За Владимиром Соллогубом прочно закрепилась репутация "гуляки праздного". Никому другому не простили бы заимствования чужих идей и находок - а ему прощали. Каждый раз было любопытно, неужели сможет подать идею по-новому?
Вот так, с предвкушением, читатели открыли новую повесть "Тарантас". Уже наслышаны, что это по мотивам "Мёртвых душ". Но если у Гоголя невероятный, невозможный сплав эпоса с карикатурой, то чего ждать от Соллогуба?
... На московском бульваре случайно встретились два помещика, соседи по имению. Василий Иванович да Иван Васильевич.
Василию Ивановичу лет пятьдесят, хозяйство - его страсть, гречиха у него родит сам-восемь, и охота заведена, и рыбалка, и все сельские удовольствия. И Париж не нужен. В Москве он по делам. Пожалуй, и гульнул бы, но кажется, дородная и строгая супруга всё-ё-ё видит даже из казанского имения!
Ивану Васильевичу едва за двадцать, и он только что из-за границы. Пожил в Париже, в Италии, в Германии, наслушался - нахватался - запутался в теориях. Давно ли русские европейцы, хлебнув просвещения, мечтали просветить убогую родину? Но теперь не то, теперь, пожив за границей, молодые люди возвращаются восторженными патриотами, отращивают бороду и отправляются Россию изучать! Отправился бы сию минуту, да признаться, поиздержался... в некотором затруднении.
Василий Иванович решительно предлагает ехать вместе. В тарантасе. Чем же так смущён Иван Васильевич? Чтобы это понять, надобно знать, что такое ТАРАНТАС!
Невероятное сооружение, похожее на корзину, или исполинскую чашу преждепотопного обеда. В эту лодку укладываются узлы-картонки-баулы-ящики. Здесь всё для хозяйства (куплено по списку), и подарки родне, и игрушки детям, и колониальный товар к столу... Наконец, когда лодка почти наполнена, всё это покрывается тюфяками, а сверху перинами, одеялами и подушками. На запятках привязаны гигантские чемоданы, под сиденьем кучера славный погребец с полным "чайным обиходом", пироги и прочая снедь.
Наконец, улеглись на эту гору - накрылись - тронулись. Иван Васильевич старательно прячет лицо - вдруг его, утончённого европейца, увидят знакомые!
Разговоры попутчиков, сценки на постоялых дворах, маниловские прожекты Ивана Васильевича, как он устроил бы гостиницы в русском вкусе, с парнями улыбчивыми и услужливыми вместо этих нерадивых прошек... Ревностный отчизнолюбец всё яснее понимает, что свернула Русь со своего пути, надобно вернуться в допетровскую старину! А что в этом невозможного, если несколько его приятелей одного с ним мнения?
Вот один из них служит во Владимире. Почему уехал из Петербурга? А это "простая и глупая история": обнаружил, что там - вечная гонка за призраками. Сколько ни получай, всё равно разоришься и запутаешься в долгах: настолько светские условности требуют лишнего прежде, чем нужного. Объяснил жене, что имение его может пойти с молотка, если сам не поедет в деревню и не займётся хозяйством. Жена ехать отказалась: не так воспитана. Ей без Невского и театров - не жизнь. Тогда уехал сам - и перестал существовать для всех: для жены, для друзей... А кому и зачем он нужен, если у него даже не пообедаешь? Жена? О ней тут же насочиняли таких фантастических сплетен, число её любовников довели до таких невероятных пределов, что ... помирилась с мужем. Да и как на неё сердиться, сам намного ли умнее?
Неужели? А Иван Васильевич до сих пор полагал, что Русь - святая! Это только в германиях-франциях глупость и подлость, а у нас дворянство заразилось чуждыми влияниями. В простом народе такого нет и быть не может!
Встреча с цыганским табором. Надо же, и сюда проникли европейские моды! Платья цыганок, видно, куплены из третьих рук у мещанок. Но поют хорошо, а главное, как ни парадоксально, не совсем ещё изолгались. Цыганка Наташа благодарна за внимание, за разговор по душам! Но русский-то народ где изучать и как? Пока видел только вечно ругающихся мужиков, да закопчённые избы, да щи с тараканами. И где эти идиллические избушки, в которых седые слепцы поют предания старины? Пропадает же наша культура, спешить надо!
Поискал "исконных корней" в Печорском монастыре, попытался расспрашивать об истории городов, которые проезжали - понял, что никто ничего не знает. И сам помнит лишь какие-то отрывки школьных сведений.
Рассказы о сельском празднике, о раскольниках, о чиновниках, среди которых нашёлся один честный - всё это похоже на дневниковые записи, которые автор сведёт в один сюжет... как-нибудь потом. И создаётся впечатление настоящих путевых записок. Калейдоскопа лиц и событий.
Но характеры главных героев - это достижение автора. Серьёзное.
Василий Иванович - "непорочная душа", сын крепостника-самодура и покорной, безвольной матери, чувствуя отвращение к ТОЙ жизни, не набрался, однако, никаких "идей". Он точно знает, как жить ни за что не будет, а как надо? Ну хотя бы, чтобы каждый в имении занимался своим делом, и бесполезным "дуракам" работу найти. И крестьяне полюбили его уже за то, что не обижает, невозможного не требует.
И жену нашёл такую, чтобы "со своей головой", могла бы заменить его в управлении хозяйством. И оказалось - у жены это получается даже лучше. Любят они друг друга и детей безо всякой "романтики", а просто каждый день стараются друг друга чем-нибудь порадовать. И очень ловко вместе варят варенье. За что их все в округе считают людьми, самыми скучными.
А Иван Васильевич из семьи, где стеснялись говорить по-русски. В гувернёрах недостатка не было: французы словно мстили нам за свою неудачу, оставив нам несметное количество фельдфебелей, сапожников, куаферов, которые под предлогом воспитания испортили нам целое поколение. Впрочем, Ивану повезло: его наставник не был совсем уж круглым невеждой. И воспитание на Расине и Вольтере - не самое худшее. Да только в результате получился французик, для которого всё русское выглядит каким-то недоразумением.
Но ведь и у него здоровая натура! Заграница научила сначала гордиться тем, что он "не такой", потому что Европа, оказывается, вовсе не светоч нравственности. А там уже шаг до любви к своей "не такой" родине. И мыслей о том, какой эта родина должна стать.
Во сне Иван Васильевич летит над Россией не то в тарантасе, не то на орле, и с высоты видит страну сказочной красоты. Спускается ниже - и вот уже можно рассмотреть чистые города, широкие улицы, высокие дома... Везде вывески на первых этажах. Ясно - здесь не пьют, а занимаются ремёслами. Нигде не видно ни пьяных, ни калек, ни праздношатающихся детей - приюты, больницы, школы - для всех. Без исключения! И готовит школа "к полезной жизни, к честному имени, к похвальному труду".
А города-то не фантастические, знакомые, просто исчезли лачуги - и теперь видно, что "архитектурой мы перещеголяли Италию". Но как?!
Оказывается, мы начали позже других, и выучились на чужих ошибках. Да так выучились, что указали путь всему человечеству! Все кричали много о своих правах, боролись за свои права, слишком часто забывая об обязанностях. Мы же во главу угла поставили обязанность, долг. Смогли великим народным подвигом отстоять себя от всех вражеских сил, объединить просвещение со свободой - тогда и права появились. И сумели достичь равновесия прав и обязанностей.
Каково же было пробуждение от чудесного сна? Тарантас перевернулся, вытряхнув пассажиров в канаву!
Сделает ли Иван Васильевич хоть что-нибудь для приближения светлого будущего? Вряд ли. Так же, как и его автор, Соллогуб Владимир Александрович.
Несчастная барская привычка ничем не заниматься слишком серьёзно. При таком даровании - и так мало написать! Особенно обидно, что его воспоминания Глинке, о Гоголе, о Лермонтове так и остались в отрывках.
Светская сценка. Лермонтов читает:
- На воздушном океане
Без руля и без ветрил
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил...
Все в восторге: "Браво, браво, это пушкинский талант!"
Соллогуб не согласен: "Нет. Это лермонтовский талант, и он стоит пушкинского".
- Нет, брат, далеко мне до Александра Сергеевича. Да и немного мне осталось. Убьют меня, Владимир.
"Не от чеченской пули умер гениальный юноша, но на русское имя легла чёрным пятном его смерть!"
А воспоминание о знакомстве с Пушкиным - зарисовка светских нравов. Трагикомическая. "Жена его - украшение всех собраний. Для того, чтобы приглашать её на балы, Пушкин был пожалован камер-юнкером. Певец свободы, наряженный в придворный мундир для сопутствования жене, играл роль жалкую, едва ли не смешную. Это он чувствовал глубоко".
И когда нервы Пушкина были на пределе, когда он готов был увидеть насмешку и там, где никто и не думал его задевать, и произошло его знакомство с Соллогубом.
Натали позволила себе подтрунивать над Владимиром Александровичем: это же так смешно, что накануне ему отказала невеста! Соллогуб не стерпел:
- Наталья Николаевна, вы же не девочка, чтобы над этим смеяться!
Едва заметная размолвка? Но Пушкин в тот же вечер прислал ещё не знакомому Соллогубу вызов на дуэль: "Вы напомнили моей жене, что она уже не девочка"...
Знакомство состоялось, и переросло в дружбу. О несостоявшейся дуэли вспоминали со смехом, но Пушкин по-прежнему буквально искал скрытых врагов. Зачем?!
"Он обожал жену и был в ней вполне уверен. Он... страшился светской молвы, страшился сделаться ещё более смешным перед светским мнением. Эта боязнь и стала причиной его смерти".
Острый взгляд, глубокие мысли, впечатления умного, тонкого наблюдателя. Оставил Владимир Александрович потомству свой, самобытный портрет пушкинской эпохи. А сам в семье счастлив не был, по службе успеха не имел. Столь прочной оказалась репутация светского повесы.
(Начало рассказа про Соллогуба здесь:
