Глава 84
У Альбины очередная схватка.
– Тужься сильнее, – помогает Данила, крепко держа девушку за руку. Смотрю на них и думаю: когда это они успели так подружиться? А Маша что думает по этому поводу, интересно? Не ревнует? Я бы на её месте крепко задумалась.
Альбина обессиленно откидывается на подушку.
– Так-так, говорит Барченкова. – На три, два один. На не нужна вакуумная экстракция, да?
– Вы, кажется, сказали, что головка прорезалась? – измученным голосом спрашивает роженица.
– Конечно, надо ещё натужиться.
– Я больше не могу.
– Можешь. Ещё один раз, давай, отлично, ты молодец, – поддерживает Данила. – Давай. Десять, девять, восемь… Тужься… Семь, шесть…
– Отлично, головка вышла, хватит тужиться, – произносит Людмила Владимировна, и в следующие несколько секунд палату оглашает сначала тихий, а потом всё нарастающий писк, переходящий в надрывный рёв.
Вот и ещё один человек на свет появился!
– Уже всё? – Альбина полубезумным взглядом водит по потолку.
– Почти, – говорит Барченкова.
– Молодчина, – гладит её по влажным волосам Береговой.
– Уа-а-а! Уа-а-а-а!
Тишкина облегчённо улыбается, и Барченкова говорит довольным тоном:
– Мальчик. Большой и красивый. Хочешь подержать?
– Подержишь? – спрашивает и Данила.
– Нет, – Альбина мотает головой.
– Ты уверена? – настал мой черёд поинтересоваться.
– Да, – отвечает девушка и при этом старательно смотрит только вверх, чтобы даже краем взгляда не замечать младенца.
Вскоре мы везём Альбину в палату, где она будет приходить в себя после родов.
– Ты, наверное, устал? – спрашивает она Данилу.
Снова у меня смутные подозрения. Откуда в их разговоре столько нежности? Неужели всё-таки Береговой снова расстался с Машей и мне ничего не сказал? Она тоже хороша. Могла бы поставить в известность. Подруга, называется.
– Ты сама всё сделала, – улыбается Данила, с нежностью глядя на Альбину.
– Но тебе пришлось на всё смотреть.
– Мне было плохо видно. Скажем так, мы стали ближе.
«Ближе»? Так-так, я заинтригована.
– Я тебя удивила.
– Ничего страшного.
Мы проезжаем мимо палаты, в которой стоит та пара, Евгений и Линда. Они уже переодеты в одноразовые халаты и шапочки, у девушки на руках младенец. Выглядят счастливыми, лица аж светятся.
– Это приёмные родители? – спрашивает Альбина, и её голос при этом как-то странно дрогнул.
– Да, ты их не видела? – говорит Береговой.
– Видела. Два месяца назад.
– Они хотят войти и увидеть тебя.
– Что они сделали, когда ты дал им ребёнка?
– Заплакали.
– Они тебе понравились?
– Они хорошие люди, – кивает Данила.
Тут замечаю новую странность: чем дольше он говорит об этих людях, тем грустнее становится его голос. Да что тут, блин, происходит?!
– Приехали, – говорю, прерывая их диалог. – Тебя тошнит?
– Да, немного, – кивает Тишкина.
– Будем давать лёд, пока не прекратится, – решаю.
– Тебе не обязательно присутствовать, – эти двое опять принимаются ворковать.
– Да ничего.
– У тебя ночное дежурство?
– Позже.
– Хорошо. Тогда тебе надо отдохнуть, поспать.
– Я разберусь.
– Я поменяю вам повязку, потом помассируем матку, чтобы она была в тонусе, – говорит медсестра неонатального отделения.
– Тебе не надо присутствовать при этом, – усмехается Альбина, глядя на Данилу.
– Хорошо. Ладно, я приду попозже, – он целует её нежно в лоб и выходит.
Но у самой двери Тишкина его останавливает:
– Данила…
– Что?
– Спасибо.
– Да не за что.
Я тоже выхожу из палаты минуту спустя, хочу спросить у Берегового, почему вдруг между ним и Тишкиной образовалась такая нежная дружба, но… его и след простыл. Не стану же за ним бегать, в конце концов! Потому возвращаюсь в кабинет и вожусь с документами. Сегодня мне совсем не до пациентов. Мадам Туггут оказалась весьма посредственным административным работником. Мне думается, что и как врач она себя ещё покажет совсем не в лучшем свете. Только бы не угробила кого-нибудь. Ясно одно: дела за эти несколько дней оказались запущены, придётся разгребать ворох неоформленных документов. По-хорошему, мне стоило бы прямо сейчас вызвать к себе Матильду Яновну и, как нашкодившего котёнка, ткнуть носом в неприятно пахнущую лужу. Только мне связываться не хочется. Сделаю это однажды, к гадалке не ходи. Но после.
После обеда иду проведать, как там Альбина. Обнаруживаю её в довольно занятном состоянии: она… одевается, собираясь уходить. Рядом стоит Береговой и с некоторым удивлением за этим наблюдает.
– Данила, я ухожу. Можешь отвезти меня домой?
– Нельзя уходить, пока не придёт доктор, – увещевает её медсестра.
– Да, Альбина, ты же знаешь правила, – поддакиваю. Остановить её своей волей не могу. Девушка в декретном отпуске, к тому же тут не моё отделение.
– Я напишу расписку. Дайте мне бланк, – говорит Тишкина, продолжая собираться.
Впервые вижу роженицу, которая спустя всего четыре часа после появления малыша решает уехать из клиники. На это должна быть очень весомая причина. Даже боюсь в догадках потеряться.
– Мы выдерживаем мамочек 24 часа, – говорит медсестра.
– Я не мамочка.
– Я предложила показать ей ребёнка, – извиняющимся тоном говорит мне медсестра, стараясь объяснить, почему вдруг роженица резко решила уйти.
– Данила, мы можем ехать? – Тишкина умоляющим взглядом смотрит на Берегового.
– Тебя надо наблюдать. Успокойся, присядь.
– Я вернусь для анализа крови.
– Не отказывайся. Так будет лучше для приёмных родителей и для тебя, если увидишь своего сына и скажешь «до свидания», – тоже стараюсь образумить роженицу.
– Я не смогу! – страдальческим тоном говорит Альбина.
– Что не сможешь?
– Сказать «до свидания».
– Но тебя, в конце концов, ждут приёмные родители. Хотя бы с ними ты должна поговорить напоследок, – предлагаю ей и думаю: «Да, непростая ситуация». Что, если заупрямится окончательно?
– Эллина Родионовна, пожалуйста, поговорите с ними вы, – предлагает мне Тишкина.
– Хорошо, постараюсь, – решаю выступить в роли переговорщика. – Но ты пока останешься.
– Ладно, – вздыхает она.
Иду к Евгению и Линде. Она держит маленького, а будущий папа любуется обоими.
– Что она сказала? – увидев меня, интересуется приёмная мама.
– Придёт, но не очень жаждет этого. Вы уверены, что это необходимо?
– У нас три дня до того, как она подпишет бумаги. И если она не увидит ребёнка, то будет жалеть и может передумать насчёт усыновления.
– Хорошо. Она ждёт.
– Прекрасно. Отнесите ребёнка к ней, а мы подойдём через несколько минут, чтобы Альбина могла отдать малыша Линде, – говорит стоящая рядом женщина лет 50-ти. – Ой, простите, я не представилась. Ольга Ивановна Крутова, я адвокат семьи Мартыновых, – кивает на приёмных родителей.
– Очень приятно, – говорю ей и подхожу к Линде. Забираю маленького. Иду в палату, где ожидает Альбина. Вижу, что Данила уже ушёл. Осторожно открываю дверь и спрашиваю Альбину:
– Ты готова? – не дожидаясь ответа, вхожу. Тишкина сидит на стуле в больничной одежде, бледная и жутко несчастная. Отдаю ей мальчика, а Альбина, стоит ему оказаться на её руках, начинает плакать.
– Эллина… Родионовна, – выговаривает сквозь слёзы. – Он такой… красивый… – и закрывает лицо, не в силах сдержать рыдания.
Оставляю её и выхожу, даже успеваю вернуться к себе и снова заняться документами. Но проходит минут сорок, и ко мне стучит Евгений Мартынов.
– Эллина Родионовна! Она кормит грудью, – возмущается будущий приёмный отец. – Она взяла ребёнка, потом мы поговорили, а потом вошла сестра и говорит, что она снова хочет его видеть и кормить грудью!
– Помедленнее, – стараюсь успокоить визитёра. – И что?
– Сестра должна давать ей ребёнка, если она просит. Так она и сделала. Моя жена обезумела от горя!
Вздыхаю. Нет, ну вот опять я ввязалась в чужие проблемы. Своих мне, что ли, мало?
– Хорошо, я поговорю с ней.
Поднимаемся с Евгением в неонатальное отделение. Заходим в палату, где находятся его жена и адвокат.
– Зачем ей надо кормить грудью? – нервно спрашивает Линда.
– Это в порядке вещей, – пожимает плечами Ольга Ивановна.
– Он ещё у неё? – психует Евгений.
– Она передумает, я знаю, – добавляет Линда.
– Нечего паниковать, – успокаивает обоих адвокат.
– Зачем навязывать ей ребёнка? – возмущается приёмная мать.
– Линда, она его отдаёт. Но есть материнский инстинкт, с которым бесполезно и не нужно бороться. Дадим ей время, пусть малыша побудет с ней.
– А хуже от этого не будет? – задаёт вопрос Евгений.
Я благоразумно стараюсь пока не вмешиваться.
– Нет, она должна знать с самого начала, что ребёнка будут любить, – продолжает Ольга Ивановна.
– Вы можете поговорить с ней, узнать, что происходит? – Линда обращается ко мне.
– Хорошо, – соглашаюсь нехотя.
– Я не могу терять ещё одного малыша, – слышу за спиной печальный голос молодой женщины.
Захожу в палату к Тишкиной.
– Привет. Что ты делаешь? – говорю ей. Хотя могла бы не спрашивать. Счастливая мамочка держит новорождённого, слышно, как тот причмокивает.
– В первые сутки надо обязательно покормить грудью. Это сыворотка, она усиливает иммунную систему, – напоминает Альбина прописные истины.
– Ты в чём-то сомневаешься? – спрашиваю её, присаживаясь.
– Я всегда сомневаюсь.
– Что изменилось?
– Я увидела его лицо. У меня есть деньги, чтобы его содержать. Не вижу причин, чтобы отказываться.
– Там сидит пара, которая отчаянно хочет иметь детей. И ты делаешь им бесценный подарок.
– А что будет через 18 лет? Он же станет искать объяснений, – задаётся вопросом Альбина.
– И ты скажешь ему правду. Скажешь, что хотела, чтобы у него был самый лучший дом.
– Я скажу ему, что испугалась. Что мои фанатичные родители были для меня важнее, чем он?
– Думаю, тебе не надо вовлекать в эту семью. Если хочешь оставить ребёнка, оставь его. Но если не хочешь или не можешь, то ты должна убедиться, что он попадёт к тому, кто будет его любить, кому он нужен. И помни: ты его не бросаешь. Ты даёшь ему семью, – объясняю девушке.
Мне кажется, что уговариваю отдать малыша. Правильно ли делаю? Не уверена. Возможно, надо бы спросить Гранина.
– Никита знает о твоём решении? – задаю Альбине не менее важный вопрос.
– Он всё подписал, – кивает она.
Меня так и тянет сказать ей, что надо бы его снова спросить перед тем, как оформлять усыновление. Беда в том, что Гранин даже Олюшку не помнит, что уж говорить об остальных. Сейчас его мнение ничего не станет значить. Потому и Тишкиной говорить о его состоянии не буду. Ей теперь до Никиты вообще, мне кажется, никакого дела нет.
Вскоре дверь открывается, в палату входит семья Мартыновых в сопровождении адвоката. Они смотрят на Альбину так, словно она держит в руках не ребёнка, а гранату и готова сорвать предохранительную чеку, чтобы всё взорвать вокруг. Понимаю: обоим очень страшно услышать не что вроде «Я передумала. Малыша не отдам». Потому не входят, а скорее крадутся.
– Здравствуйте, – улыбается Тишкина.
– Здравствуйте, – отвечают Мартыновы.
– Вы уже придумали ему имя?
– Да. Михаил.
– Михаил Евгеньевич, – произносит Альбина, кивает Линде и протягивает ей спящего младенца. Та подходит, осторожно забирает его. Когда это происходит, по лицу роженицы снова текут слёзы. – Вот так, спи… – произносит она.
Когда кроха оказывается на руках Линды, он кряхтит, куксится, и девушка начинает напевать:
– Там высоко, высоко
Кто-то пролил молоко,
И получилась млечная дорога,
А вдоль по ней,
Вдоль по ней,
Между жемчужных полей,
Месяц плывёт, как белая пирога…
«Песенка звездочёта» из фильма «Про Красную шапочку», и исполняют её там своими неподражаемыми голосами Рина Зелёная и Евгений Евстигнеев. Как же я обожала эту песню в детстве! И столько раз пела её для своей Олюшки…
Вечером, прежде чем покинуть работу, снова иду к Альбине. Она всё-таки решила остаться ещё на сутки, понаблюдаться. Мы говорим о разных пустяках, но беседу прерывает телефонный звонок. Вижу на дисплее: «Мама». Тишкина тяжело вздыхает.
– Не ответишь? – спрашиваю её.
Отрицательно мотает головой. Понимаю: не хочет общаться со своей семьёй, которая, насколько мне известно из рассказов самой Альбины, категорически против незаконнорождённых детей. Такие вот нравы там царят. Патриархальные.
Оставляю Альбину в одиночестве. Ей надо как следует выспаться. День был очень трудным. Иду на парковку, подхожу к машине, собираюсь ехать…
– Боже, только не это, – произношу с тоской. Левое заднее колесо спущено. Ну как же так? Я теоретически знаю, как поставить запаску. Но так устала… И что же? Оставлять машину, самой возвращаться на такси? Это не решит проблему. Открываю багажник, начинаю разбираться, где тут домкрат, баллонный ключ…
– Эллина Родионовна, давайте лучше я, – слышу рядом знакомый голос. Оборачиваюсь. Соболев.
– Да не нужно, я лучше...
– Сама? Знаю: вы сильная и независимая женщина, – говорит Дмитрий Михайлович. – Но в данном случае всё решает грубая мужская сила. Позвольте, уж я сам.
Он подходит ближе, отодвигает меня вежливо в сторону, достаёт все нужное. Затем ослабляет болты, ставит машину на домкрат, поднимает её, снимает колесо и ставит запаску. Опускает, затягивает. Всё делает спокойно, уверенно. Ни одного лишнего движения. «Настоящий хирург», – думаю о нём с теплотой.
– Вот и всё, – Соболев снимает технические перчатки и кладёт в багажник.
– Спасибо вам большое, – говорю с улыбкой. – Я вам что-то должна? Это же не входит в ваши…
– Гусары с женщин деньги не берут, – в шутку ответил Дмитрий Михайлович. – Но это не я придумал, а император Павел Первый, – спешит оправдаться.
– Хорошо, – киваю. – Может, тогда вас подвезти?
– С удовольствием, – соглашается Соболев.
Мы садимся и едем по вечернему Питеру.