Наш разговор медленно движется к концу века. Александр Николаевич Радищев - воспетый советским литературоведением первый революционер нашей словесности (это не я, это Ленин так сказал). Главы учебников пестрят совсем не идущими к серьёзному их стилю восклицаниями вроде "громовой гул", "родоначальник революционной мысли", а из-за угла за этим всем пристально наблюдают "царские палачи".
Этот неуёмный пафос может отталкивать, но будем справедливы: Радищев действительно был важной фигурой не только в литературе, но и в политике рубежа XVIII-XIX веков. Попробуем пробиться сквозь революционный восторг и разобраться, чем он нам должен запомниться.
Главным событием, сформировавшим его мировоззрение, стала пятилетняя учёба в Лейпцигском университете, куда он был отправлен по распоряжению Екатерины II за государственный счёт. Именно там будущий писатель познакомился с философией Просвещения (вот здесь подробнее) и набиравшими популярность республиканскими взглядами.
Там же Радищев знакомится и с зарождающимся сентиментализмом. Вопрос об однозначной его принадлежности к этому стилю сейчас вызывает дискуссии. Но для XVIII века ситуация эта довольно типичная.
За примерно 70 послепетровских лет наша словесность пробежала, впитала и адаптировала опыт европейской литературы XVII-XVIII веков, поэтому многие авторы одновременно следовали установкам разных течений. Радищев не был исключением. Сохраняя верность некоторым принципам классицизма, он переносит в русскую литературу сентименталистский культ дружбы, о чём ниже.
Радищев особенно выделял два эпизода из своей лейпцигской жизни. Во-первых, это знакомство с Фёдором Ушаковым, старшим товарищем, оказавшим большое влияние на формирование взглядов писателя. Его ранняя мучительная смерть, свидетелем которой был Радищев, а также влияние всё того же сентименталистского культа дружбы превратили Ушакова в некий священный символ и моральный ориентир.
Много позже, уже в 1789 году, он напишет “Житие Фёдора Васильевича Ушакова”. Конечно, давно прошли времена житийных канонов, но всё же отметим, как свободно с этим некогда самым строгим жанром зарождающейся русской литературы обращается Радищев. Хотя здесь сохраняются некоторые формальные признаки жития, речь, конечно, не о святом, но об учителе и друге.
Автор рассказывает всё, что знает о короткой жизни Ушакова, о времени, проведённом с ним в университете. А заодно и предсказывает известное высказывание Молчалина:
Большая часть просителей думают, и не редко справедливо, что для достижения своей цели, нужна приязнь всех тех, кто хотя мизинцом до дела их касается; и для того употребляют ласки, лесть, ласкательство, дары, угождения и все, что вздумать можно, не только к самому тому, от кого исполнение прозьбы их зависит, но ко всем его приближенным, как то к Секретарю его, к Секретарю его Секретаря, если у него оной есть, к писцам, сторожам, лакеям, любовницам, и если собака тут случится, и ту погладить не пропустят.
Вторым знаковым событием радищевской молодости стал описанный в “Житии” конфликт между студентами и сопровождавшим их майором. Конфликт этот совершенно бытовой: шедшее через майора финансирование практически не доходило до Радищева и его товарищей. Однако со временем в критической литературе эта история обрела глубокий символический смысл: угнетатель студентов начал олицетворять самодержавную власть, а бунт молодых людей - единственный достойный ответ народа.
После возвращения в Россию Радищев сближается с известным издателем (и не менее известным просветителем-оппозиционером) Николаем Новиковым, но долгое время практически ничего не печатает. Несмотря на свои политические взгляды, он, как и многие в те времена, успешно строит карьеру и дослуживается до должности начальника Санкт-Петербургской таможни.
В мае 1790 года Радищев лично печатает в домашней типографии свою главную книгу - “Путешествие из Петербурга в Москву”. Всё было сделано по закону. Цензурное разрешение было получено легко: цензор только просмотрел оглавление и принял книгу за путеводитель.
Книга была прочитана императрицей, после чего последовал арест. Радищев был приговорён к смертной казни, которую традиционно заменили 10 годами ссылки в Сибирь. В ссылке он работал над философским трактатом "О человеке, его смертности и бессмертии".
Он провёл там чуть больше половины срока. После воцарения Павла писателю было позволено переехать в калужское имение. После смерти императора Радищев окончательно амнистирован и даже привлечён Александром к работе комиссии составления законов. К сожалению, из этого ничего не вышло. Вскоре Радищев умер.
Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвленна стала.
(“Путешествие из Петербурга в Москву”, наверное, самая узнаваемая цитата)
“Путешествие из Петербурга в Москву” написано, как это не удивительно, в жанровой форме путешествия. Во второй половине века в европейской литературе набирают популярность жанры, позволяющие “рисовать жизнь”, то есть показывать не такой, какой она должна быть по высоким представлениям классицизма, а такой, какая есть жизнь естественная. Помимо путешествий, это мемуары, записки, письма (как спустя год у Карамзина).
Образцом для Радищева послужило “Сентиментальное путешествие” Лоренса Стерна, но русский автор заимствовал только форму. Содержание же было продиктовано совсем другими мотивами.
Главная задача текста не художественная, но публицистическая. Здесь не обманывались даже почитатели Радищева: его заслугу всегда видели не в писательском мастерстве, а в смелости собрать в одном произведении все проблемы, о которых по отдельности и завуалированно говорили предшественники. Форма путешествия предоставила для этого самую удобную мотивировку.
Это ещё одно проявление того главного принципа трансформирующейся литературы второй половины века, о котором мы говорили ранее - стилевого и жанрового смешения.
Выглядит это следующим образом. Рассказчик, перемещаясь от одной станции к другой, наблюдает различные отрицательные явления: равнодушие и взяточничество чиновников, нечестность купцов, самодурство помещиков и т.д. Сменяющие друг друга бытовые ситуации выглядят вполне реалистичными, но не они являются центральным предметом повествования. Явления действительности нужны только как иллюстрации, главное - следующий за ними пространный авторский комментарий.
Похожую роль функций выполняют встреченные повествователем персонажи. Между ними не происходит полноценных диалогов. Коммуникация строится по схеме “вопрос - монолог”. У собеседника нет характера. Портрет его либо идеализирован, либо основан на уродливом гротеске. Эти крайности, обобщённость и оценочность близки к традиции типизации времён классицизма.
Отсюда же и излишняя преувеличенность в проявлении эмоций. Ещё не выработан язык полутонов, переходов. Герои либо отчаянно рыдают, либо не помнят себя от счастья. Это ещё один фактор, не позволяющий говорить о Радищеве как о полноценном сентименталисте. Его мало интересуют рассуждения о чувствах, он глубоко рационалистичен. Эмоциональные восклицания - только риторическая фигура. Если описать стиль книги как “взволнованное рассуждение”, то акцент, безусловно, будет на втором.
Поскольку все персонажи - только функции, их речь ещё не звучит естественно. Крестьяне изъясняются совершенно по-книжному. А всё потому, что других героев в книге и нет. По сути, с нами говорит только автор, иногда нехотя скрываясь за маской. Попытки ввести настоящее живое просторечие в литературу ещё впереди.
Названия станций тоже условны. Каждое описанное событие могло бы произойти на любой из них. Пожалуй, единственное исключение составляет Новгород, чья история даёт повод порассуждать о “праве силы”.
И последнее. У каждого читателя вызывает вопросы несколько загадочный эпиграф:
«Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй»
На самом деле всё просто. Эпиграф - это неточная цитата из “Тилемахиды” В.А.Тредиаковского. В эпизоде речь идёт о мучениях душ порочных людей в загробном мире. Деспоты там были вынуждены смотреть в особое зеркало, которое показывало им воплощение их душевной мерзости в виде вот таких чудищ.
После “Путешествия” цитата стала крылатым выражением, означающим человека или общественное явление, приносящее вред людям.
Проблематика “Путешествия” во многом не была нова: подобные сюжеты (хотя и в более мягкой форме) давно стали “общим местом” сатирической журналистики и комедий. С нашей сегодняшней точки зрения, Радищев не был слишком радикален в своих взглядах. Он не касался напрямую личности императрицы: через всё произведение отчётливо проходит мысль о том, что узнай она о таких досадных упущениях на местах - вмиг бы всё исправила.
Но случилось так, что именно эта книга попала в цель и стала символом борьбы за всё хорошее. О ней говорили на допросах декабристы, она вдохновляла революционеров следующих поколений.
“Путешествие” стало своеобразным итогом социальной и политической критики, всё громче звучавшей во второй половине XVIII. Хотя Радищев и не был чрезмерно одарён художественными талантами, ему удалось повлиять на разум читателей. Он сместил фокус внимания набиравшей популярности сентиментальной чувствительности с личности рассказчика на то, что каждый должен быть “уязвлён” бедами других.
А ещё нам стоит запомнить Радищева как автора оды “Вольность”, на которую позже будет ориентироваться молодой Пушкин.
Ссылка на предыдущую часть:
Общие характеристики литературы второй половины XVIII века: