Хмурый, осенний день, обычно короткий, тянулся нескончаемо. Евдокия, еще не оправившаяся после родов, каждый раз болезненно морщилась, когда колесо ухало в яму, или спотыкалось о древесный корень. Остановились дать детям размять ноги и отдохнуть лошадям. Тут и нагнал их одинокий всадник, на такой жалкой кляче, что непонятно было, каким чудом она еще держится на ногах. Василий, а вслед за ним и Юрий, встали так, чтобы хрупкими своими спинами, загородить мать и сестер.
-Слава Богу, княгиня! Успел! - проговорил, спрыгнувший с лошади, средних лет мужичонка, с нечесаной бородой и синеватыми, как у горького пьяницы щеками. Он говорил с придыханием, словно не кляча везла его на себе, а он своими ногами преодолел длинный путь в поисках княжеской семьи.
-Говори! - велела Евдокия, которую в ту минуту заботила лишь безопасность детей. Она успокаивающе потрепала по плечу Василия, отодвинула в сторону, вперед вышла.
-Ордынцы по следу твоему посланы! Братья мои, Матвей, да Семеон, отряд вражеский закружили, а я прямиком к переяславскому тракту помчал - так и смекнул, что туда ты отправишься!
-В повозку! Скорее! - закричала Евдокия Акулине, коря себя за то, что потратила драгоценное время на отдых.
-По тракту нельзя, княгиня! Они впервой сюда и сунутся! Кто знает, далеко ли увели братья в погоню, да и живы ли они еще...
Мужик шмыгнул носом, глаза его заволокло слезами.
-А Москва? Не стал Тохтамыш брать ее? - спросила Евдокия, надеясь, что бегством своим смогла хотя бы уберечь людей.
-Эх! - зло, в сердцах, мужик, имя которого до сих пор было для княгини тайной, сплюнул на землю, - Дурни наши повелись на посулы и ворота-то для Орды открыли! А посулы им братья твои принесли!
В голосе мужика просквозило явное обвинение, словно ответственность за поступок москвичей лежала на Евдокии. Ей стало горько и больно, но она, уже познавшая себя другой, твердо сказала:
-Я княгиня Московская, князя Дмитрия верная жена! И для Москвы пойду против тех, кто предал ее, будь-то и братья мои! Скажи лучше, что Тохтамыш сотворил, войдя внутрь?
-Всего не ведаю, княгиня. Слух, что тебя с детьми на Москве нету, уже прошел. Мы с братьями у ворот были, когда ордынцы внутрь полезли. Учинили они сечу, а нам выскочить удалось. Тут-то отряд другой и приметили. Дьяк какой-то с готовностью дорогу на Переяславль татарве показывал, мы и догадались, что за тобой погоня собралась! Вот и сказали мне братья - скачи, княгиню спасай, а мы этих в сторону уведем...
Последнее досказывал уже сидящей в повозке Евдокии, ведя свою клячу вслед двинувшемуся возку. Потом сел в седло, крикнул вознице: "За мной правь!" и поскакал впереди, показывая дорогу.
А Евдокия думала о сестрице Марии, что осталась в захваченном городе, о племяннице Василисе, для которой Мария, начала подыскивать жениха, и молилась, чтобы им удалось спастись. Но как ни велика была ее тревога о них, а приходилось думать и о собственном спасении ради детей. Зверства, на которые способны были Ордынцы, знали все от мала до велика и содрогалась душа ее от страха, какой до сей поры и не ведала! "Дмитрий! Поспеши! В беде семья твоя!" и тут же: "Защити, Богородица, защити...!"
Заворочался в ее руках новорожденный сын. Сунула его под широкую шубу, предусмотрительно взятую в дорогу Акулиной, сунула ему грудь. Не понимала уже, где находится, далеко ли до заветной ее цели? Отчего-то была уверена, что стены Переяславля защитят ее и детей, хоть и были они не так крепки, как Московские.
Уже смеркалось, когда мужик вывел княжеский возок к берегу Плещеева озера и дальше они покатили вдоль топкого берега. Двигались медленно, тщательно выбирая путь, зная насколько коварны места здешние, норовившие утянуть в глубины озера нерадивых, зазевавшихся путников.
Небо, затянутое тучами, лишь изредка выпускало на волю серп месяца, а звезд и вовсе не было видно, когда возок остановился, и мужик - проводник, вернулся к Евдокии и тихо сказал:
-Дальше, матушка, пешком надо! Не пройдет возок!
Княжеское семейство повиновалось ему теперь беспрекословно, видя в нем единственную надежду на свое спасение. Евдокия велела вознице отогнать повозку в укромное место, подальше от реки, чтобы ее не обнаружили преследователи и самому в лесу спрятаться. Побрели по топкой земле. Старшие - Василий, Софья и Юрий, шли своими ногами. Евдокия несла безымянного младенца, Акулина, пыхтя, подняла на закорки шестилетнюю Марию, а трехлетнюю Настасю несла одна из челядниц. Василий, видя потуги Акулины, велел Марии сесть ему на спину. Юрий по его примеру, хотел было взять на себя Настасю, да Евдокия пресекла. Мал был еще, а двигаться должны были быстро.
-Ой, куда ведет нас! Утопнем в болотах этих! - приговаривала Акулина, избавившаяся от ноши и быстро восстановившая дыхание.
Княгиня на слова ее отмалчивалась, сама пребывала в тревоге, а ну как не выберутся, и впрямь, из этой темноты, наполненной непривычной, мрачной тишиной...
-Постойте тут! - сказал мужик, когда берег стал немного тверже.
К тому времени все почти выбились из сил, а ноги промокли на сквозь, несмотря на добротные сапоги, что имелись у всех.
-Куда ты? - испуганно воскликнула Евдокия, все еще ожидая подвоха, предательства от того, кто всю ночь водил их по болотам.
-Тут, недалече, лодки рыбачьи на приколе быть должны! Пойду поищу! Коли найду - озером поплывем, так нас точно никто не достанет!
Он нырнул в темноту, словно в воду, оставив испуганных женщин и детей в одиночестве. Все жались к Евдокии, ищи в ней спасение. Даже гордый своим старшинством, Василий, даже тучная, дородная Акулина. Мужик появился также бесшумно и внезапно, как исчез.
-Тут лодки, на месте! - сказал он радостно, - Сейчас на озеро выплывем, там и отдохнуть мальца сможете!
-Как звать тебя? - задала наконец Евдокия вопрос, давно вертевшийся у нее на языке.
-Тихоном звать, матушка-княгиня! - мужик низко поклонился ей, словно впервые встретил.
-Благослови тебя Господь, Тихон! - сказала она, крестя склоненную перед ней голову.
Тихон помогал женщинам усесться в лодки, Василий его примеру следовал, не боясь по пояс намочиться в холодной воде. Глядя на него, Тихон одобрительно покряхтывал, приговаривал:
-Добро, добро, княжич!
В одну лодку не поместились и недовольной Акулине с челядницами пришлось сесть в другую лодку, Василий решил плыть с ними, чтобы помочь править суденышком. Глядя, как Тихон привязывает нос их лодки в корме своей, Василий сказал:
-Я справлюсь! Грести умею!
-Да я не сомневаюсь, княжич, что весла тебе по силам! Только в темноте потеряться легко, а нам разлучаться нельзя!
Такое объяснение не задевало самолюбие юноши и он согласно кивнул.
Мерное покачивание в лодке, в темноте, убаюкали всех дрейфовавших посередине реки, даже неутомимого с виду Тихона. От воды тянуло холодом, сверху на беглецов опускался густой туман. Евдокия проснулась оттого, что чья-то рука тронула ее за плечо. Она испуганно завертела головой по сторонам, не понимая где находится. Руки ее бережно прижимали к себе младенца, вопреки всему остальному телу, не спали, берегли дитя. Она склонилась к нему - ребенок мирно сопел. Потом снова огляделась. Туман стоял настолько густой, что она не видела другой конец лодки и сразу же испугалась, не потеряла ли кого из своих детей, заснув так неосторожно и не у месту!? Открыла уже рот, чтобы кликнуть каждого из них, как заговорил Тихон, присевший рядом с ней на корточки:
-Тссс! Тише, княгиня!
-Что, Тихон?!
-По берегу кони ржут, да речь слышится! Не иначе преследователи наши близко!
-Не слышу ничего! - прошептала Евдокия, напрягая уши.
-Что бы слышать, рот закрыть надо! - не шибко почтительно, шепотом, ответил Тихон и продолжил, - Ты, княгиня, младенчику-то титьку дай, чтобы невзначай не заплакал, да старших детей разбуди по одному, вели - пусть молчат!
Сам он сел на корме, отвернувшись от Евдокии, завозившейся с запахом одеяния, поднял веревку, связывающую их со второй лодкой и начал тянуть ее на себя. Когда нос лодки с княжичем Василием, мягко ткнулся в лодку Евдокии, послышалось недовольное ворчание Акулины, но Тихон быстро заглушил его шиканьем. Теперь все молчали и прислушивались. Тихон был прав - голоса, конский топот, редкое лошадиное ржание, слышались все отчётливее. Скоро уже можно было различить и речь. Гортанные, резкие звуки. Не свои они были, чужие, но пришедшие по их души. Туман, как чудо посланное небом, скрывал беглецов от враждебных глаз и Евдокия, не переставая, благодарила за него Бога.
Сидели долго, боялись заговорить даже когда чуждые звуки утихли, а потом и вовсе исчезли. Лишь когда туман рассеялся и они увидели, что на берегу никого нет, а впереди видны купола Переяславля, Тихон, перекрестившись, сказал:
-Ну вот и добрались, слава тебе Господи!
Их заметили издали, с городской стены. Выплыли на встречу крепкие ладьи, бережно привезли княгиню с детьми в их каменные хоромы, стены которых показались ей самым надежным убежищем, которое только могла она найти на этом свете. Но здесь, когда детям ее уже ничего не грозило и они, накормленные и чистые, спали в мягких постелях, она испытывала новый страх. Где сейчас Дмитрий? Жив ли он? Почему никаких вестей нет о нем? Что с Москвой, с Машенькой, осталось ли что-нибудь от милого сердцу города, от дорогих сердцу людей? И куда подевался Тохтамыш? Не таится ли в окрестных лесах, чтобы под покровом ночи устроить сечу и здесь?
Евдокия не могла знать, что в тот час, когда она таилась в тумане, к Тохтамышу, подходившему уже к Переяславлю, прискакал гонец с известием, что князь Дмитрий, собрав войско, движется к разоренной Москве. Тохтамыш, рассчитывавший захватить семью Дмитрия, дабы усмирить пыл мятежного князя, понял, что времени на поиски у него уже нет. Случайность, или и впрямь чудо, остановили Орду на берегу Плещеева озера, спрятав в тумане и княжескую семью и Переяславль. Тохтамыш решил, что достаточно наказал Дмитрия, дал понять, кто на самом деле хозяин всех земель. К тому же, Тохтамыш намеревался вернуться в степь до того первых холодов, ведь и на своих землях еще не укрепился до конца, не стер память о Мамае, не установил своих порядков! Он велел развернуться и направился туда, куда ушло остальное его войско, чтобы через Владимирские земли, через Рязань, добровольно пропустившую его на Москву, вернуться обратно. Воины Тохтамыша, недовольные скорым завершением похода и отсутствием богатой добычи, вволю покуражились в Рязани. Напрасно князь Олег Рязанский поступился своей честью и предал соседа Московского - не спасло его это от разорения...
Поддержать автора можно с помощью перевода на карту ЮМани: 2204120116170354
или по кнопке:
