Глава 77
– Мама, у меня к тебе большая просьба, – звоню ей вечером после того, как няня ушла. – Недавно Никита Гранин уехал в длительную командировку в один из новых регионов. Возглавил там городскую больницу. Недавно там случился взрыв…
Слышу испуганный вздох.
– Да, обстановка там сейчас сложная. Но это неважно. Никита пропал. Я не смогла найти информацию о нём. Поэтому решила поехать сама и найти. Живого или мёртвого.
– Эллинушка…
Скриплю зубами. Как же ненавижу такое обращение!
– Но как же Олюшка? – спрашивает мама. – С кем ты её оставишь?
– Я хотела попросить тебя побыть с ней. Не волнуйся, ты будешь не одна. По-прежнему каждый день станет приходить няня, Роза Гавриловна. К тому же Олюшка уже начала ходить в садик. Теперь с ней не так сложно, когда она была…
– Папа этого не одобрит, доченька, – вздыхает мама.
– Давай… мы скажем ему обо всём после того, как я вернусь?
– О чём это? – вдруг слышу в трубке строгий голос отца. – Вы что там задумали обе за моей спиной, а?
– Эллинушка, прости, я не заметила…
– Ну-ка, дай сюда трубку, – волевой голос отца заставил маму сдать позиции.
– Привет, – бросает он и сразу к делу. – Рассказывай, что у тебя там опять стряслось. Да не виляй хвостиком, всё равно пойму.
Даже не сомневаюсь. Папа у меня человек проницательный. Может, и надо было в первую очередь его слушать, а не своё сердце, в те дни, когда я начала смотреть на Никиту Гранина, сына мэра, влюблёнными глазами. Ведь ещё раньше по Волхову разные сплетни о сыночке градоначальника ходили. Одна похлеще другой, и порой я слышала, как родители обсуждают его на кухне. Мол, вырос весь в отца, да только ещё хуже и так далее.
Всё, что сказала раньше маме, передаю отцу. Ни секунды не сомневаясь, он вдруг говорит такое, отчего я даже задерживаю дыхание на несколько секунд:
– Правильно делаешь. Езжай, найди его и больше не отпускай никогда.
– Папа… ты верно понял, что я тебе сказала? – спрашиваю тихонечко. Так разговариваю с умалишёнными, чтобы не спровоцировать новую вспышку ярости.
– Я ещё из ума не выжил, дочь, – прочистив горло, говорит папа. – Раз у тебя от этого мужчины дочь, то надо решить вопросы. Расставить, так сказать, все точки. Или он с тобой, или нет. Если первое – пусть женится. Нет, так едет в такие дебри, чтоб ни одного больше упоминания о нём! – голос отца становится жёстким. – Придумали, понимаешь, качели. То туда, то сюда. То люблю, то ненавижу. Что за чушь?!
– Но там же… опасно, – произношу, будто теперь пытаюсь отговорить отца. Да и себя заодно.
– Ничего. Сама заварила эту кашу, тебе и расхлёбывать. Коли б не захотела, так забыла его имя и всё тут. Давай так, Эллина. Ты нам с матерью этим Граниным всю плешь проела. Мы хоть и живём не с тобой, но чувствуем, как вы там друг возле друга вьётесь. Прекращай эту бодягу. Езжай, найди. Живой? Решишь вопрос с вашими лямур-абажур. Погиб? Привезёшь сюда, здесь его похороним, рядом с родителями.
После этого отец передал трубку маме. Мы поговорили ещё немного, обсуждая детали. Решили, что она приедет завтра к обеду, я всё ей покажу. Утром же мне предстоял ещё один разговор. С Заславским.
– Не отпущу, и не проси! – нахмурился Валерьян Эдуардович. – У меня и так людей не хватает, а ты решила бросить отделение?
– У меня есть заместитель.
– Эта Туггут, что ли? Ты ей доверяешь?
– Её назначил прежний главврач, – упрямо отвечаю.
– Ха! Нашла кому верить! Вежновцу! Элли, ты серьёзно вообще?
– Мне надо уехать. Я места себе не нахожу. Гранин – отец моей дочери!
– Слыхал я, не только твоей, – ворчливо замечает Заславский. Бросает на меня взгляд исподволь. Вдруг передумала? Но я тверда, как скала. Сама себе удивляюсь. Откуда столько упрямства?
– Это неважно. Я хочу его найти. Мне надо, понимаете? – интонационно давлю на последнее слово.
Заславский разводит руками. Чешет затылок. Пьёт кофе. Встаёт из-за стола, прохаживается по кабинету. Смотрит в окно. Кашляет, потом возвращается на рабочее место. Всё это время молча наблюдаю.
– Хорошо. Сколько времени тебе надо?
– Две недели.
– Какие две недели! – возмущается Валерьян Эдуардович. – Максимум три дня с учётом дороги, итого… пять!
– Хорошо, двенадцать.
– Пять. Ну… шесть.
– Неделя.
– А, ладно! – машет рукой главврач, и я улыбаюсь. Мы торговались сейчас, как посетители рынка.
– Не смешно, – ворчит Заславский, оставляя резолюцию на моём заявлении. – Смотри. Чтобы ровно через неделю была у меня. Если опоздаешь, влеплю выговор с занесением. Премии лишу. Обругаю! – угрожает он, но мне кажется, что всё это лишь для проформы.
– Спасибо, миленький Валерьян Эдуардович! – радостно вскакиваю, хватаю бумажку и убегаю с ней, чтобы поскорее оформили приказ. С удивлением вижу, что на документе резолюция гласит не «за свой счёт», а за счёт неиспользованных отгулов. А у меня их ого-го! На полгода запросто хватит. К тому же в деньгах не потеряю. Пришлось ведь потратиться на новый телефон после того странного разговора. Контакты я восстановила, а вот номер последнего звонившего не смогла.
Дальше события летят, словно вихрь. Быстро передаю дела Туггут, прошу Катю Скворцову присматривать за и.о. завотделением и при любой проблеме сразу звонить мне. Да, пусть лучше старшая медсестра будет моим тайным соглядатаем, чем просто оставлять всё без присмотра. Тем более эта дама, Матильда Яновна, уже проявила себя в ситуации с прокурором. Стоит вспомнить об этом, приходит ещё одно озарение: генерал Громов!
Звоню ему, но увы. Абонент недоступен или… Впрочем, ничего удивительного. Человек на такой высокой должности, что ему просто некогда заниматься такой мелкой фигурой, как я. Что ж, обойдусь без его помощи. Хотя она, без сомнения, очень бы пригодилась. Ну, так раньше надо было думать.
– Элли, постой, – окликает меня Маша. – Ты куда собралась? Всё утро носишься.
– Еду искать Гранина.
– Куда?! Ты, подруга, с дуба рухнула? – поражается Званцева. – Прости за грубость, но не этот ли Гранин вёл себя с тобой, как последний… чудак на другую букву?!
– Маша, у меня нет времени тебе объяснять, извини. Никита – отец Олюшки. Я найду его, а потом разом всё решу. Про любовь, отцовство и всё…
– А если погиб?
– Значит, помогу вернуть на родную землю. Похороню рядом с его родителями. Так будет правильно, по-человечески.
– Это да, конечно… а с Олюшкой кто останется?
– Няня и мама. Ну всё, пока! Я побежала!
В обед встречаю маму на вокзале. Везу домой, по пути рассказывая, что любые бытовые вопросы она должна будет решать с Розой Гавриловной, которая уже стала у меня ещё и экономкой. Мама слушает, горестно на меня посматривая. Ей не хочется отпускать родную дочь в полную неизвестности и опасностей поездку. Но раз уж я решила, то передумывать не стану. Это будет выглядеть глупо, по меньшей мере.
После обеда, когда вещи уже собраны (беру с собой не чемодан, а рюкзак, поскольку не знаю, в каких условиях окажусь, а с ним путешествовать удобнее), целую Олюшку, которая вернулась с няней из садика. Шепчу ей в пушистые волосики, как сильно её люблю. Обнимаю маму и Розу Гавриловну, а потом быстро выхожу из квартиры, чтобы не расплакаться. Да и некогда антимонии разводить – внизу такси ждёт.
Еду в аэропорт, и уже через пять часов оказываюсь в Волгограде. Ближе подлететь бы всё равно не получилось – многие южные аэропорты закрыты из-за сложной обстановки. Так что приходится мне пересаживаться на поезд до Ростова-на-Дону. Это ещё одиннадцать часов в пути. Они проходят почти незаметно, поскольку рейс большую часть проходит ночью. В час дня я уже стою на перроне, ещё через некоторое время сажусь в автобус до Донецка.
Всё это время мой телефон подозрительно молчит. Никто не звонит, не пишет. Словно все, стоило уехать, забыли про меня. Будто дожидались, пока Эллина Печерская покинет Питер, чтобы забыть её насовсем. Даже становится обидно немного. Ладно, мы люди не гордые. Звоню маме узнать, как она справляется с Олюшкой. Говорит, что всё хорошо. Кушают, играют, купали малышку, утром в садик отвели, а теперь мама решила прогуляться по центру города. «Туристка», – думаю о неё с улыбкой. Хочу ещё позвонить папе, но передумываю. Не хочу слушать, как станет ворчать в трубку.
Дорога до Донецка занимает чуть меньше четырёх часов. Я не имею ни малейшего представления о том, куда там дальше ехать. Собираюсь обратиться в городской отдел здравоохранения, чтобы узнать адрес той больницы, которой руководил Никита. Возможно, мне сразу и скажут о его судьбе. Хотя на это надеяться приходится едва ли. Там слишком всё неопределённо, люди гибнут каждый день. Верить хочется, но…
– Эллина Родионовна, вы мне звонили? – вот и первый звонок за время пути. Ого, сам генерал Громов! – Простите, был в командировке. Слушаю вас внимательно.
– Здравствуйте, Константин Елисеевич! Простите, что отрываю вас от дел. Простите, вы слышали о взрыве в больнице рядом с Донецком? Он недавно произошёл.
– Да.
– В ней главврачом работал мой… близкий человек. Никита Михайлович Гранин. Не слышали о таком?
– Случайно, не сын бывшего мэра Волхова?
– Он самый.
– Про мэра наслышан, про сына нет.
– Простите, что обращаюсь к вам с просьбой. Но Никита Гранин – отец моей дочери. Я хочу его найти. Вы можете мне в этом помочь? Если нет, то…
– Позвоню, как что-то узнаю, – отвечает генерал и прекращает разговор.
Перевожу дыхание. Неужели у меня получится?!
Вскоре автобус пересекает административную границу Ростовской области. С интересом смотрю в окно. Столько слышала об этих землях, о Донбассе, Новороссии, а бывать не приходилось. Мама в 1983-м году ездила с экскурсионной поездкой в Киев. Помню фотографии на фоне тамошних красивейших памятников. Особенно впечатлила Киево-Печерская лавра. Сверкающие золотые купола и кресты на фоне голубого неба. Величественный монумент Богдану Хмельницкому, рядом с которым стоит их группа. Как всё это теперь далеко-далеко…
А ещё мама ездила с Димой в Крым, когда брату было четыре года, кажется. Он часто простужался, и врач сказала, что мальчику нужен морской лечебный воздух. Они побывали в Феодосии, в Керчи…
Мысли мои прерывает новый звонок. Только номер теперь незнакомый.
– Здравствуйте. Эллина Родионовна? – спрашивает мужской голос, заставляя меня начать волноваться.
– Да, слушаю.
– Меня зовут лейтенант Михаил Левченко, я сотрудник УФСБ России по Донецкой Народной Республике. Генерал Громов поручил сопровождать вас и оказывать содействие в поисках.
Я от радости готова подпрыгнуть. Жаль, в движущемся автобусе этого не сделаешь – узковато. Да и что скажут люди вокруг?
– Встречу вас на автовокзале.
– Как я вас узнаю?
– Я к вам подойду, – отвечает офицер. Судя по голосу, он даже младше меня.
На душе становится немного легче. Закрываю глаза и собираюсь немного подремать, но телефон опять пробуждается. Да что ж такое-то! Но когда смотрю на экран, улыбаюсь. Народная артистка СССР.
– Милочка, я не поняла, вы там с дуба рухнули? – строгим ворчливым голосом интересуется Изабелла Арнольдовна.
Я тихонько смеюсь. Они с Машей сговорились, что ли?
– Она ещё и смеётся! Что такого я смешного сказала, милочка? – продолжает скрипеть Копельсон-Дворжецкая. – Ищу вас тут, понимаете ли, чтобы пригласить отметить со мной 8 марта, а вы упорхнули. Ну, и куда вас унесло? До меня дошли странные новости. Но я не люблю слухи. Скажите сами. И правду мне, правду!
Коротко объясняю собеседнице, куда меня занесло. Она несколько секунд молчит. Только слышу её дыхание в трубку. Потом вдруг говорит, и голос серьёзный, но пронизанный нотками доброты.
– Элли, вы всё правильно делаете. У меня подруга была, Зоя Митрофанова. В 1983-м её сына, Олега, призвали в армию. Рослый, высокий, блондин с голубыми глазами – красавец! Забрали в ВДВ, а после учебки сразу в Афганистан. Оттуда вскоре приходит заказное письмо: так, мол, и так. Погиб смертью храбрых. Зоя – ни в какую. Не может, говорит, такого быть. Не верю, и всё тут. Сердце материнское не обманешь. Он жив. Мы посочувствовали. Каждый к горю ведь по-своему. Думали, привезут его в цинковом гробу, похоронит, поплачет и успокоится. Какое там! Потребовала, чтобы гроб открыли. Я посодействовала, конечно. А там – другой парнишка.
– И что же ваша подруга? – спрашиваю заворожённо.
– Решила в Афганистан поехать, там искать.
– Это же невозможно…
– Не будь меня рядом, – скромно усмехается Изабелла Арнольдовна, – может, у неё бы ничего и не вышло. Но я постаралась включить её в состав бригады артистов, которая отправляется с концертами «за речку».
– Вы были в Афганистане?! – изумляюсь.
Народная артистка хмыкает.
– Если признаюсь, где бывала, меня посадят за разглашение гостайны! В общем, прилетели, и после концертов давай искать. Я Зойку решила не оставлять. Она же такая была… Если что в голову втемяшит, не успокоится. Могла и к моджахедам пойти искать. Нашла бы я её потом где-нибудь в гареме местного князька. Рядом сам падишах в слезах и на коленях, а вот развалины гарема… – и смеётся. – В общем, это невероятно. Нашла! Оказалось, её Олежка был сильно контужен. Подобрало его одно племя. Нашли в горах. К себе притащили, выходили. Он не помнит ничего, не говорит. Мычит только. Таким его и забрала Зина.
– Он таким и остался? – спрашиваю с надеждой.
– Она его по многим светилам советской медицины возила. Те постарались, конечно. Через полгода речь к нему вернулась, потом память. Да, вот. Звонил сегодня, охламон этот многодетный. С наступающим поздравлял. Я ж ему крёстная мать. Он как вернулся, шестерых настругал! Видать, соскучился на чужбине и наверстал упущенное, – и Народная артистка СССР рассмеялась. – Ладно. Езжай с Богом, девочка. Счастливо тебе, – и положила трубку.
Я убираю телефон и глубоко вздыхаю. Может, и мне улыбнётся удача? Только если Гранин захочет ещё пятерых, то это уж обойдётся. И вообще. Пусть живым сначала окажется!