Это про Онегина. И если бы первые читатели не знали, что Пушкин познакомился с Владимиром Соллогубом в середине 1830-х, они точно решили бы, что "молодой повеса", не умеющий толком ничего, "списан" с этого модного автора! Светского бездельника, и при этом общего друга всех столичных литераторов. Очень уж человек был душевный, и с большим природным дарованием.
Это потомки скажут, что граф Соллогуб "не нашёл себя" - брался за всё, в том числе и за литературу, но "с барскою небрежностью обращался со своим талантом, не заботился об его развитии, и... остался навсегда литературным дилетантом" (отзыв Панаева). А Белинский отмечал, что произведения Соллогуба "согреты тёплым чувством любви и пронизаны благородством мыслей".
Но тогда, в 1830-е годы, никто не спешил делать выводы. Просто наслаждались языком писателя, "современным" даже и для нас сегодня, и его умением рассказать о своих современниках, не задевая ничьих самолюбий. Отметить и достоинства людей своего круга, и ... никчёмность. Так, что читатели, должно быть, вздыхали: "Не мы такие - жизнь такая!"
Многие получили анонимные письма с пасквильным "дипломом рогоносца", но только Владимир Александрович не стал даже распечатывать. Явился к Пушкину с этим пакетом и предложил себя в секунданты. Это было в ноябре 1836 года. Пушкин был очень тронут, ведь они были едва знакомы. Но именно Соллогубу удалось эту дуэль предотвратить. Точнее, как позже выяснится, отложить...
А рассказы Соллогуба тогда печатались один за другим: "Два студента", "Три жениха", "Серёжа"... Автобиографические? Или всё же о "типичном" Современнике?
Дерптский университет - место действия нескольких коротких повестей. Провинциальный городок, но эта провинция мало похожа на русскую. Миниатюрная Европа с миниатюрными событиями, лишь иногда нарушающими сладкий сон: здесь бывают лишь "крестины с конфетками, свадьбы с шампанским да похороны с лимоном". А так как студенты здесь не столько учатся, сколько просто проживают лучшие годы юности, обыватели устраивают балы. Надо же показать своих дочек, тем более, что среди студентов есть и состоятельные, и даже знатные!
А лучше всех Эмилия, дочка покойного профессора. В этом не сомневаются два юнца: Эдуард и Виктор. Немец и русский. Соперничество двух молодых петушков забавно, а объяснение Виктора с отцом-графом претендовало бы на целую драму... будь Виктор героем. Но нет, перспектива хорошей службы, придворного чина и наследства для него поважнее "уютного домика с милой подругой".
Через несколько лет судьба привела его в Дерпт - и что же? С Эдуардом встретились как наилучшие друзья, и потягивают винцо у камина в его уютном домике, увитом розами. А подаёт выпить-закусить конечно же, милая Эмилия. И Виктор уже недоумевает, неужели он мог желать такой бескрылой жизни? Он-то придворный! С чином и наследством! А романтизм - это для немцев...
"Серёжа" - это сознательный эксперимент. Попытка создания "героя без характера", и попытка удачная. Дворянчик везде и во всём поступает, как принято, как одобряется светом, и что в результате? Вот он едет в двуколке по святой Руси, морщась от "этнографии" - самоваров, сапожек, баранок да ленивых щей. Просто умер бы от тоски, но ведь он едет к любимой! Любимая, конечно же, замужняя дама, к которой муж равнодушен. И она к нему тоже. Танцует и наряжается, а это утомительно - отнимает всё время и силы. Думать? А зачем, если жизнь удалась? Бальзака, впрочем, читала, как и Серёжа. Вот и всё общее, что они обнаружили. Достаточно, чтобы его воображение воспламенилось, но она и не вспоминает о Серёже между редкими встречами.
А вот Серёжа в имении. "Молодой барин приехали!" Управляющий приказывает мужикам выходить с хлебом - солью и благодарить барина за его отеческие попечения. Выходят и благодарят. Надо что-то ответить, о чём-то спросить. И молодой барин едва придумывает вопрос: "Довольны ли вы управляющим?"
- Обиды большой не терпим, разве иногда выругает-поколотит... И тут же осеклись под взглядом управляющего: "Да ведь без этого нельзя"...
- Смотрите же, работайте хорошенько, трудитесь, любите друг друга, ходите в церковь, уважайте своего управляющего - и вы все будете счастливы!
Мужики расходятся, почёсывая в затылке: "Вишь, добрый барин. Бает так гладко, что и не поймёшь ничего".
Знакомство с добродушными соседями, поездки друг к другу в гости, обратившиеся в привычку. Романтическая начитанная барышня Олимпиада, которую молва очень скоро нарекла его невестой. А почему бы в самом деле и не жениться? Ах, нет, как же можно: за ней всего восемьдесят душ! Да над ним же смеяться будут, а значит, прощай Петербург?! Бежать из этой глуши, пока его ещё хоть как-то помнят в столице!
Но оказалось, не помнят: любимая графиня кокетничает с другим. Неужели напрасно бежал от любящей его Олимпиады?
Она же такая тонкая натура, она же могла умереть. Что если и в самом деле умерла, и он теперь убийца?!
Но через пять лет письмо от Олимпиады: её мужа несправедливо обошли наградой. Полагает, что Сергей Дмитриевич в столице имеет вес, и просит его похлопотать.
Вот так. Была минутка поэзии в жизни - и всё. А балы-театры продолжаются.
Что же, этот Серёжа - помесь Онегина с Хлестаковым? Но какими средствами автор достиг того, что смеяться над ним читателю не хочется? Скорее захочется примерить его судьбу на себя: а я могу быть хозяином своей жизни? Или тоже - куда кривая вывезет? Могу хоть немного выйти из круга, определенного рождением?
Именно тогда критика (во главе с Белинским) заметила, что господин Соллогуб совершенно спокойно пользуется находками гениальных современников. Где возьмёт готовый поворот сюжета, где готовый характер. Но назвать это плагиатом язык не повернётся, настолько он умеет говорить с читателем свежо и задушевно. Предлагая ему не просто оценить себя, а взглянуть на себя и "свое житие" с иронией. Самоиронию очень скоро назовут чертой Соллогуба, наиболее привлекательной.
И словно поддразнивая критиков и читателей, следующую повесть Владимир Александрович назовёт "краденым" названием. "Метель".
В отличие от пушкинской "Метели", никакой интриги. Просто зарисовка, поэтическая настолько, что впору назвать её по-тургеневски, "стихотворение в прозе".
Зима, метель, постоялый двор. В одной комнате пережидают непогоду молодая женщина и офицер. Не решаясь заговорить, наблюдают друг за другом. В ней нет той "неучтивой красоты, которая требует немедленного удивления", но в такие лица чем больше вглядываешься, тем больше нравятся. Одета просто, по-дорожному, ровно так, чтобы были видны и достаток, и вкус. Хочется молча любоваться и придумывать, как, какими судьбами такой бриллиант оказался в такой глуши?
Но через полчаса они уже говорили, как старые знакомые. Нет, в столице она никогда не бывала. Да, у неё муж и бабушка. Да, безвыездно в деревне. "Занимаюсь хозяйством, вышиваю, читаю. В заключении научишься ценить хорошую книгу".
Попытка заговорить о любви её смутила - совсем не светская дама, и отлично это сознаёт. "Мы с вами встретились случайно и никогда более не увидимся... Вы смеётесь над уездными дамами, и Пушкин над нами смеялся. Все жалеют об узнике в темнице, но никто не пожалеет о женщине, приговорённой к вечному заточению. А вам весело в Петербурге?"
- Странно... Я от излишества, вы от недостатка, но оба мы дожили до одного, то есть до тяжкой скуки. Вам негде развернуть души и сердца, мы же чувствуем, что душа и сердце подавлены в нас. В вас кипят надежды и сила, нас давит бессилие и немощь... я покажусь вам глуп, смешон, дерзок, но я люблю вас без ума!
- Не стыдно ли вам?
- Нет. Это пройдет, может быть, завтра... Судьба не назначила нам быть вместе, но мы поняли друг друга, оценили друг друга, будет нам тёплое, задушевное воспоминание.
Бледный беловатый луч прорезался из окна. Метель кончилась.
Ничего не произошло, никакого приключения? Но почему так обидно за людей обыкновенных, даже имён которых мы не узнали?!
(окончание рассказа здесь:
