским наблюдателям и зенитчикам. Так что заметят они нас не сразу.
17:40. Атакую! Аэростат все ближе. Иду на максимальной скорости, выжимая из двигателя все, что можно. До белой «колбасы» — 1000 метров, 900, 800, 700. Вот теперь пора! Жму гашетку и всаживаю в немца очередь за очередью. Аэростат дрожит, дёргается, начинает нелепо крениться на бок, но всё ещё держится в воздухе. Я так близко, что вижу полные ужаса лица фрицев, которые висят на платформе под баллоном с воздухом. Мне пора уходить, жаль, что не смогла сбить аэростат. Вираж. Буду заходить ещё раз на цель. Только вряд ли удастся. Зенитки уже открыли по нам огонь.
Но что это!? Борисенко, идущий за мной в упор, добивает аэростат. Горящим облаком немец падает на землю. Победа! Однако зенитки продолжают поливать в нас металлом. Всё небо вокруг меня покрыто облаками взрывов. Самолёт трясёт, появляется вибрация, нужно быстрее уходить. Но… Движок глохнет от очередного близкого взрыва, его заклинило. Из двигателя повалил дым. «Лида, дым из двигателя видишь?!» — орёт Борисенко. «Наверное, это конец», — лезут в голову мысли. Все моё тело стало тяжелым, ватным, и я закрыла глаза. Самолёт начал снижаться.
17:43. Вдруг я ощутила запах цветов в кабине. Букетик на приборной доске пах полынью, фиалкой и мёдом. Так сладко, что я сразу пришла в себя и услышала голос. Алёшин голос: «Даже если со мной что-то случится, ты живи. Живи за нас двоих полной жизнью. Пой, танцуй, радуйся, летай — делай всё, но только не пропадай!». Это были его слова, сказанные накануне гибели в парке только что освобожденного Новочеркасска. И я тогда обещала жить. А сейчас здесь, в кабине падающего истребителя, вспомнила о данном обещании.
И ещё вдруг вспомнила Катю, её глаза, когда она провожала меня на задание. Глаза, полные любви, надежды и слез. Прекратить подачу топлива в двигатель, восстановить управление — я начала немедленно делать все, чтобы избежать столкновения с землёй. И случилось чудо: машина выровнялась, стала послушной, и вскоре мы с Борисенко пересекли линию фронта. Оставшуюся часть пути я пела «Катюшу»:
«Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
Выходила на берег крутой».
18:00. Очерёдность посадки поменяли. Борисенко сел первым, а я на неисправной машине — за ним. Чуть выкатилась за полосу, но не страшно. Ко мне бежали все: комполка, Катя, политрук, техники, командир эскадрильи. Им, похоже, уже сообщила разведка, что аэростат уничтожен, но одного пилота подбили. Однако мой номер 18 на хвосте самолёта, написанный малиновой краской, должно быть, счастливый. Значит, ещё полетаю, поживу. И я прыгнула прямо из кабины в объятия своих друзей, своих однополчан. Нужно учиться жить заново.
Вместо послесловия
19 июля 1943 года в 17:05, отражая атаки МЕ-109 от сопровождаемого ИЛ-2 на своем Як-1, во время воздушного боя на высоте 2000 метров младший лейтенант Екатерина Буданова вошла в пике, с углом 70° врезалась в землю и сгорела в районе хутора Петровского.
Лидия Литвяк пережила свою подругу на 11 дней. 1 августа 1943 года в 11:50 в воздушном бою с четырьмя немецкими истребителями Як-1 с белой лилией на фюзеляже и малиновым номером 18 на хвосте был сбит и упал в районе 2-го км северо-восточнее села Мариновка. С тех пор Лидия считалась без вести пропавшей.
