Андрей Яковлевич Эшпай — композитор, педагог, общественный деятель. Народный артист СССР. Ветеран Великой Отечественной войны.
Одним очень морозным днём первой военной зимы на КПП авиачасти под Чебоксарами пришёл совершенно окоченевший мальчуган в тонкой курточке и лёгких ботинках.
ЧАСОВОЙ: Ты кто такой? Чего тебе нужно?
ЭШПАЙ МАЛЬЧИШКА: Я — Андрей Эшпай. Мне нужно научиться летать, чтобы фашистов бить!
ЧАСОВОЙ: Куда тебе летать-то, лётчик-недолётчик?! Давай, шагай отсюда! Ладно, погоди, сейчас доложу!
Мальчика провели в дежурку. Однорукий майор, куривший за большим столом солидную козью ножку, распорядился налить пацану чаю и растереть обмороженные щёки снегом.
МАЙОР: Ну, рассказывай, Андрей-шалопай, откуда ты и зачем? МАЛЬЧИШКА: Из Мариинского Посада я. Мы там в эвакуации из Москвы. Папа — музыкант, мама — училка, а мне шестнадцать, я фашистов бить хочу! Летать научите?
МАЙОР: Посад — это ж почти за 40 километров! Как же ты пешком в такой мороз дошёл!?
ЭШПАЙ МАЛЬЧИШКА: Фашистов бить..
МАЙОР: Ты, вот что... Здесь летать не учат, да и рано тебе ещё бить фашистов. Отец — музыкант, говоришь? А сам на чём-то играть умеешь?
ЭШПАЙ МАЛЬЧИШКА: Так точно! На пианино хорошо играю! В музыкалке учился.
МАЙОР: Тогда напишу тебе записку для начальника агитбригады. Будете раненых бойцов развлекать, возвращать их, понимаешь, в строй! Сейчас это очень важное дело.
Мальчика отвезли домой к родителям, которые уже всё село на уши подняли в поисках пропавшего сына. Влетело ему, конечно. Но Андрюша светился счастьем, теперь он может быть полезным для фронта. Правда, письмо в Кремль всё-таки отправил, на всякий случай: «Дорогой товарищ Сталин, прошу зачислить меня в ряды армии добровольцем...». Ответа, естественно, не получил. Время воевать ему ещё не пришло.
В ожидании призывного возраста Андрей с творческой бригадой ездил по госпиталям и воинским частям, поднимал боевой дух солдат и офицеров. Очень скоро стал концертмейстером и, наверное, впервые ощутил, что игра на фортепиано может стать для него не только хобби.
ЭШПАЙ: Именно тогда я понял, что занятия музыкой, к которой я совсем недавно относился как к чему-то само собой разумеющемуся и не главному, помогают мне быть нужным. Я много выступал, аккомпанировал певцам и, глядя на раненых, видел, как они рады нам, как моя музыка нужна им.
В тот же год Эшпай успел поучиться в гидромелиоративном институте. Там заслужил репутацию «воображалы» — морозы под 40, а он налегке. «Выпендривается», — шептались однокурсники. А Андрей просто стыдился признаться, что надеть ему больше нечего, в чём приехал из Москвы, в том и ходил. И вот, наконец, наступил 1943 год. Не дожидаясь повестки, юноша прибежал в военкомат. Уже в январе его отправили в Оренбург, в пулемётное училище. Обещали ускоренные курсы и сразу на фронт, но фронт неожиданно отложился. Кто-то из педагогов обратил внимание на феноменальную память курсанта Эшпая. В сочетании с идеальным слухом и достаточно крепким, пусть и базовым знанием немецкого, это говорило о том, что из него выйдет неплохой переводчик. Андрея отправили учиться дальше, в Военный институт иностранных языков. Только осенью 1944 года он вышел оттуда и воинским эшелоном прибыл на 1-й Белорусский фронт. Доложился по форме начальнику штаба. Тот лишь рукой махнул: «Переводчик… У нас такие потери, что нам не переводчики — бойцы нужны!».
ЭШПАЙ: Как хорошо! Значит я попал как раз туда, куда нужно. Могу и переводчиком, и пулемётчиком заодно.
А попал Андрей в потрёпанный боями взвод разведки, от которого осталось не больше 20 человек. Необстрелянный лейтенант был самым молодым из всех. Его взяли под опеку два боевых товарища — Гена Новиков и взводный командир Володя Никитинский. За их плечами была почти вся война, втроём они стали настоящими друзьями, лучшими, как вспоминал Эшпай. Забот у военного переводчика и без пулемёта хватало. Началась Висло-Одерская операция, в ходе которой в плен Красной армии попало не меньше 150 тысяч фашистов. Допросы не прекращались ни днём, ни ночью, психологически это было невыносимо. Юноше приходилось смотреть в глаза тем, кто принёс всей стране столько боли, тем, кто убил его старшего брата под Ленинградом в августе 1941 года, тем, кто перечеркнул его детство. Смотреть и не иметь уставной возможности даже плюнуть в эти глаза. Уж лучше пулемёт.
Когда в феврале освободили Польшу, дорога на Берлин была открыта. Но чем ближе войска подходили к немецкой столице, тем больше ожесточались немцы. Его взвод, как и весь 608-й стрелковый полк 3-й ударной армии, неумолимо таял. Каждый день, каждый час в донесениях о безвозвратных потерях множилось бесконечное «выбыл, выбыл, выбыл». Что в переводе с языка полковых документов означало «убит». Победной дорогой вместе со всеми шёл и Андрей Эшпай. С оружием в руках форсировал Вислу, сражался за Варшаву, брал Померанский вал, участвовал в окружении врага на Балтийском море, на Одере, в Померанской бухте. Стал командиром взвода, затем — штурмового отряда. Заслужил Орден «Красной звезды».
ЭШПАЙ: В апреле наша часть подошла к Берлину. Те бои помнятся как одно непрерывное отчаянное сражение. А за несколько часов до окончания войны, в каких-то метрах от рейхстага, погибли два моих друга — Вова и Гена… Мы были не разлей вода. Ели из одного котелка, мечтали вместе демобилизоваться, строили планы. Но бои в городе оказались страшными, многие полегли буквально в последние дни. Кто не был на фронте, тот никогда не поймёт, что я тогда испытал…
Прошло десять лет. С советских улиц уже стал выветриваться запах военной гари. Чуть-чуть подсохли слёзы, пролитые матерями, жёнами, друзьями. К известному композитору Андрею Эшпаю пришёл не менее известный исполнитель Марк Бернес. Он принёс ему стихи поэта-фронтовика Евгения Винокурова. Эшпай прочитал и вздрогнул. Он увидел в этих стихах биографию миллионов людей. И свою биографию тоже. На свет появилась песня, которая стала памятником для всех, кто не вернулся. И для Вовы и Гены, что навсегда остались лежать в братской могиле на Херцберштрассе.
Слушайте программу «Офицеры» в эфире Радио ЗВЕЗДА.
