Глава 61
– Ожоги правой руки и лица второй, третьей степени.
– Как это случилось? – спрашиваю коллегу из «Скорой».
– Была какая-то облава на нелегалов. Группа рабочих оказалась в подвале.
– Держите на кислороде. Проверьте уровень карбоксигемоглобина, – даю назначение и спешу к следующему пострадавшему.
– Я посадил её на переднее сидение, – рассказывает врач из другой «неотложки», держа на руках девочку лет четырёх.
– Ожоги? – спрашиваю.
– Поверхностные порезы правой голени.
Ребёнок что-то лопочет на незнакомом языке.
– Что она говорит? – машинально спрашиваю коллегу.
– Наверное, что хочет видеть свою мать, – пожимает он плечами.
Ещё пострадавший.
– Отравление дымом с симптомами плевралгии.
– Проверьте кровь на газы. Переносной рентген? Да, и ЭКГ!
Четвёртый (да сколько же их!) – мужчина с переломом таза. Уменьшенный объем лёгких. Дыхание затруднено. Но это сотрудник МЧС.
– Остальные выбрались. Но мы вытащили только половину людей. На окнах были решётки.
– Где это? – уточняю.
– Нас отправили на мебельную фабрику. Во время рейда возник пожар.
– Кислород 82. Доктор Печерская, пульс падает.
– 15 литров кислорода. Подготовьте набор для интубации. Нужна консультация травматолога, – и отправляю спасателя внутрь.
Вскоре всё отделение становится похоже на полевой лазарет времён Великой Отечественной. У самого входа старается Данила.
– Дыхание слева ослаблено. Возможный пневмоторакс, – и обращается к Денису. – Возьмёшь его?
– Да. Во вторую травму.
– Здесь что? – на каталке ввозят ещё одного.
– Мужчина, 30 лет, ожоги 3-4 степени. 100% поверхности тела. Куда его?
– По коридору.
– Что ему влили?
– Литр плазмозаменителя и обезболивающее.
– Повторить то же самое, – поручаю это медсестре. Когда пострадавшего везут мимо мужчины, который едва не остался без пальца, он обращается к лежащему на каталке. Тот слабо отвечает.
– Вы знакомы? – спрашиваю первого.
– Да, работаем вместе, – на плохом русском отвечает он.
– Эллина Родионовна! Где свободно? – звучит чей-то голос. В этой суете и гомоне даже не узнаю.
– В процедурную, может.
– В процедурную, быстро! Назогастральный зонд и катетер Фоллея.
Подбегает Марьяна Завгородная:
– Кончились наборы для санации.
– Используйте наборы для удаления швов, – быстро отвечаю и спешу ещё в одну палату, где работает Лебедев. На койке лежит и трясётся женщина лет тридцати, в разорванной и местами обгоревшей одежде.
– Общий анализ крови, биохимии, сердечные ферменты, – назначает Валерий.
– Что у тебя?
– Думаю, электроожоги. Она могла задеть оголённый провод, когда пыталась спасти дочь.
Женщина что-то лопочет с перепуганным видом, продолжая дрожать. Это у неё и адреналин, и высокая температура.
– Она не знает, что с её дочерью, – догадывается Лебедев.
– Возраст?
– Пять лет. Зовут Эльвира.
– Сауле, звони в диспетчерскую. Спроси информацию о пятилетней девочке, – говорю медсестре.
Слушаю пациентку.
– Дыхательные пути чистые. Отдельные хрипы с обеих сторон. Подключайте пульсоксиметр. Сквозная рана стопы. Сильные ожоги. Какое было напряжение?
– Не знаю.
– Свяжись со спасателями и выясни.
Лебедев спешно уходит.
В соседней палате слышен шум. Там Денис Круглов и Пётр Звягинцев пытаются утихомирить пациента. Тот стонет, вырывается.
– Увеличьте дозу до 5 литров. Спокойно, спокойно. Введите ещё обезболивающего, – говорит Звягинцев.
– Ожоги третьей степени, – сообщает Денис.
– Плевральный дренаж слева.
– Набор для удаления струпьев, – распоряжается Катя Скворцова.
– Он мне не нравится, – хмурится Круглов. – Приготовьте ларингоскоп сейчас.
– Быстрее, быстрее! Денис, помогай! – подстёгивает Звягинцев.
Иду дальше.
– Скорее же, пульс падает! – слышу голос Маши.
– Что у тебя тут?
– Мужчина примерно 25 лет, ожоги 92 процентов поверхности кожи 3-4 степени. 1700 кубиков плазмозаменителя.
– Кислород 91 при расходе 15, – докладывает медсестра.
– Подключите увлажнитель.
Пациент смотрит на действия медиков с печальным видом и что-то произносит на родном языке.
– Что? Я не понимаю, по-русски говори! – бросает ему Маша.
– Что со мной, доктор? – повторяет с акцентом.
– Всё очень серьёзно, – не скрывает подруга своих опасений.
– Я умру?
– Скорее всего, да.
– Палец распух, я не могу снять кольцо, – говорит медсестра.
– Будем пилить, – злится Маша.
Продолжаю обход отделения.
– Я вошёл, – озвучивает Ерёменко. – Трубка на месте.
– Гипотензия сохраняется, – говорит медсестра.
– Уже выяснили, из-за чего возник пожар? – спрашиваю Аркадия Потаповича.
– Из-за растворителя для краски. Кто-то перевернул комнатный обогреватель. Гематокрит? – обращается он к медсестре.
– Сейчас.
– Инфузия левого лёгкого, – хмурится Ерёменко, глядя на результаты экспресс-анализа.
– Может быть, это аорта? – выдвигаю предположение.
– Нужна томография грудной клетки. Поехали.
– Гематокрит упал до 31, – сообщает тревожно медсестра.
– Можешь в операционную? – спрашиваю коллегу.
– Нет, я не хочу его вскрывать без необходимости. Это может быть межрёберная артерия, – рассуждает вслух Аркадий Потапович. Вздыхает. – Хорошо, сделаем ультразвуковое исследование сердца через пищевод. Позвоните и скажите, что мы едем.
Вижу, как Сауле несёт на руках маленькую девочку. Ту самую, которую я видела у въезда.
– Где ты её нашла? А, неважно. Молодец. Пойдём, надо показать её маме, что она здесь. Быстро шагаем к палате. Когда женщина видит своё дитя, испуганно спрашивает, всё ли с той в порядке.
– Усилить подачу кислорода. Физраствор струйно, – Лебедев надевает пострадавшей маску. – Высокое напряжение, живого места нет.
Эльвира тянет к маме руку, лопочет что-то, роняя слёзы.
– Ты её осмотрела? – спрашиваю медсестру.
– Не я, доктор Севастьянова. У девочки перелом берцовой кости без смещения.
Валерий поворачивается к женщине и что-то говорит. Её взгляд становится чуть спокойнее.
– На каком это языке ты с ней общаешься? – удивляюсь я.
– Да у меня соседка рядом много лет жила, работала в Узбекистане, – пожимает он плечами. – Женщина говорит на узбекском, я чуть-чуть его понимаю.
– Мама? – спрашивает Эльвира Сауле. Похоже, это единственное слово, которое на всех языках понятно.
– Всё будет хорошо, – улыбается ей медсестра.
– Пульс падает, 82. Будем интубировать. Сауле, унеси девочку, – говорю быстро.
Пациентка снова начинает плакать, когда её разлучают с ребёнком. Но, по крайней мере, уже не рыдает, а смиряется со своей участью.
Через несколько минут иду в соседнюю палату. Там пострадавший по-прежнему буянит. Кричит, вырывается.
– Лежите спокойно, спокойно, – уговаривает его Звягинцев. – Денис, держи его крепче! Осторожней, держи простыню.
– Кислород упал до 78, гипоксия.
– Успокоительное внутривенно, струйно.
– Что?
– Вон там, на столике, быстрее. Коли, чёрт возьми, я должен интубировать! – рычит Пётр Андреевич.
Снова возвращаюсь к женщине.
– Кислород падает. Гипергликемия. У нас шесть экстрасистол.
– Проверь калий.
– Вентрикулярная тахикардия.
– Реанимационную укладку. Заряжай 200.
– Паховый пульс слабый.
– Разряд!
– Тахикардия.
– Заряжай 300.
– Разряд!
– Фибрилляция.
– 360 вольт. Разряд.
– Фибрилляция.
– Начинаем массаж сердца.
Вижу, что в соседней палате буйного мужчину повезли наверх. Подхожу к двери и спрашиваю Звягинцева, как дела.
– Пришлось интубировать. Острая лёгочная недостаточность. Кислород упал после торакотомии. Везу в интенсивную терапию.
– Снимок после интубации, – подходит администратор. Пётр Андреевич смотрит его прямо у лифта. Потом кладёт его на каталку и уезжает.
Возвращаюсь к парню, который пострадал сильнее остальных.
– Что тут? – спрашиваю Машу.
– Отёк верхних дыхательных путей. Будем интубировать, – говорит она невесёлым голосом.
– Когда? Когда я умру? – спрашивает несчастный.
– Примерно через неделю от общего заражения. Ваш организм не может справиться с бактериями. У вас нарушится обмен веществ и откажут почки. Сейчас мы введём вам в горло трубку, чтобы вам было легче дышать.
– Пожалуйста… найдите мою жену.
– Можете назвать телефон?
– Она живёт в маленьком селе в Узбекистане, среди гор. Там нет телефона, – слабым голосом, путая и коверкая слова, говорит пострадавший. слабым голосом, путая и коверкая слова, говорит пострадавший. – Но у меня в вагончике, где мы живём, под кроватью тайничок. Там деньги и адрес. Отправьте ей, пожалуйста. И скажите, что случилось. Скажите ей, что я очень её люблю.
В соседней палате продолжается битва за жизнь женщины.
– Разряд!
– Фибрилляция.
– Заряжайте 360 вольт. Сколько времени прошло?
– 25 минут.
– Разряд.
– Асистолия.
– Прекращаем. Время смерти 12 часов 16 минут. Слишком серьёзные внутренние повреждения, – произношу печально.
– Доктор, – заглядывает Достоевский. – Пострадавшие. Спасатели откопали из-под завала парня с травмой головы.
– Пошли, – устало вздыхает Лебедев.
Поздно вечером, вымотанная до предела, иду к выходу. Вижу, что возле Эльвиры, сидящей на стуле возле стены в коридоре, стоит какая-то женщина. Заметив меня, подходит. Представляется. Оказывается, она социальный работник из другой больницы, умеющая говорить на узбекском. Знакомимся.
– Эллина Родионовна, мать девочки не сказала, есть ли какие-нибудь родственники в Питере?
– Нет.
– А в Узбекистане?
– Мы не успели спросить.
– Спасибо.
– Что с ней теперь будет?
– Для начала надо поместить её в приют.
– Её депортируют?
– Если ей не найдётся семья, которая её удочерит. Иначе она останется на попечении государства и будет направлена в приют, а потом уже… Ну, сами знаете.
– Понятно.
Возвращаюсь домой, играю с Олюшкой. Смотрим вместе мультики, купаю её, переодеваю и расчёсываю, а потом читаю книжку. Радуюсь тому, что завтра Роза Гавриловна впервые поведёт её в садик. Пока всего на час, но с каждым днём посещения будут становиться всё длиннее, пока дочка не привыкнет. Не думаю, что у неё сразу это получится. Слишком большой стресс. Можно понять. Даже взрослые люди на новом месте работы сразу в себя прийти не могут, им требуется время на то, чтобы освоиться, привыкнуть. А тут ребёнок. Бедные малыши! Сплошные стрессы в первые годы жизни. Сначала тебя вытаскивают из уютного маминого животика в шумный яркий мир, потом отправляют в садик, где все вокруг чужие. Потом школа, дальше университет…
С этими мыслями я засыпаю.
На следующее утро первым делом привозят… клоуна. Самого настоящего. В огромном оранжевом парике, с красным носом. Он напоминает мне Клёпу из детской телевизионной передачи «АБВГДейка».
– Кто это? – уточняю информацию у фельдшера «неотложки».
– Мужчина, 58 лет, упал на дне рождения. Мы его интубировали.
– Это же клоун, – замечает подошедший Лебедев.
– Да. Надувал шарики, – произносит фельдшер.
– Валерий, бери его.
– Он дышит, давление 105 на 70, – говорит Сауле.
– Денис, поможешь? – слышу, как Лебедев передаёт пациента.
– А ты не можешь? – интересуется ординатор.
– Не могу, – ворчит доктор в ответ.
– Что такое, Валера? Боишься клоунов? – улыбается Денис.
– Может, его в цирке напугали, – усмехается Сауле.
– Давно он так? – спрашивает Круглов, забрав пациента.
– 3-5 минут. Мы приехали, он не дышал. Подключим аппарат ЭКГ, общий анализ крови, электролиты, биохимия, – включается Денис в работу.
Спустя несколько минут иду его проконтролировать.
– Как дела? – спрашиваю.
– Он двигался, но всё ещё без сознания, – поясняет Круглов. Потом смотрит на Сауле и спрашивает:
– Что сегодня будешь делать?
– У меня свидание с моим диваном, – скромно улыбается медсестра и замечает. – Кислород 98.
– Я не хочу вам мешать, но как тебе ужин и танцы в Александровском саду, рядом с Медным всадником? Там состоится Балтийский благотворительный бал.
– Давление 90 на 60.
– 500 физраствора. Да, ожидается, что бал посетят около четырёхсот гостей: представителей общественности и деловых кругов, науки и культуры и просто любителей бальных танцев из разных стран.
Вижу, что Сауле шокирована и одновременно обрадована таким приглашением и не знает, что ответить.
– Как там ЭКГ? – спрашиваю её, и она говорит.
– Я должен пойти, но ты окажешь услугу, если согласишься, – продолжает Денис.
– Почему должен? – становится мне интересно.
– Ну… мои родители… они вроде как владельцы крупного бизнеса, регулярно жертвуют что-то по части благотворительности.
Смотрю на Круглова удивлённо.
– Так ты у нас мажор?
– Не такой, как Оля Великанова, конечно, – скромничает ординатор.
– Надо же, – качаю удивлённо головой. Не думала, что люди из таких состоятельных семей способны пробиваться с самых низов, не опираясь на маму и папу. Как это сделал тот же Гранин, например.
– Что там хорошего будет? – робко удивляется Сауле.
– Хотя бы накормят бесплатно, – улыбается Денис, тут же становится серьёзным, глядя на кардиомонитор. – Скачки на первом электроде.
Он назначает препарат для поддержания работы сердца и просит вызвать кардиолога.
– Давление 70 на 20.
– Сауле, позови доктора Званцеву, – говорю медсестре, видя, что она уже не знает, куда деться от Дениса.
Девушка спешит в коридор и кричит с присущей ей простотой:
– Доктор Званцева! Этот клоун умирает!
Нам не удаётся его стабилизировать. Печальный итог: человек, даривший детям и взрослым радость, скончался от обширного инфаркта.
Вскоре стою в регистратуре и слышу, как Круглов продолжает атаковать Сауле.
– Так что насчёт вечера?
– Придётся пойти, – улыбается медсестра. – Нельзя же бросать человека, который убил клоуна.
– Ты убил клоуна?! – саркастично поражается стоящий рядом Лебедев.
– Нет, – хмурится ординатор. Шутка коллеги ему явно не нравится. Как и мне, впрочем, тоже. Но я уже постепенно привыкаю к Валерию.
– Не спас, а не убил, это разеные вещи, – замечает Сауле и сразу уходит.
Да, вот так медики и выживают. Посредством ежедневного укрепления нашей самой главной брони – юмора. Даже в таких ситуациях без него никуда. Даже мне, несмотря на всю серьёзность ситуации, вспомнился анекдот: «Хоронили клоуна. Говорили о нём. Жаль, что таких хороших шуток он не услышит».
Рекомендую!
– Вы никогда не хотели отказаться?
– Отказаться? – уточняет Малинин.
– От ваших детей. Вы могли бы жить свободно без мальчиков.
Вячеслав делает изумлённое лицо и произносит:
– А я думал, вы хороший человек. Но ошибся.