Слабым утешением для Мигела относительно Испании было то, что ему хотя бы не нанесут удар в спину. С одной серьезной оговоркой – пока упрямый и вредный старик Фердинанд еще жив.
А вот с отношением Франции к Португалии всё было куда печальнее: снисходительная моральная поддержка в течении нескольких июльских дней 1830 года сменилась презрительным присматривающим прищуром. Речь об Июльской революции, верхушка буржуазии заставила подвинутся старую монархию и старую же аристократию. На трон обновленного и буржуазно реорганизованного Французского королевства, удачно и нахально взошел Луи-Филипп. Собственно, они с Мигелем были одного поля ягоды: оба слегка узурпаторы. Но ведь француз – либерал, а португалец – абсолютист, так что «это совсем другое».
Если уж отрекшийся Карл X не торопился с признанием Мигела, то от новых правительства и короля Франции и вовсе не приходилось ждать ничего хорошего. Но пока у Мигела был некоторый запас времени, всё еще не так плохо. Отношения с Испанией усложнились, с Францией испортились, но пока никто масштабно не пытается оспорить захват короны. Мятежная Терсейра – образно и буквально, капля в океане. Можно предположить, что Мигел внимательно и тревожно следил за делами своего старшего брата-императора и пока, на 1830 год, мог быть несколько удовлетворен.
Дела в Бразилии обстояли не лучшим образом (честно говоря, черт ногу сломит, но об этом чуть позже), что не могло не радовать правящего короля Португалии – ведь Педру не мог покинуть свою новую родину. Одним из основных упреков со стороны бразильской оппозиции по отношению к императору было то, что он думает о Португалии больше, чем о Бразилии.
Если уже одни только разговоры приводили бразильцев в бешенство, то о каком-либо серьезном вмешательстве в португальские дела, кроме как моральной поддержки португальских либералов в Лондоне и на Терсейре (максимум, крайне ограниченное личное финансирование на свой страх и риск, в виде манипуляций с тем же бразильским фрегатом, в период мигелистского восстания на Терсейре) и реальной защиты прав Марии II не могла идти и речи. Педру I был связан по рукам и ногам своими обязательствами перед собственной империей. Так что у Мигела было на что надеяться.
Но вернемся к Франции. Что самое опасное, если уж для новой либеральной Франции Мигел был никем: почему бы тогда не попробовать его на прочность? В конце концов, он непризнанный французским государством правитель, ему можно даже войну не объявлять. Случай представился совсем скоро. К тому же, по всей видимости, Мигел уже ровно два года сидевший на троне, по молодости, горячности и неопытности недооценивал эту опасность. Не очень ясна ситуация с его непризнанием Июльской монархии.
Мигель отказался признать Луи-Филиппа королем, ровно, как и не желал признавать новое государство во Франции, но здесь ситуация странна вот чем: признала ли бы его Франция в случае, если бы Мигель признал Июльскую монархию? Судя по всему, французы требовали от Мигела безоговорочного признания, не обещая ему взаимности. Всё же борьба с этим «обменом не признаниями» была явно неравна.
Луи-Филиппа признал даже Николай I, который крайне негативно отнесся к падению Карла X. Признал несмотря на сильную неприязнь, император России рассматривал Луи-Филиппа, как наглого выскочку, вне очереди поправшего «божественное право» монархов. Николай даже прорабатывал вопрос интервенции во Францию, разумеется, учитывая эпоху и обстановку в Европе, это было явно несбыточным предприятием и идея быстро сошла на нет; уже позже в 1848 году, Николай даже к республике во Франции отнесся более благосклонно, чем к Луи-Филиппу. И хороший вопрос – не слишком ли нахален и самонадеян был король Мигел, если позволил себе не признавать новое французское правительство, то есть, дерзнул на то, на что не мог пойти исходя из политических условностей даже русский император?
Между тем, либеральная Франция и без этого существенно пересмотрела свою внешнюю политику и в первую очередь по отношению к Пиренеям. Если уж во Франции случилась новая революция и старая монархия была опять свергнута, то очевидно, что со Священным союзом, французам теперь не по пути.
Священный союз, который создал Александр I в 1815 году, совместно с Австрией и Пруссией, как раз и должен был защищать права старых монархий, бороться с революциями и антиклерикализмом. Последние (правящие) «старые» Бурбоны Людовик XVIII и Карл X, приняли в нем самое деятельное участие: в 1818 году этот альянс стал называться Союзом Пятерых (также к нему присоединилась и Великобритания, хотя и державшаяся несколько особняком). В 1823 году именно французские войска (Сто тысяч сыновей Святого Людовика) восстанавливали в Испании трещавшую по швам абсолютную монархию. Но есть один важный нюанс – Людовику XVIII и Карлу X, королевства Испании и Португалии нужны были как стабильные монархии, дружественные Франции, как равные партнеры в европейском балансе сил. Ну разве, что «чуть-чуть» признавать первенство «старой» Франции.
Либеральной же Франции нужно было нечто иное – подчиненные Пиренеи, своеобразный протекторат. И вот здесь правительству Луи-Филиппа удалось достигнуть предварительного (пока) соглашения с Англией, которая желала того же. Ну, а с чего же тогда кто-то позволил португальским либералам обретаться в Лондоне, не из-за гуманных же соображений? Англичане приютили у себя этих высоких сеньоров «про запас», на всякий случай, так как пока было совершенно не ясно, что делать с Португалией.
В 1831 Франции представился отличный повод чтобы: во-первых – наказать Мигела за дерзость, а, во-вторых – провести разведку боем и понять на что способна Португалия сейчас.
Продолжение следует…
****
Поддержать автора подпиской на Boosty: https://boosty.to/nigmechta
Прямая поддержка автора: 2202 2053 7037 8017
