Глава 72
По дороге звоню генералу Громову. Он усталым голосом интересуется, что приключилось. Ничего не утаивая, рассказываю историю о том, как проучила наглого мажора. Константин Елисеевич смеётся. Даже хвалит меня за оригинальную выдумку.
– Правильно сделали. Таких, как этот Кирилл, надо было в детстве пороть нещадно. Увы, делать это было некому. Его родители сами те ещё фрукты, а яблоко от яблоньки сами знаете.
– Но что мне делать? Как себя вести на допросе?
– Это будет не допрос, а беседа. У них на вас ничего, кроме жалобы. Доказательств, так полагаю, ноль. Верно? – уточняет генерал.
– Верно. Коллеги, которые в этом участвовали, меня не предадут.
– Отлично. Значит, слова мадам Пулькиной против ваших. Видеозаписей, случайно, нет?
– Нет.
– Значит, не волнуйтесь. Ведите себя естественно. Ничего не видели, ничего не знаете, подобного в вверенном вам учреждении случиться априори не могло. Понятно?
– Так точно, – воодушевлённо по-военному отвечаю генералу.
– Доброй ночи, – говорит он и отключается.
В Следственном комитете сообщаю офицеру на входе, куда приглашена. Он звонит, уточняет. Затем пропускает через «вертушку», указывая, как пройти. Поднимаюсь на второй этаж, нахожу кабинет с нужным номером. Вхожу без стука. Это же не частные владения. Внутри небольшой, метров пятнадцать, кабинет. Два письменных стола, шкаф, холодильник, на нём микроволновка. Обстановка, надо сказать, спартанская. Никаких излишеств. За своими местами обнаруживаю Багрицкого и Яровую. Отрывают взгляды от мониторов, смотрят на меня и здороваются.
Мне кажется, что сейчас поведут в допросную. Но нет, капитан приглашает присесть на стул около своего стола. Усаживаюсь, и он нудным голосом (то ли от усталости, то ли ему не интересно этим заниматься) говорит, что на меня поступила жалоба гражданки Пулькиной. Дальше приводит детали. Мол, её сына довели до психического кризиса угрозами «отрезать ему причиндалы», плохо лечили, хотели умертвить и всё такое прочее. Молча слушаю, поскольку задавать вопросы здесь привыкли местные специалисты.
– Вам понятна суть обвинений гражданки Пулькиной? – наконец спрашивает Клим Андреевич.
– Да.
– Что можете пояснить по этому поводу?
– Так это допрос? – уточняю на всякий случай.
– Нет, пока просто беседа, – отвечает молчавшая прежде Яровая.
– В таком случае я заявляю, что действия мои и сотрудников отделения неотложной помощи в отношении гражданина К.А. Пулькина проводились в полном соответствии с действующим федеральным законодательством и нормативно-правовой базы города Санкт-Петербурга в области здравоохранения, – отвечаю и вижу, как Алла Александровна всё тщательно фиксирует.
Следователи переглядываются. Мне сразу становится понятно: распределяют роли. Потом начинается типичная игра в «плохой и хороший полицейский». Только ошибочка вышла у них: Яровая взяла на себя «хорошую» роль. Видимо, эти двое решили, что я стану ощущать эмоциональную близость к представительнице своего пола. Забыли, видимо (а скорее, вообще не подумали), сколько в своё время Яровая крови у меня выпила. Как дерзко и злобно вела себя по отношению ко мне. Багрицкий, напротив, был более корректен.
Тут вдруг всё переиграли. Напрасно.
– Эллина Родионовна, зачем отрицаете очевидное? – прищурившись, спрашивает следователь. – Всё и так понятно. Кирилл Пулькин пытался приставать к ординатору Великановой…
«Надо будет узнать, кто проболтался», – думаю.
– …Вы за это решили его проучить. Хотите, расскажу, как было дело?
– Попробуйте.
– Вы переоделись так, чтобы не узнать было. Вкололи пациенту какое-то вещество, спутавшее его сознание. Затем пришли к нему и устроили этот спектакль. Судя по показаниям Кирилла Андроновича, вы отвезли его в морг, а потом сделали вид, что отрезали… кхм! некоторые органы. Чем и нанесли пациенту глубокую психическую травму, – спокойно, даже с какой-то ехидной улыбочкой рассказала Яровая.
– Не понимаю, о чём вы говорите, – отвечаю на это. – Вы проверяли записи камер видеонаблюдения?
– Да.
– И что же?
– Здесь вопросы задаём мы! – рявкнул Багрицкий.
– Не надо на меня орать, господин следователь, – отвечаю ему ледяным тоном.
– Так и скажите: не нашли ничего. Да и не смогли бы.
– Потому что вы все записи подчистили, верно? – лукаво спрашивает Яровая.
– Нет, потому что нечего было записывать.
– Где вы находились во время происшествия, а именно… – и Алла Александровна называет примерное время.
– У себя в кабинете.
– Никуда не отлучались?
– Нет.
– Кто вас видел там? Кто может доказать?
– Никто не видел. Только слышал. Можете проверить: мне звонила администратор Дина Хворова, – и называю время. – Мы поговорили около пяти минут.
– Почему она не пришла к вам? – прищуривается Багрицкий.
– Потому что это пустая трата рабочего времени – ходить туда-сюда через почти всё отделение. Проще позвонить, – отвечаю.
– Вернёмся к видеозаписи. Когда вы сказали начальнику службы безопасности Грозовому, чтобы он внёс изменения в архив? – как бы между делом интересуется Клим Андреевич. Он даже не смотрит на меня при этом в надежде, что я отвечу нечто вроде «в тот же день». Но я стреляный воробей, на мякине не проведёшь.
– Не было такого разговора.
– Уверены? – интересуется Яровая. – А вот у нас есть показания ваших сотрудников, что вы частенько общаетесь с Аристархом Всеволодовичем. И в тот день тоже виделись.
– Во-первых, мы общаемся с ним исключительно по рабочим вопросам. Во-вторых, да, виделись. Когда отец пациента Пулькина потребовал его присутствия.
– Ну как же! Вот же показания Фёдора Ивановича Достоевского, – Багрицкий говорит язвительно и трясёт какой-то бумажкой. Не вижу её содержание, но там что-то написано от руки. – Здесь сказано, цитирую: «Сразу после того, как Пулькины уехали, завотделением Печерская встретилась с Грозовым А.В. Я услышал, как она попросила его стереть ту часть видео, на котором она с коллегами сначала вывозят пациента Пулькина К.А. из палаты, а спустя полчаса примерно возвращают обратно».
Смотрю на капитана и думаю: «Хорошо подготовился! Почти. Я доверяю Достоевскому. Он бы никогда не стал писать подобное. Вовсе не из-за страха пенсию потерять. Он – настоящий, советский человек, милиционер, а не «мент» или «коп». Такой под пытками товарища не предаст. Потому за столько лет в полиции не имеет ничего, кроме однушки в панельном доме и старенькой «Волги ГАЗ-31». И дети его не миллионеры».
Достоевский предать не мог. Багрицкий попытался меня, что называется, «взять на понт».
– Устройте мне с ним очную ставку, вот и проверим, – говорю.
– Прекратите этот балаган, Печерская! – рыкает на меня капитан. – Здесь мы решаем, какие следственные мероприятия проводить!
– Ещё раз повысите на меня голос, разговор будет окончен, – говорю сухо.
– В отказ уйдёте? – ядовито спрашивает Яровая.
Даже смотреть не хочу в её сторону.
– Как интересно у вас получается, Эллина Родионовна, – говорит старший лейтенант. – Видеозаписи подчистить смогли, договорившись с начальником службы безопасности. Якобы сидели одна в кабинете. Предположим, это всё сделали не вы. Тогда кто?
– Мои сотрудники в этом не замешаны. Вы сначала докажите, что подобное вообще имело место. Не подскажете, где сейчас господин Кирилл Андронович Пулькин?
Знаю, что тут они вопросы задают. Но уж очень мне хочется посмотреть на их лица. Потому что я-то знаю ответ. Мне уже сообщили: мажор угодил в частную клинику, которой с недавних пор руководит Адам Яковлевич Ионов, который однажды из-за своего страстного желания утереть нос нам, работникам госучреждения, едва не угробил мальчика по имени Давид. С недавних пор в той клинике открылось психиатрическое отделение, туда и определили помутившегося рассудком мажора.
Хотя почему-то мне кажется, что папаша-прокурор туда его ловко пристроил, чтобы сын избежал наказания за двойное убийство. Ну, с этим пусть генерал Громов разбирается.
Следователи на мой вопрос не отвечают.
– Эллина Родионовна, ну зачем вы всё отрицает? – по-дружески спрашивает Яровая.
«Ага, как та лисица из басни про ворону», – думаю насмешливо. В подтверждение моих слов, Алла Александровна почти воркует:
– Ведь вы же такой успешный врач. Всего за несколько лет сделали головокружительную карьеру. Из простого врача «Скорой помощи» стали кандидатом медицинских наук, завотделением в крупной клинике. И такая непростительная ошибка. Признайтесь, и мы постараемся вам помочь.
– Чистосердечное признание облегчает участь? – спрашиваю.
– Зря вы ёрничаете, – кривит губы Яровая. – Я же к вам со всей душой. Чисто по-женски. Кто будет воспитывать вашу Олю, когда вы окажетесь за решёткой? А ведь обвинение против вас выдвинуто очень серьёзное. Сразу по нескольким статьям Уголовного Кодекса РФ. 124-я – «Неоказание помощи больному». Статья 117-я – «Истязания». А ведь если мы станем копать, то на вас и так уже столько жалоб было…
– Эллина Родионовна, прекратите отпираться, – поддерживает коллегу Багрицкий. – Признайтесь, и мы поможем. Нет, пойдёте как организатор преступного сообщества.
Я слушаю всё это ещё примерно минут сорок. Ни в чём признаваться, естественно, даже не собираюсь. Следователи то угрожают. То уговаривают. То даже обещают карьерный рост (интересно, откуда у всего лишь капитана Багрицкого такие полномочия? Даже смешно становится), то увольнение с позором. То штраф многомиллионный, то срок в тюрьме. Но чем больше их слушаю, тем больше понимаю: кроме заявления Аделаиды Францевны у них против меня нет ничего.
Следующим шагом Яровой и Багрицкого станет проверка внутри отделения. Будут таскать моих сотрудников к себе по одному, пытаться вынюхать хотя бы что-то. Только ничего у них не выйдет. В коллегах я абсолютно уверена. Было время встретиться и переговорить. И да, в одном капитан прав: попросила Аристарха Всеволодовича сделать небольшой видеомонтаж. Но меня он поддержал.
Следственный комитет я покидаю, когда часы показывают половину двенадцатого ночи. Прихожу домой, и Роза Гавриловна кормит меня. Олюшка давно спит. Ем душистый куриный суп и радуюсь тому, что на моём жизненном пути встретилась такая чудесная женщина, как наша няня. Она стала здесь практически экономкой. И лучше пусть так, чем бы жила сейчас моя дочь в Волхове, видя маму только по выходным. Правда, и так редко видит. Но всё-таки я рядом.
Перед сном думаю о том, что будет дальше. Следователям пришёл приказ от прокурора Пулькина, и он не отстанет, пока не придумает для меня какую-нибудь гадость. Значит, нужно быть настороже и постараться больше не ввязываться ни в какие опасные ситуации.
Утром следующего дня сразу после обхода зову к себе Ольгу Великанову. Мне очень хочется узнать, как ей удалось вырваться от властного отца. Ведь вполне возможно, что девушка просто сбежала. Значит, скоро олигарх снова окажется здесь, и мне новый скандал не нужен.
– Эллина Родионовна, не волнуйтесь. Я всё уладила.
– Каким образом? – удивляюсь, глядя на спокойное лицо ординатора.
– Сказала папе, что если он не перестанет мешать мне строить карьеру врача, то вскоре увидит перед собой такого же мажора, как Кирилл Пулькин. Только в женском обличье. Буду пить, спать с кем попало и тратить деньги налево и направо.
– И ваш батюшка испугался угрозы? – усмехаюсь недоверчиво.
– Нет, конечно. Он в 90-е через такое прошёл, – я слышала несколько историй, – что больше вообще ничего не боится. Только разве за меня опасается, – говорит Ольга. – Но я сказала ему всё искренне. Он поверил. Правда, сказал, что тот мажор всё-таки получит от него наказание.
– Это допускать нельзя, – быстро говорю.
– Потому что… – не буду же объяснять молоденькой девушке про свою договорённость с генералом ФСБ! – В общем, нельзя и всё.
– Да вы не беспокойтесь. Ничего особенного с ним не случится.
– Ольга, я же вам объясняю: мажора трогать нельзя!
Великанова смотрит на меня, хлопая глазами.
– Хорошо, я передам папе вашу просьбу.
«Мы же с ним договорились!» – возмущаюсь мысленно. Потом отпускаю Ольгу и набираю номер Галиакберова. Сразу перехожу к делу и требую, чтобы он не мстил Кириллу Пулькину за дочь. Напоминаю о том, кто заинтересован в этом сильнее меня.
– Простите, забыл, – виновато произносит миллиардер. – Эмоции взяли верх.
– Успокойтесь. С вашей Олей, в конце концов, ничего страшного не случилось, – успокаиваю его. – Иначе я бы не стала вас отговаривать от наказания этому… мутанту.
– Согласен. Спасибо, – говорит Николай Тимурович и прощается.
Откидываюсь на спинку кресла. Теперь-то я, наконец, смогу вернуться к любимой работе?
Звонит телефон.
– Эллина Родионовна, – говорит в трубку Дина Хворова. Голос печально-тревожный.
– Да что опять случилось?
– Никита Михайлович…
– Что с ним?! – вскакиваю с кресла.
– Его…
– Да говори же скорее!
– В больнице, где он работает, произошёл мощный взрыв. Много убитых и раненых.
– С Граниным что?!
– Его пока найти не могут.
Трубка вываливается у меня из рук.