Автор: Людмила Белогорская
Уперев «руки в боки», Ефросинья стояла посреди дороги, поджидая супруга. Стояла с решительным видом и непреклонно, как скала, и по этой непреклонности ближайшие соседи понимали, что скоро начнётся концертная программа. Привычная, обкатанная, но всё же…
Дед Тихон, бывший уже изрядно «подшофе», тем не менее издали узрел свою половину. Инстинкты сработали не хуже, чем у собаки Павлова: он весь подобрался, подтянулся и даже, кажется, росточком выше стал. Тихон добросовестно пытался идти точно посередине улицы, но дурные ноги не хотели слушать светлую голову – штормило его нешуточно...
-Я люблю тебя, Фроська! - радостно улыбаясь, Тихон тянул руки к жене, пытаясь обнять её.
-Да что ж это такое творится-то? Доколь ты, сморчок плешивый, будешь кровушку мою пить? Опять наклюкался?
Ефросинья схватила Тихона за шкирку и, встряхнув для порядка, поволокла домой. Силушкой Господь Бог бабу Фросю не обидел, и Тихону, ведомому твёрдой рукой, оставалось лишь переставлять ноги. Продолжая ругаться, она приткнула Тихона в углу на лавку и начала стаскивать с него ботинки.
-Фроська, слышь, Фрось? Я люблю тебя, Фроська!
Тихон с умилением глядел на всё ещё сердитую жену.
-Подь ты дальше со своей любовью, пенёк дубовый! – отмахнулась от него она. – Спать на полу будешь, пьянчуга этакий!
Ночью, вслушиваясь в переливы дедова храпа, она долго лежала без сна, вспоминая свою жизнь. Вроде и не жила ещё, а жизнь-то почти пролетела. Да как-то незаметно, бестолково, без особых радостей. Не так ей хотелось прожить свою жизнь, ох, не так!
Была в девичестве Фрося невестой завидной. Высокая, стройная, красивая – всё при ней. И работать умела, и повеселиться любила. Как, бывало, затянет своим звонким голосом песню – люди на полуслове умолкали и, замерев, слушали… И парень у неё под стать ей был – и красивый, и работящий, Семёном звали. Девчата в деревне завидовали Фросе, всё выспрашивали, чем она его приворожила:
-Ходит он за тобой, как ниточка за иголочкой, ни на кого более не смотрит…
-Ой, скажете тоже, - фыркнула однажды, не выдержав, Дуська, «заклятая подруга» Фроси. – Его просто никто, кроме Фроськи, и не пытался приворожить! Да стоит мне только пальчиком поманить – побежит за мной, как миленький!
-Попробуй, - пожала плечами Фрося.
Кто его знает, что такого сделала Дуська, но вскоре Семён от Фроси переметнулся к ней. И на посиделках рядышком, и на праздник под ручки по деревне прогуливаются. А Фрося? А что Фрося, гордая она была. Чувствовалось, что переживает, но молча, всё в себе носит.
-Ну что, права я была? – не выдержала однажды Дуська, явно наслаждаясь своим триумфом.
-В чём? – спокойно спросила Фрося.
-Семён-то теперь мой. Мой! Свадьбу мы осенью сыграть хотим!
-Бог в помощь! – пожелала ей Фрося. – Да, пока не забыла – поблагодарить я тебя хочу. Спасибочки, что глаза мне открыла на моего бывшего жениха. А то бы, не приведи Господь, вышла бы за него, не узнав, с кем связываю жизнь…
-Поди ж ты, - скривила губы Дуська. – А с кем ты теперь осталась-то, невеста невостребованная? Думаешь, нужна кому будешь?
-На всяк товар свой купец найдётся, - усмехнулась Фрося. – Вон, за Тихона замуж пойду. Возьмешь меня замуж, Тиша?
Тихон, невысокий паренёк с рыжими кудрями, отложил гармошку и приосанился:
-Да кто ж откажется от такой красавицы?
-Так засылай сватов завтра! А пока пойдём, прогуляемся, да обговорим кое-что…
И Фрося, подхватив новоиспечённого жениха под руку, увела его в темноту. Никто не засмеялся, глядя на эту пару – ведь Тихон едва доставал Фросе до плеча. Все молча проводили их взглядами, почему-то избегая смотреть друг на друга.
Вот так Ефросинья стала женой Тихона, и свадьбу они сыграли на неделю раньше Дуськиной. Посудачили, конечно, деревенские пару недель, да и успокоились, на другие события переключились. Через полтора года сынок в их семье родился, Стёпушка. Больше детей Фросе Бог не дал.
Что можно вспомнить о тех временах? В колхоз вступили, как и большинство односельчан, страну поднимали, новый мир строили. Только-только на ноги встали и начали радоваться налаживающейся жизни – чёрной тучей фашисты обрушились на страну. В сорок первом Стёпушке восемнадцать исполнилось, и в июле он и его дружок Николай добровольцами ушли на фронт.
Три письма успели получить от сына Ефросинья с Тихоном, целых три письма. Фрося перечитывала их по нескольку раз в день, огрубевшими пальцами гладила тонкие листочки. А потом пришла похоронка. И всё – кончилась Фросина жизнь. Теперь она уже не жила – существовала. По-прежнему с утра до ночи работала в колхозе, после автоматически управлялась с домашними делами. С Тихоном они почти не разговаривали – о чём? Видела она у него в глазах ту же застывшую боль, что и её терзала…
Бабушка Ефросинья, держась за поясницу, встала с кровати, сетка которой недовольно заскрипела. Выйдя в сени, зачерпнула из бочонка ковш воды, напилась. Снова легла, погрузившись в свои думы.
Нет, не такой уж пустой и бесполезной она была, её жизнь. В войну сколько вынесли на своих плечах, вспоминать страшно. Но выдюжили, выстояли. Тихон, которого по причине хромоты в армию не взяли, дневал и ночевал на полях, Фросина бригада была лучшей в колхозе…
Лишь под утро чуткий сон сморил Ефросинью. Сквозь сон она слышала, как встал Тихон, убрал брошенный на пол тулупчик, на котором спал, и подушку, стараясь не скрипнуть дверью, вышел из дома. Вскоре и она встала, захлопотала по хозяйству.
-Ну што, голубь ты мой сизокрылый? – приветствовала Ефросинья мужа, складывающего в поленницу нарубленные дрова. – Не хошь мне сегодня повторить, что вчера орал на всю деревню? Аль не помнишь?
-Не помню, - старательно отводил глаза в сторону Тихон. – Ей-Богу, не помню!
-У-у-у, пьянчуга! Глаза бы мои тебя не видали! - ворчала Ефросинья. – Ладно, пошли чаёвничать, пока оладьи не остыли!
Она давным-давно смирилась с этой Тихоновой слабостью, ругалась просто для порядка – а как же иначе, коль мужик на бровях домой приходит? Да и нечасто Тихон употреблял в таких количествах, обычно знал меру. Мастер он у неё был знатный, всё делать умел. А в деревне сколько дворов без мужиков, сколько вдов и безмужних баб, и всюду мужские руки требуются. Никому не отказывал Тихон в помощи – что по дому починить, забор поправить, дров нарубить. Денег за помощь не брал, а вот угоститься мог…
Отшумела дождями осень, задули холодные ветры, а в начале ноября пришла в их края настоящая зима, с вьюгами-метелями, с трескучими морозами. Тоскливо зимой старикам – только сиди, да в окошко гляди, радио слушай. Так и сидели, под треск поленьев в печи думы думали, весну дожидаясь.
Но вот уж небо забрезжило синевой, солнышко улыбаться стало. Появились на пригорках первые проталины, ощетинились первые робкие колючие травинки. Сосульки на солнышке плачут, роняя слёзы на завалинку. Любил Тихон это время, ох, как любил! Природа просыпается, деревья и травы соком наливаются. Зимой казалось – не будет впереди уже ничего хорошего, ан нет – даже ему в его семьдесят пять жить хочется, теплу, весне и солнышку радоваться.
Тихон сидел на пригорке у реки, мастерил свистульку – обещал давеча соседскому мальцу. Краем глаза он наблюдал за ватагой ребятишек, собирающихся перебежать по льду на другую сторону реки.
-Ох, зря они, зря, - покачал он головой. – Лёд-то ноздреватый уже, крошиться начал.
Тихон привстал и, приложив ладонь козырьком ко лбу, стал вглядываться вдаль. Остановить бы ребятню, да как - не услышат! Мальчишки вдруг с криком бросились кто куда, и Тихон увидел, что там, где они только что стояли, лёд треснул. Один из мальчишек, чуть замешкавшийся, лежал на краю льдины, пытаясь удержаться и не скатиться в ледяную воду.
-Ох ты ж, Господи Боже мой, - подхватился Тихон.
Сбросив телогрейку и сапоги, он побежал к реке, откуда только прыти столько взялось? С разбегу влетев в ледяное крошево, он на миг задохнулся – всё тело обожгло нестерпимым холодом. Но тут же, по грудь в воде, осторожно добрался до испуганного мальчонки и, подхватив его за воротник пальтишка, потащил к берегу. Навстречу уже бежали мужики…
Мальчонке что – он уже на следующий день гонял по улице, шмыгая сопливым носом. А Тихон застудился не на шутку, слёг. Ни банька горячая не помогла, ни отвары, Фросей приготовленные. Хрипел, захлёбывался кашлем, а потом долго приходил в себя. Фельдшерица каждый день заглядывала, слушала, вздыхала, качая головой:
-В район надо, в больницу!
А какая тут больница, весенним паводком отрезало деревню от всего мира, даже хлеб уж неделю в магазин не завозили. Пришлось хозяйкам вспоминать прежние навыки.
Ефросинья сидела рядом с кроватью, на которой лежал муж. Тихон то впадал в забытье, то приходил в себя.
-Ты уж, Фросенька, не серчай, что бросаю тебя одну, - прошептал Тихон. – Ты сильная, ты справишься…
Горячими ладонями он сжал Фросину руку и поднёс её к своим сухим, потрескавшимся от сильного жара, губам.
-Да что ж ты говоришь-то, Тиша! – заголосила Ефросинья. – Выздоровеешь ты, обязательно выздоровеешь!
-Нету сил у меня больше, милая, - покачал он головой. – Я люблю тебя, Фросенька…
Он закрыл глаза и провалился в беспамятство.
Хоронили Тихона всей деревней, колхоз поминки в клубе организовал. Много доброго вспомнили односельчане о своём земляке. Вот ведь и не при должности человек был, вроде маленький, вполне себе рядовой человечек, а такой след о себе оставил, что долго не сотрётся и не выветрится из памяти.
Сидит бабушка Ефросинья, устремив пустой взгляд за окно. Смотрит на просыпающуюся природу, но ничего не видит. Мысли её витают далеко от её старенького домика – в ином времени они, в ином пространстве. Сколько раз она ругала себя за то, что из-за гордости непомерной замуж за Тихона пошла. Кому что доказать хотела? Ведь не было меж ними никакой любви. Сложись всё по-другому, иную жизнь бы прожила.
А сейчас почему-то вспоминается другое. Как из каждой поездки в райцентр привозил ей Тихон то бусы, то серёжки. А однажды, на зависть всем деревенским кумушкам, платок подарил невиданной красоты, павловопосадский. Из поездки в Москву, на ВДНХ, куда Тихона послали как передовика, привёз ей сапоги модные и – чудо чудное – букет цветов. На те сапоги, а, тем паче, на тот букет, вся деревня смотреть приходила. Сапоги-то – оно понятно, а вот букетов в деревне жёнам никто отродясь не дарил… Стиральная машина опять же у Фроси появилась у первой в деревне.
-Ты же красавица, Фроська, поэтому не должна гнуть спину над корытом, - заявил Тихон в ответ на причитания жены по поводу ненужной траты денег. В этом был он весь…
Кап- кап… Кап-кап-кап…
-Весна, - горестно вздыхает Фрося, очнувшись от забытья. – Капель…
Да нет, это не сосульки слёзы льют. Это её, Фросины, слёзы капают на гладкую столешницу стола, сделанного руками Тихона.
-Ты уж, Тиша, прости меня, неразумную. Всё счастье ждала, не видела, что рядом оно. Счастье-то разное бывает. И любовь - она тоже разная. Не могу я без тебя, не хочу! Жди меня там, на небесах.
Ефросинья смотрит на белые облака, плывущие по небосводу. Где-то там он, её Тихон.
-Я люблю тебя, Фроська! – прозвучал в ушах его голос.
Голос, который не спутаешь ни с каким другим.
