А ее сердце дрогнуло. Потому и спешила Авдотья в дом – спрятаться от пронизывающего насквозь взгляда этого… товарища. Она обхватила горящее лицо ладонями. Потом метнулась к кадке с родниковой водой, опустила в нее руки и вновь приложила к щекам.
Черные, черные глаза, как угли в печи. Прямой нос и жесткий рот. Высокий, сильный, молодой. Руки в карманах. А может там пистолет? Может. Этот убьет, не задумываясь. Авдотья чувствовала людей. Убить – убьет. Но злым «товарищ» не был, хоть и безбожный, жестокий человек, а потому – несчастный. И ведь какая-то связь между ними появилась. Будто она тонет в реке, а он кинул ей спасительную веревку. Авдотье не хочется, чтобы он ее спасал, но она все равно хватается за веревку и тянется, тянется к нему…
Она похлопала ладонями по щекам. Свернула в тюк свою постель и вышла на солнце.
Кравцов начал работать. Вечером на домике уже алело знамя. А на следующий день над дверью избушки был прибит щиток с намалеванными кривоватыми буквами: «Сельсовет д. Каськово». Алый стяг видно было хорошо. К сельсовету потянулись мужики, которым не давала покоя мысль о скорой раздаче дармовой земли.
Кравцов не уставал им объяснять новые правила новой жизни. Необходимо было достучаться до народа, политически абсолютно неграмотного, серого, дремучего. И эти дремучие неграмотные мужики тянулись к Кравцову жадно, как к солнечному свету. Надеялись на новое и воистину прекрасное будущее, верили каждому слову уполномоченного, как батюшке прихода не верили!
И все это время он, будто раздвоившись, одной своей половиной думал о мужиках, а другой - интуитивно находился около Авдотьи: вот она полоскает бельишко в ключе, вот она раскладывает травы для просушки. И вдруг – отложив немудреные дела свои, торопится в чей-то крестьянский домишко. Кравцов узнал: к роженице спешит. Новому человеку родиться помогает. Нужный, необходимый человек! Ей бы учиться, постигать врачебное искусство у мастеров акушерского дела, она могла бы стать ученым… но нет. Капитализм никогда не допустит таких, как Авдотья, в чистенькую амбулаторию, предназначенную для «белых» господ.
Зато это общество легко раскроет перед ней двери какого-нибудь публичного притона! Или какой-нибудь извращенец оставит эту редкую красавицу лично для себя, ведь редких красавиц совсем не хочется дарить соперникам!
Кравцов, думая об этом, злился, распалялся и еще больше ненавидел господ. В огонь их! В топку мировой революции, чтобы на его пепле выросло новое счастливое поколение свободных людей!
Гражданская война, разгоревшаяся на юге страны, загубила не одну тысячу человек. Кравцов мало задумывался, все и так было понятно. Для него казачество было одним из самых отпетых врагов. Он, горячий и отважный, причислял казаков к буржуям, и был солидарен с властью: давить! Давить не жалея! И шашки их переплавлять на орала!
И таких горячих голов по молодой стране – миллионы. А ведь казаки веками стояли на страже России, воевали за нее, гибли, прославляли честь отчизны. Потому и земли имели предостаточно, ибо кровью заслужили эту жирную, плодовитую землю. Да разве обьяснишь эту истину мужикам? Новой власти, так же, как и старой, не нужны были истины. Истины открывают глаза. Истины неудобны и вредны. Новая власть обретала настоящее свое лицо, такое же хищное. И приверженцы революции, увидев личину, в ужасе шарахались с тоскливым криком: мы не за это боролись!
Никогда бы не приблизился Кравцов к Авдотье. Робел, как мальчишка, путался в словах. Обходил ее стороной, не желал насилия и принуждения, видя, как обходит стороной его Авдотья. Но однажды, во время разборки старой усадьбы на кирпичи для нового коровника коммуны «Светлый путь», созданной в Каськово, простудился и слег. Так и умер бы, утопая в потном горячечном бреду, если бы Авдотья не обратила внимание на печную трубу: не топится дом уже три дня. А мужики – ни гу-гу. Валяются по избам – ни один не ворохнется – что с председателем?
Переступила через порог – Господи ты, Боже! Да его же лихоманка бьет! Бегом во двор. Обратно – с дровами. Закрутила косу в плотный узел, сжав губами шпильки. Надрала бересты для растопки. Белый опрятный фартук, метался по избе, как флаг. Развела огонь, натопила избу, стараясь с жаром не переборщить.
Раздела Кравцова, метавшегося в беспамятстве, обмыла его длинное мускулистое тело, натерла уксусом. Поругиваясь, сжав сахарные зубы, ловко перестелила под ним постель, брезгливо отбросив серые от неумелой стирки простыни. Поставила лоханку около кровати – нет сил у человека идти до уборной. Пускай пока так…
А потом ее смуглые сильные руки бабочками порхали над чугунками с горячим кипятком. Травы, превшие в них, отдавали живительные силы. По горнице плыли ароматы скошенного поля в летнюю пору, успокаивая и умиротворяя красные, больные сны Кравцова. Ему вдруг привиделся чудный луг, похожий на зеленое море, и по нему, украшенному наивными желтоглазыми ромашками, аметистовыми россыпями сочного клевера, и бирюзовыми колокольчиками ступала Авдотья, ступала величественно, царски оглядывая свои владения, легко касаясь нежными пальцами пушистых метелочек лугового равнотравья.
- Дуся! – позвал он ее.
Ресницы Авдотьи дрогнули, она застенчиво улыбнулась, и Кравцов увидел, как хороша, как тепла Дусина улыбка.
- Дуся!
Он вынырнул вдруг из прохладного сна.
Она сидела рядышком, на краешке постели. И тонкие пальцы ее тихонько касались впалых щек Кравцова. Нисколько не удивившись нечаянной своей ласки, она легко приподняла его голову и протянула кружку с отваром прямо к губам больного.
- Пейте. Вам надо пить, - сказала Дуся.
Кравцов выпил содержимое кружки до дна. Она промокнула губы его чистым полотенцем и сочувственно спросила:
- Полегче вам?
Он не ответил, потянулся к ней всем своим существом и замер в нерешительности. Румяные губы – вот они. И что ему делать?
Она не отпрянула, не закричала: «разбойник!» или… что там девушки кричат… Она прикоснулась этими нежными, теплыми губами к его губам…
В ту ночь Авдотья Бровкина и Виктор Кравцов стали мужем и женой.
И было утро, пресветлое и прекрасное. И лежала голова Дуси на его руке. И бил осенний неяркий свет в чисто намытые стекла горницы, огороженной от «официального кабинета» председателя цветастой занавеской.
Виктор прекрасно себя чувствовал, будто и не было все прошедшие дни горячки, будто живой воды испил он вчера. Рука его немного затекла, но обращать на это внимание, беспокоить спящую Дусю – не хотелось. Так бы и смотрел на нее, не отрываясь.
Длинные ресницы Авдотьи дрогнули, синие тени от них метнулись – она распахнула глаза. В антраците Дусиных очей отражался квадратик окна.
- Дуся, нам нужно расписаться, - сказал ей Виктор.
- Как это – раписаться? – Авдотья не поняла его.
- Ну… как повенчаться. Пожениться! Ты согласна? Ты пойдешь за меня?
Она улыбнулась просто и наивно, будто они уже лет сто так лежали, голова к голове, будто давным-давно женаты.
- Я согласна. А как же венчанье? Запретили, что ли, венчаться?
Виктор тряхнул лохматой головой и покраснел…
- Я неверующий, милая.
Она приподнялась на постели, опустила ноги на пол, легко, без стеснения встала.
- Наверное, очень страшно жить вот так, без веры.
Дуся прошла к печи, чтобы подтопить ее снова. Кравцов порывался ей помочь.
- Лежи пока, ты нездоров, - мягко осадила она его порывы.
- Я замечательно себя чувствую! – возразил Виктор.
- Обманка. Побегаешь сегодня, завтра свалишься. А народу больной председатель не нужен, - улыбнулась Авдотья, ловко сменившая тему разговора о венчании на другую, противоположную, - скоро люди в правление придут, так я их предупрежу, чтобы не беспокоили тебя нынче. Что передать?
Виктор забеспокоился.
- Не надо, Дуня. Давай сначала поженимся, не хочу, чтобы про тебя гадости говорили.
Авдотья вдруг весело захохотала.
- Да про нас и так говорят, Виктор! Гражданка Клавдия всю деревню на уши подняла! Уж ей за счастье мое имя по улицам трепать.
Она вдруг снова присела на краешек кровати. От нее шло тепло, и у Виктора вновь пересохло горло.
- У тебя имя красивое. Виктор! Такое мудреное…
Кравцов закинул руки за голову.
- Матушка на подённой работе услыхала. Барчонка так звали. Ей и понравилось. Потому и я – Виктор. А знаешь, что это означает? Не знаешь?
- Она покачала головой.
- Победитель!
Дуня помолчала, а потом сказала:
- Я так и думала, когда увидела тебя в первый раз. Вид у тебя был… победительный!
Автор: Анна Лебедева