Любовь зла.
А все началось с грандиозного события, прогремевшего на всю необъятную Родину летом 1957 года. В Москву приехало сто тридцать четыре тысячи иностранцев, участников фестиваля «дружбы народов». А еще в Москву приехала девушка Таня, как представитель молодежи славного города Вологды, а точнее, доярка колхоза «Рассвет Ильича», что спрятался среди нив Вологодской области. Таня не просто так удостоилась почетной поездки. Таня была уникальной девушкой. О ней писали в газете «Труд», как о рекордсменке по надоям. Корова Лизка, за которой ухаживала Таня, дала удой больше восьмидесяти литров в сутки!
Кстати, Лизка стала родоначальницей новой породной линейки в СССР. Так что, Таню премировали не случайно, а очень даже заслуженно.
И вот она в первый раз в жизни увидела Москву. Увидела и обалдела от красоты, величия и необъятности столицы. От широких улиц и площадей. От зеленых парков, от магазинов, от обилия нарядных москвичей и… Несметного количества гостей-иностранцев.
И это все девушке из глубинки показалось раем! Сказкой! Сном!
А что обычно случается, когда происходят фестивали? То и случается. Неспроста в 1958 году только в Московских роддомах было зарегистрировано пятьсот младенцев с иным цветом кожи. Вот что значит: отпустили девку погуляти… Без мамки, без присмотра и надзора. Любовь не ждет. Она, как говорится, нечаянно нагрянула. На головы родителей юных грешниц. Грешницы падали в объятья иностранцев, не думая о последствиях. Иностранцы для них были людьми иного мира, почти инопланетянами.
Особенно хорошо падалось в объятья афроаме… (тьфу, какая ерунда, эта толерантность. Тогда о ней никто и не говорил в СССР) негров. Но наша Танюха на свою беду встретила молодого Тэкеши Ичиру, представителя Японии.
Они ни словечка не понимали, общались исключительно знаками. Но так ли важно это? Язык любви для всех народов одинаково звучит. Таня забыла и о своем колхозе, и о степенной Лизке, и о механизаторе Павлике, который уже пять раз звал Таню замуж. Другие не брали: Танюшка уж очень крупная была. Комплекцией на свою Лизку походила. Хоть и щечки румяные, и зубки белые. Но кому такая жена сдалась – это ж не баба, а танк!
Но вот Павлику Таня нравилась. Он и ухаживал за ней: то по лопаткам треснет со всей дури, то по заднице. А ручищи у Павла железные. Не очень-то и приятно такие комплименты получать. А Таня мечтала о нежности.
Вот и исполнились ее мечты. Ичиру был воплощением нежности. Хоть и невысокий. И худенький. Но красивый невероятно, как фарфоровая статуэтка! Танин рост его не смутил. Таня для него тоже была воплощением иного мира. Иной планеты. Иной расы. ДРУГАЯ…
Москва закружила их в кумачовом водовороте. Задурила головы синим небом, городской духотой и запахом утреннего асфальта, увлажненного поливальными машинами. Заманила блеском золоченых «сестер-республик» на ВДНХ, зеленью Патриарших и чеканной строгостью Красной Площади. Ах, жестокая, и ты слезам не веришь…
Расставание разрывало юные сердца. В миндалевидных глазах самурая поселилась антрацитовая тоска. В васильковых очах доярки плескалось неприкрытое горе. Хлебать его теперь Татьяне, русской богине, полным ковшом.
А через месяц Таня, похлопывая Лизку по крутому теплому боку, вдруг побелела и согнулась в три погибели. Лизка повела печальным оком и мотнула головой – догадалась: в Танином чреве появился новенький жилец. Лизка была умной коровой: в этих делах имела богатый опыт. Попалась Танька. Так ей и надо: нечего свою любимицу бросать на напарницу Валентину, дуру набитую.
Вот это трагедия. Хоть в омут головой! Съездила в Москву. Подарочек привезла! Да какой, из самой Японии! Ах ты, Господи, Боже мой! То-то напарница обрадуется: так она убивалась, что не ее отправили на фестиваль!
Татьяна решилась на страшное дело. Нужно было ехать в больницу. Срочно! Страшно, стыдно, жутко, но хоть не к бабке Меланье идти. Хоть не умрет в мучениях. Уже собралась. Отправилась. Но в коридоре гинекологического отделения наткнулась на агитационный плакат и ужаснулась. Это же фашизм натуральный! Рвать на куски собственного ребенка? Дитя от любимого человека? Сама-то ладно, изойдет кровью, намучается, а маленького за что так? И не червячок – живой, дышит, все чувствует, и сердечко бьется… Нет!
Нет и нет. Поднялась и ушла. Родит, как миленькая. Пусть судят. Пусть смеются. А от Ичирки память останется. Вдруг вернется? Ну ведь бывает так, правда?
По деревне поползли шипящими гадами едкие слухи. Бабьи языки мели по избам погаными метлами. Таня ходила, высоко задрав воинственное пузо. Ни слезинки не выдавили из ее васильковых глаз местные сплетницы. А потом и вовсе пришлось им свои рты поганые захлопнуть.
Механизатор Павел пришел в Танин дом вместе со сватами.
- Выходи за меня, Танюша. Жизни без тебя не смыслю. А ребеночка вырастим! Вырастим, поднимем и еще пяток нарожаем! Слово даю!
И слово свое Пашка сдержал. Пяток, не пяток, а младшего братца Анатолия Игорьку родители смастерили. Толик вышел под стать папе и маме – богатырь. Ни один шпаненыш пальцем Игоря не тронул. Боялись. Просто не подойти, не то что подзатыльника влепить. Младшенький Толик всегда около трется. Защитник. А уж как он Игорька любил… хвостиком за ним всюду вился. Игорек, хоть и мелкий, да так сказки читал, такие поделки младшенькому мастерил, такие истории сочинял… разве у кого есть такой расчудесный брат?
И уж оба они твердо знали: ни у кого нет такой мамы – доброй, спокойной и справедливой. Что бы ни случилось, она всегда была такой. Посмотришь в ее васильковые глаза, и любые невзгоды уйдут. Батя иногда явится с какой вечеринки, начнет было бузить, а мама взглянет на него с любовной укоризной – и тот обмякает сразу, спать идет.
А еще в маминых глазах таилась глубокая печаль. Толик ничего такого не замечал, а Толик видел. Где-то там, в черноте зрачков она пряталась.
- Мам, ты что? – спрашивал Татьяну встревоженный Игорек.
А та вроде бы от сна очнется, улыбнется, взъерошит Игорьку его волосы, а в глазах вспыхивает ласковая искорка.
- Ничего, сынок. Какой же ты у меня хороший…
- Да… хороший. А че я мелкий такой?
- Не всем большим быть. Главное, чтобы сердце мелким не было.
Отец больше отшучивался:
- Ешь редьку, побьешь и Федьку! – его любимая поговорка.
А чаще всего говорил:
- В армию пойдешь, так вырастешь. Вон у школы на турниках повиси. Физкультурой заниматься надо! Че ты и в правду, как задохлик, все с книжками? Воды натаскал?
- Толька натаскал!
И подзатыльник сразу прилетает.
- Я посмотрю, у нас один Толька в семье. А ты больше прохлаждаешьси? – и второй щелбан летит Игорю в лоб…
Потом приехали в колхоз на шабашку городские студенты. Шумные, веселые, они охотно возились с местной пацанвой, не менее охотно увивались за деревенскими девушками, и уж с преогромной охотой дрались с деревенскими парнями. Парни ревели, шли на студентов стеной, выдирали колья из ограды, подкарауливали отбившихся от основной группы одиночек. Однажды, крепко выпив, решили проучить одного… Больно плотно притулился тот к Марианне, самой красивой девице на селе. Обидно ведь. Своих городским мало?
Ну… подкараулили. Напали толпой. И каково было удивление вояк, когда паренек раскидал их вокруг себя, как щенков! А он не больно-то собой и велик, щупловат, низковат, в кости тонок. А у всех ребят кровавая юшка под носом. Ну… Про драку забыли сразу.
- Как?
Он им объяснил, как.
- Занимаюсь специальным видом борьбы. По-японски.
- Чего за борьба такая японская? Глазы сузил и вперед? – смеются.
А тот им книжонку рукописную показывает: так и так. Главные движения показал.
Парни рты пораскрывали – сказать нечего.
Игорь разговор взрослых видел, рядом ведь крутился. На ус намотал. Потом пристал к студенту: отдай книжку, отдай!
- Продай! Поменяй! Все отдам: и грузила свинцовые, и крючки! И рыбы наловлю и накопчу! У бати денег спрошу! Заработаю! Пожалуйста! – ну, чуть не плачет.
А студент улыбнулся, возьми и отдай брошюрку Игорьку.
- На, пользуйся, старик. Но копченого леща принесешь!
С того самого дня Игорь открыл для себя карате.
Он стал жаден и алчен. Он везде искал свою Японию. Страну самураев и вишневых деревьев в цвету. Он влюбился в нее и жаждал увидеть хоть раз: таинственные люди, полные тайн и неправильности… Основы борьбы не усвоишь без мастера. Не поймешь скрытой красоты без художника.
Он допер, как узнать тот удивительный мир. И стал учиться на одни пятерки. Игорю необходимо было поступить на морскую службу – только так можно попасть в японский порт. Он мечтал, обучался борьбе, как умел, трудился и видел во сне Ниигату, сверкавшую огнями на фоне черного неба и молился на Масутацу Оямы.
А мать тревожно следила за ним и чуяла скорую разлуку. Вологодская земля не удержит сына Востока. Не нужны Игорьку ни поля, ни пашни, ни вологодские леса, ни русские туманы, ни русские рассветы…
И сказать ли ему, своему любимому мальчику, о самом главном? Ведь он уже взрослый, он имеет право знать.
В 1973 году в колхоз «Рассвет Ильича» прилетело письмо. Оно стоило Татьяне горьких слез – председатель требовал разъяснений. Ему и так все разъяснили, строго приказав доставить почту по нужному адресу и не устраивать тут… Не нагнетать. Но любопытство томило душу – вот и родственнички косоглазенького Игоря объявились.
Татьяна чуть на колени не бухнулась: не губи!
- Не говорите никому. Прошу! Не надо!
Председатель понял: лучше не губить. А то Пашка – мужик отчаянный. Не хватало еще международного скандала. Да и самому проблем с КГБ не хотелось. Молчал потом, хоть и грызло его желание хоть одним глазком узнать: чего пишут?
А писал Тане милый Ичиру. И лицо его Таня помнила: как не помнить – весь его облик запечатлен в Игоре. Ичиро сообщал, что скоро приедет в СССР. И ему разрешили встречу в посольстве. И надо собрать столько-то бумаг. И что он хочет просто ее увидеть и ни на что не претендует и не желает разрушать личное счастье Татьяны. Ичиру так и не женился, работает в торговой фирме, которая на данный момент активно сотрудничает с Россией: в СССР поступает электроника, а в Японию – металлы, нефть и древесина.
Письмо было заранее переведено на русский, и потому выглядело суховатым, деловым. И правильно – излишней лирики наше государство не поняло бы. И так снисхождение делает, поняв ситуацию. Все-таки Япония. С ней надо торговать. Пока.
И мать поговорила с сыном. И сын увидел своего настоящего отца.
***
А потом все завертелось. Вспоминать тошно. Страна не желала отпускать Игоря в гости к «новому папе». С одной стороны – справедливо: где родился, там и пригодился. Советский гражданин, между прочим. Ишь, развели тут малину.
А с другой стороны… Отношения двух стран на подъеме. Торговля идет. Почему бы не добавить в эту историю капельку мелодраматической сентиментальности? Дали со скрипом добро.
Игорь улетел в свою мечту. А Татьяна осталась под крылом родного мужа и Анатолия. Она не желала их предавать. Только и осталось у нее память о том, как Ичиро, склонив перед ней поседевшую голову, поцеловал Танину жесткую ладонь и сказал по-русски:
- Спасибо за сына, Таня-сан.
Автор: Анна Лебедева